Ржавые холодные ребра радиатора перед глазами – точно остов погибшего кита. Грязная, полуобвалившаяся штукатурка не может скрыть краснокирпичное естество стен. Одной-единственной стены, что всегда перед глазами. Я уже знаю ее наизусть, до смертельной усталости, до тоскливой дрожи, до тошнотворной безысходности.
Пять секций радиатора – грязно-белый зигзаг на гнойно-желтом фоне, уходящий вверх ободранный стояк и прилепившиеся к нему трубы. Крестообразная муфта в месте соединения вытерта до чугуна узкой бороздкой: цепь. Толстая, некогда никелированная змейка стальных колечек, слишком короткая – не опустить рук. В ноздри бьет резкий запах нагретой металлической пыли и немытого тела. Закругленные и отшлифованные, но, тем не менее, по-прежнему острые края наручников постоянно терзают и без того распухшие воспаленные запястья. Сочащаяся сукровица мешается с потом и микроскопическими частичками металла, высыхает коркой, вызывая жжение и зуд, заставляя ожесточенно тереться о железные браслеты и снова обдирать эту ненадежную защиту. Говорят, именно так у людей появляются язвы. А я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на этих простых страданиях, страданиях прикованного к батарее, измученного и избитого человека, чтобы не задумываться о другой, гораздо более страшной участи, постигшей меня. О той единственной потере, что смогла сломать меня в человеческом плену… Но память снова терзает исколотый мозг, заставляя посреди короткого тупого оцепенения, что зовется сном, вновь и вновь просыпаться в слезах, и долго сидеть, исступленно вжимаясь пылающим лбом в холодные ребра ржавого радиатора.
Снов было два.
… Ледяная лазурная высь, кажущаяся на вид твердой и осязаемой. В реальности не что иное – как абсолютная пустота, лишенная запахов и звуков. Здесь уже нет птиц, и только тихий свист ветра в ушах – единственное доказательство того, что сам ты – существо из плоти и крови, а не сгусток воздуха.
Небо… Неприкосновенно-строгая и святая тайна, тонкая, неощутимая оболочка, окружающая земной шар – она принадлежит всем, и – не принадлежит никому! Где-то там за облаками, внизу, есть уродливые муравейники человеческих городов, грязный воздух, отравленные реки – весь мир, полный стен, запретов и границ. Необъятный простор и абсолютная свобода – суть наивысшая эйфория для любого обладающего сознанием живого существа, в том числе и для людей. Но мы оказались единственными, кому было дано познать эту тайну. Кто мы? Какая разница! Духи ветра, Ступающие-по-облакам, Белокрылые, айхэйя – неважно, у нас много имен. По-настоящему важна лишь тугая звенящая сила крепкого молодого тела, презирающего все законы земного притяжения, бесшабашная удаль полета в крови, да тихая мудрость лазурного безмолвия.
… Грязный темный бункер. Горит ободранное лицо, в разбитых губах пульсирует кровь. Холод стали наручников, впившихся в запястья – но мозг еще наивно, совсем по-детски отказывается верить в плен. Люди, эти мерзкие и жалкие создания, живые мишени для наших пуль… они все-таки сумели взять меня! Страх и жгучий стыд, приправленные яростью: да, теперь я у вас в руках! НУ, и что же вы сможете сделать со мной? Думаете, что я боюсь вас? Нет же, слышите! Я не сдамся, я – айхэйя, а не дрожащая бескрылая тварь! За мной придут, и вот тогда вы сполна заплатите за каждый ожог, за каждый удар, за каждую каплю моей крови, слышите?…
Голова ноет от жара: в спертом вонючем воздухе камеры все раны мгновенно начинают гноиться, и особенно одна - та, что от человеческой пули. Проклятье! Лучше бы сразу в затылок… И потрескавшийся от жажды язык, с трудом ворочаясь меж зубами, продолжает повторять: «я не сдамся… не сдамся… не сломаете…». Как молитва. Как шепот ветра… как глоток воды…
Скрип открываемой двери – и избитое, истерзанное пытками тело рефлекторно сжимается в ожидании удара. Омерзительно ухмыляющиеся рожи обступают со всех сторон – что-то сегодня их особенно много. Айя, ну почему у меня скованы руки… Удар в лицо – и голова, бессильно мотнувшись, стукается о батарею. Пинок под колени – я на полу. Кожа ощущает все неровности заплеванных бетонных плит, туго натянутая цепь почти выворачивает суставы. Я еще не понимаю, что происходит, и тупо созерцаю блеснувший в руке одного из моих мучителей зубчато-неровный предмет. Ровно до того момента, когда четверо разом наваливаются на меня, всем весом вдавливая в пол. Короткое прикосновение металла, и вслед за этим – ослепляющая рвущая боль, от которой тело выгибается в дугу и натянувшаяся до предела цепь начинает угрожающе потрескивать звеньями. Хруст разорванных сухожилий и глухой скрежет пилы о кость. Не-ет!!! Только не… только не крылья!!! Стиснутые зубы больше не могут сдержать боль внутри, и безумный крик, вырываясь наружу, обжигает рот, бьет по барабанным перепонкам. А лезвие пилы продолжает двигаться, все глубже вгрызаясь в кость, и ничто не в силах остановить этот мучительный путь. И мне остается только кричать, срывая голос, хрипя перетянутым горлом, и молить небеса о том, чтобы потерять сознание от невыносимой боли. Но мое молодое, здоровое и сильное тело по-прежнему продолжает бороться с подступающей чернотой забытья, удерживает меня наяву, и я, тупея от предела напряжения нервных окончаний, по-прежнему продолжаю чувствовать каждый зубчик лезвия, терзающего мои крылья.