И Алиса села и отогнала от себя «муху» Монро. Она обнаружила что это её тело и оно на месте. Красивое или нет. Красивые бывают только платья. А то, что под ним – срам господний! Она хотела продолжать эту тему, но забыла как. Она потеряла саму тему и её смысл. И её стимул. И Алиса подумала, а хочет она стать такой как Ингалия? Да, очень хочет! И потому Алиса не стала делать таких глупостей, как Ингалия. Надо сначала научиться любить. А такой школы нет и курсов таких бойцов никто не проводит. И оглядев себя последний раз она зарылась в одеяло и уснула.
Проснулась она от какого-то навязчивого сна, но это была не та муха. Алиса накинув халат прошла в гостиную и увидела как спит на диване Монро. Мирно и доверчиво, как дитё невинное и она подсела с краешку рядом и смотрела на Монро и не могла насмотреться и говорила шёпотом очень много глупостей. И пришло утро.
- «Какие будут приказания маршал?», - спросила сонным голосом Алиса. Монро зевнул, протёр глаза, осмотрелся и сказал, - «Наверстать пропавшее и упущенное детство. А пока мадам, спать и только спать!»;
Вергольц смотрел на Аделаиду и думал такое, словно он побывал на многих фронтах и одержал немало побед, а этот фронт ему просто не по зубам. Нет, Ада не менялась настроением через каждую минуту, она казалась стабильной и вечной, как сам мир, как сама жизнь. И с того этот фронт надо держать не один год, чтоб занять, отвоевать в её душе, в её сердце, хоть крохотный плацдарм и потом удерживать его. Ада требовала терпения, но сама она казалась спокойной и простой. Фавориты. Непонятные создания. Он гулял по улицам среди народа и там всё было иначе, там его принимали сразу и таким каков он есть и даже более. На него возлагали какие-то надежды и чаяния. Вот там он себя чувствовал коммандором и все хотели чтобы он был таковым. Там девицы так порой сверкали глазками в его сторону, что хотелось без реактивного двигателя взлететь в небо. Но стоило прийти к Аде и он натыкался на многовековую, мощёную, и непробиваемую стену. Нет, Ада его не отвергала и гнала от себя. Она была вроде и открыта и своя и в тоже время, он сам словно был связан по рукам и ногам. Она обладала тем духом, который манил его более всего и побуждал откинув весь рассудок биться головой в эту стену, незримую стену. И тут он не был никаким бойцом. А он никем более не мог быть, не умел быть. Именно его суть военного тут оборачивалась против него же самого и он понимал, что Ада – это мир, а мир – непобедим никакими пушками. Фавориты – непостижимое и вроде такое простое племя. Но не инопланетяне. И самое обидное когда это своё родное, но ты не можешь это взять в свои руки, а так хочется. Ну вот опять, Ада посмотрела на него каким-то занятным взором, типа ну что ты муж, иди ко мне и возьми меня, но Адам даже пальцем не смог пошевелить!? Ворожея. Она издевается над ним напустила вокруг себя чар, через которые он не в силах пробиться и манит теперь к себе, как в ловушку.
- «Что маршал? Ты смотришь на меня так словно я сбежавшая от тебя жена, к другому!? И ты пришёл и ждёшь, когда я раскаюсь и бросив всё, побегу к тебе сломя голову и спотыкаясь, обратно!», - Аделаида не рассмеялась от своего юмора, а как-то лукаво поглядела на него и смиренно опустила глаза. Вергольц молчал, но все мысли путались у него в уме. Потом он придёт в свой пустой занудно-банальный дом холостяка и станет строчить роман на листах бумаги по её честь и душу, объясняясь в любви. А поутру прочтя всё это, отправит в отходы в утиль. Теперь время делилось на «до» встречи с ней и «после».
- «У тебя в полку всё есть и пушки и солдаты и всё что надо воину, но чего-то да не хватает. Не ищи это у меня. У меня этого нету. Это в тебе и только. Это твоя дилемма и только ты её можешь решить. Неужели ты ничего не умеешь другого кроме как махать шашкой!? И расставлять солдатиков на поле боя?», - говорила призывно Аделаида и Вергольц смотрел на неё и слушал каждую нотку её голоса и ему уже этого было очень много. Нет в его голове не было сумбура, но то, что он хотел сказать, что ему казалось важнее всего и что проймёт её душу, тут рядом с ней вдруг превращалось в детскую глупость, бессмысленный лепет и совсем лишний и ненужный, и он себя чувствовал дитём, а её своей матерью. Аделаида неспешно встала, словно не желая спугнуть какой-то момент усевшийся на кончик иглы, и плавной, мягкой походкой, словно подплыла к нему по воздуху. От неё источались какие-то флюиды буквально божественного женского духа. Подойдя она встала пред ним и взяла в мягкие ладошки его лицо и ему вдруг показалось что его щёки пылают огнём. Но это было лишь какое-то лёгкое прикосновение, укол самым кончиком иголки и... реактивный взлёт корабля. Когда она коснулась его губ своими губами, он уже был вне себя и очнулся лёжа верхом на ней, опрокинутый на стол, и слушал не свой, а какой-то чужой исходящий из него голос, несущий несусветный бред о том, что он не хотел стрелять в дредноут фаворитов, что он не дурак-солдафон слепо выполняющий приказы, что он как увидел её в эфире... и в тоже время он яро и с каким-то обречённым отчаянием целовал её лицо и тискал её тело, а сам сгорал как эсминец Гренча в огне атомного взрыва. Ада не сопротивлялась, но её магические руки спокойно и мягко поглаживали его лицо и голову и он растаял в их прикосновении и словно загипнотизированный и он упокоился лёжа на ней, как дитё на груди матери и ему было так хорошо и... стыдно.
Теперь он сидел в том же кресле, как полководец потерявший всю свою армию, совсем разбитый и пустой. А она легко крутилась вокруг себя осматривая и поправляя платье и детали одежды на себе. Она была спокойна и несокрушима, как стена мироздания несущая в себе плоть всех веков человечества. Вот что должен знать, чувствовать, ощущать и ценить воин в первую очередь – мир. Несокрушимый и непобедимый мир. Свой мир. Дорогой и любимый мир. Ада не придавала видом никакого значения тому что произошло между ними, словно это было что-то обыденное, не выходящее и рамок норм и разума. Так и должно было быть. Но теперь в Адаме жило два мужа, которые спорили друг с другом и жаждали набить друг другу мордасы. Ему было обидно оттого, что было между ним и Адой, это что-то обычное и нормальное. Нет, это должно было быть чем-то сверхестественным, непостижимым, фантастическим, невообразимым! То что переворачивает весь мир. Но мир такими катаклизмами не перевернёшь! Он самое устойчивое из творений вселенной. И тут он поразился себе самому. Он спокойный, размеренный, сознательный коммандор, даже в бою, вдруг так сорвался, потерял голову и... . Нет, такого не могло произойти!? Это был не он! Это была измена, заговор... внутри него самого.
- «Ну, хорош котик! Из тебя получится хороший муж! Надо ещё только немного потрудиться», - спокойно констатировала Аделаида и Вергольц вскинул голову, - «Что?». Он не хотел признавать этого, но от факта никуда не убежишь. А ему хотелось бежать отсюда, но это было самым постыдным признанием своего поражения! А он должен одерживать победы! Он должен оставаться мужем до конца.
- «Всё в порядке! Как ты себя чувствуешь? Это пройдёт. Это бывает. Это присуще человеку. Вот если бы ты этого не совершил, я бы усомнилась что ты меня любишь. Что ты человек и муж, а не пришелец», - Аделаида установила вселенский канон и сказала – аминь! И Вергольц вдруг успокоился. А что он хотел? Да, гораздо труднее быть храбрым, чтобы найти в себе силы духа и признать таковой факт. Так любит ли он её?
Кравиц нёс поражение за поражением, вся его прошедшая жизнь, весь его опыт и гений, теперь были его врагами. Он потерял себя и голову. Всё что он творил до сих пор, казалось бессмысленным и глупым. Он сидел в пустом доме или бродил как привидение по улицам. Он не смог стать тренером бойцов ибо что-то важного в нём не хватало в ощущении бойца. И только теперь он понял, что стал адмиралом уже на всём готовеньком. На всём налаженном и настроенном для этого, на готовой платформе военной сферы. И впервые понял насколько совершеннее его Курташе, его друг детства, который всё поднимал сам, с простого бойца. Кравиц уже родился коммандором и никогда по сути бойцом и не был. Вот в чём грандиозное преимущество Курташе перед ним. А он... кто он? Белоручка, школьный офицер. Вигия права тоже, он – не муж! Деревянный идол устава армады. Курташе даже не будучи тренером, поднимает дух бойцов, одними словами, одним своим духом воина. А он как обиженный мальчишка бегал за Кастито, чтобы отомстить тому и поднимал на это народ. И Кравиц стал чаще пить вино, ему уже было всё равно, пока к нему не пришла Вигия и села против него за стол.
- «Ну что, поднимаем боевой дух? Правильно, чем же его ещё поднять можно? Что-то мало у тебя бутылок на столе? У адмирала должна быть целая батарея боеприпасов! И пить пока не посинеешь, назло врагу!», - лукаво оглядывала лицо Кравица, Вигия, думая о чём-то другом. Кравиц туманным взором осмотрел её, -
- «И что ты хочешь? Выпить тоже? Так бери и наливай! Зачем ты пришла? Чтоб укорить меня вином?»;