Она сидела, обняв колени, и смотрела на звёзды. Ночь обволакивала мягким пледом тишины, пела колыбельные вскриками диких птиц и убаюкивала плотными гибкими травинками.
Она растянулась на траве, смахивая капельки холодной росы, и нашла на картине их любви звёздный треугольник. Три ярких звезды, и одна маленькая, лежащая на ребре этого треугольника. Пятнадцать лет назад этот треугольник стал символом их любви.
***
- Это наш любовный треугольник, - сказал он, присев на траву и увлекая её за собой.
- Почему треугольник? – она сорвала травинку и вложила её между большими пальцами рук. Коротко дунула. Послышался резкий свист. Он засмеялся.
- Я, ты и любовь.
- Их четыре, - она протянула руку и застыла; казалось, ещё чуть-чуть, и палец коснётся прохладного гладкого небосвода; такими низкими звёзды бывают только в безоблачную погоду. Сотни и тысячи созвездий переливались холодным мерцающим светом, манили, протяни ладошку – и утащат с собой, останешься одной из сотен тысяч звёздных огоньков и будешь вечно смотреть на землю переливами холодных белых глаз.
- Я буду рядом, только если ты захочешь. И тогда нас тоже будет четверо. Хочешь?
Он доплёл венок и затянул грубой ниткой одуванчики, чтобы не рассыпались.
- Хочу.
Славный венок. Только маленькие девочки носят венки. Он улыбнулся своим мыслям. Его маленькая девочка в смешной белой пижаме, так ярко выделяющейся на фоне черной каменной стены, подложила руку под голову и, похоже, занималась философскими рассуждениями. Коричневая радужка глаз кажется совсем чёрной в ночи. Боже, какая она милая. Вертит в пальцах одуванчик, волосы рассыпались по плечам и траве; звёзды отражаются в расширенных зрачках и проникают в неё саму. Она сама – как маленькая звездочка. Маленькая Алечка-звёздочка.
Опустила цветок на траву. Отвернулась. Он смотрел, как её руки обвивает мягкая короткая трава, волосы лежат короткими прядями на плечах и земле; из-за воротника пижамы вывалился белый кулон-капелька. Лунный камень.
Луна на небе смотрит на кусочек себя. И на неё.
К утру холодает.
Спят усталые Алинки…
Пришлось унести её в комнату и укрыть одеялом. Даже не проснулась. Этакий непосредственный ребёнок.
***
- Щики-щики-щики-щики, - она носилась по комнате, уворачиваясь от его рук и пытаясь достать до ребер – самого уязвимого для щекотки места. – Поймаю, поймаю, поймаю, схвачу, защекочу!
- Ха-ха, стой, малышка!
Она резко развернулась, воздушное платье её обернулось вокруг гибкого стана, превращая девушку в невиданный экзотический цветок. Какая же она всё-таки милая, моя Алечка-звёздочка, думал он, пытаясь достать из кармана маленькую коробочку.
Девушка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и смотрела на него, отчего он ещё больше засмущался и, достав, наконец, заветную вещь, медленно опустился на одно колено. Немного нелепый такой, покрасневший, смущенный.
- Подойди ближе.
Румянец на щеках, тонкие руки с аккуратными запястьями и длинными изящными пальцами, какие бывают у королев, такие же тонкие щиколотки – в своём платье летящем так на Дюймовочку похожа…
- Милая, мне нужно тебе кое-что сказать. Мы столько уже вместе, и я подумал, - он смешался и замолчал. Протянул кольцо и замер, ожидая ответа.
Она покраснела и вытянула гибкую руку, подрагивающую мелкой дрожью. Кольцо подошло идеально.
- Я тоже должна тебе кое-что сказать.
- Что? – он притянул её к себе и поцеловал в пахнущую почему-то апельсинами макушку.
- Погоди-ка…
- Скоро у нас появится маленькая звёздочка.
Кто мог быть счастливей их в этот момент…
***
- Нет, нет, нет и нет! Никаких мотоциклов!
- Но милая! Чем тебе мото не угодил? – он возмутился. Она ведь прекрасно знает, как он хотел купить мотоцикл и сколько копил на него деньги. И чтобы вот так просто забыть о мечте всей своей жизни? Ну нет!
- Нет! – она расплакалась, и маленькая Алиса тоже дала о себе знать громким плачем.
- Тише, моя ласточка, мама здесь, – она вынула дочь из кроватки и прижала к себе. – Посмотри новости, сколько аварий бывает каждый день, сколько гонщиков разбиваются! Это опасно!
- Но звёздочка, я же не буду гонять. Это только средство передвижения.
- Дело не в том, что я не доверяю тебе. Я не доверяю тем, кто сбивает байкеров, не пытаясь помочь и не оставляя после себя следа.
Ругались они весь вечер. Наутро жена ходила необычно притихшая и молчаливая. Сколько он ни пытался поговорить с ней, она осторожно отмалчивалась и уходила заниматься домашними делами: готовила обед, возилась с маленькой Алиской или спала.
В итоге, после нескольких месяцев молчания, затем пылких уговоров и обещаний быть предельно аккуратным и осторожным на дорогах, он отправился в магазин; мотоцикл всё-таки был куплен и занял надлежащее место в гараже. Алечка не проронила ни одного упрека, но все разговоры на эту тему пресекались и о мотоцикле в доме не упоминали.
***
Назавтра был Лисичкин день рождения. Так уж повелось, что Алиску стали называть Лисичкой после того, как дочь чуть ли не до дыр затерла диск с мультиками про лис. Так и выходило – Алиска-лисичка, как в мультике про Буратино.
- Я только туда и обратно, милая.
Он взял ключи с полки и накинул куртку.
- Заберу торт для Лисички и сразу домой. Не волнуйся.
- Может, завтра съездишь, уже вечер, а ты в другой город, – она обняла его, поправила воротник куртки, разгладила складки. Странное предчувствие засело где-то глубоко в груди, не давая успокоиться, - Останься дома.
- Пару часов, милая, и я приеду. Спокойной ночи, Лисичка. Совсем скоро папа привезет тебе подарок.
Щелкнул замком и ушел.
Она забилась в кресло и обняла себя за плечи. Что не так? Почему так тревожно? Всё будет нормально.
Сама не заметила, как забылась тяжелым беспокойным сном. Алиска иногда кряхтела в кроватке, сучила ручками и вздыхала.
***
Он ехал по трассе, набирая скорость. Ветер дул в лицо, хорошо, что хоть шлем одел. Иначе не видел бы почти ничего. Ветер трепал волосы, выглядывающие из-под шлема, бил в грудь, зло, ожесточенно. Что-то не так. Наверняка милая волнуется.
Откуда у них взялась эта странная связь? Словно «тонкая красная нить», как говорят. Она чувствует абсолютно точно, если у него что-то не так.
И он как-то раз… Сидел на работе, вроде что-то не то, тревога непонятная. Взял телефон, набрал номер. Оказалось тогда – затопили соседей, девочка просто очень переволновалась. А сколько таких «сигналов» было даже просто по мелочам. Чего она беспокоится? Боится, что он попадет в аварию? Да нет же, он отлично водит, с десяток лет стажа за спиной, сначала по дворам гонял, потом права получил, и понеслась! Все будет в порядке.
Мото вильнул на абсолютно ровной дороге. С чего бы это?
Он надавил на ручку тормоза. Стрелка спидометра поползла вниз и остановилась на отметке «100Км/ч». Он взглянул на спидометр. Мало, надо ещё тормознуть. Опять надавил на тормоза, глянул на приборы.
В тот момент он понял, что значит «бросило в жар». По спине поползли мелкие мурашки, казалось, температура вокруг поднялась градусов на сто, и внезапно упала на столько меток же до отметки минус, футболка мгновенно прилипла к спине. Глаза залил липкий холодный пот, и противно скрутило внутренности.
Стрелка спидометра замерла ровно на отметке сто.
Вот черт.
Тормоза, тормоза, тормоза!
Без паники!
Ещё раз!
Не могло же быть такого, чтобы отказало все разом.
Милая!
И тут он понял, как она была права, когда не хотела его отпускать. Ведь как знала. Почему не послушал, почему уехал? Только бы затормозить теперь!
Пара бесполезных попыток.
Ещё.
Никак.
Собрался с духом.
Крепче перехватил руль правой рукой, левой достал мобильный. Номер набирал практически на ощупь. Пальцы, влажные от волнения, скользили по клавишам. Кнопка вызова.
Длинные гудки. Возьми трубку – молил, поудобней перехватывая телефон – скорее. Я могу не успеть.
- Алло.
- Милая, я люблю тебя! – слава Богу, успел.
- Саша, это ты? Саша, Саша, ответь! Саша!
Мотоцикл занесло, заднее колесо пробуксовало в выбоине. Доля секунды, но на такой огромной скорости и этого хватило сполна.
Мото накренился, телефон выскочил из руки и улетел в придорожные кусты. Визг шин, запахло паленой резиной. Мотоцикл заваливался набок и летел в придорожную лесополосу. Прямо в большой дуб. В самую середину.
Он зажмурился.
Вот, значит, как жизнь пролетает перед глазами. В долю секунды в голове проносятся кадры счастливой жизни, чуть ли не со скоростью света.
Мама. Теплые руки. Торт. Дни рождения. Первый класс. Школа. Прогулки. Пришитые пуговицы. Выпускной. Мама поправляет ленточку выпускника на его груди, и на её глазах слезы.
Отец. Рыбалка. Старый гараж. Они вдвоём собирают старый Жигуленок и пытаются его завести.
Алинка. Лагерь. Звездный треугольник. Луна. Поцелуи. Он нежно поднимает её и уносит в комнату, сам же возвращается на траву и продолжает смотреть на звезды.
Алиска. Роддом. Кроватка. Маленькая дочка. Крохотный комок, скривившийся от плача на его руках.
Больно.
Забери меня к себе, мама. Я не хочу чувствовать этот леденящий страх и жуткую боль. Обними меня теплыми мягкими руками, мама. Дай мне теплого молока; как и раньше, пожури за забывчивость, погладь по голове. Забери меня отсюда, мама. Здесь холодно и больно. Темно и больно. Забери меня, мама. Мама…
Треск дерева, полный отчаяния крик и скрежет сминающегося железа.
Тишина.
Полная, абсолютная.
Непроницаемая.
Тишина.
И всхлипы из трубки, лежащей в придорожных кустах.
***
Сон был тяжелым и беспокойным. Словно давило на грудь что-то. Металась во сне по креслу, тяжело вздыхала, стонала.
Тишину спящего дома разорвала резкая трель телефона. Дочь в кроватке залилась плачем.
Она сорвалась с места резко, словно и не спала вовсе. Схватила трубку телефона. Не услышит она ничего хорошего, нет.
- Алло.
- Милая, я люблю тебя! – это он. Но почему не слышно гула людей, в городе еще не так поздно, чтобы все разошлись по домам. Что-то не так?
- Саша, это ты? Саша, Саша, ответь! Саша!
Глухой стук, несколько ударов, через секунды начинают различаться звуки вокруг. Через пару секунд слышен крик.
Саша!
Она кричала в трубку, пока хватало сил. Горло сдавило спазмом. Всхлипы прорывались словно сквозь глухую стену.
Потом прислонилась к стене и медленно поползла вниз. Всё глуше звуки улицы, переливы Алискиного плача, гудки во внезапно потяжелевшей на сто тонн трубке. Кислород закончился неожиданно, и она судорожно попыталась вдохнуть, но тщетно. Бороться с темнотой, наступающей со всех сторон, было уже невозможно.
Алиска заливалась плачем на всю квартиру.
***
Всё остальное, как во сне…
Гроб.
Холодные равнодушные лица вокруг.
На черном бархате лицо не её мужа, не человека, с которым она прожила десять лет, но чужого незнакомого мужчины, лет двадцати семи. Чужие коричневые волосы прядями обрамляют белое лицо; ни единой кровинки.
Чужие морщины между бровями, чужая родинка на скуле, чужой заострившийся нос.
Губы тверже, чем железо мотоцикла, холоднее, чем первый декабрьский снег.
Стены церкви, такие белые и прекрасные, и такие равнодушные к чужому горю.
Ровный гул голосов церковного хора, отпевающего умершего.
Господь, за что отнял родного?
Я отвечу за его грехи перед тобою.
В машину садиться она отказалась. Шла пешком до кладбища.
Кидала холодную, влажную от дождя землю на последнюю защиту того, кто был больше, чем жизнью.
Где ты теперь?
Тебя дочь ждет. Не знает, что отец ушел в землю, и не вернется больше.
Зачем ты оставил её?
Оставил нас?
Свою мать. За несколько дней она стала совсем седая и обесцветила свои голубые глаза, такие же, какие были у тебя от неё, потоками солёной воды. Как унять эту воду?
Отец. Он не говорит ничего. Молчит. И старается отворачиваться, чтобы никто не видел скупых мужских слез на его глазах. Он никогда не начнет улыбаться. Только когда он сжимает внучку в объятьях, морщины ненадолго разглаживаются.
Забери меня с собой.
Нет.
Погоди.
Надо вырастить дочь.
Забери меня.
Мне холодно и страшно. Не к кому больше уткнуться носом в шею, «спрятаться», никто не обнимет, никто не успокоит, некому варить супы и гладить рубашки.
Ты только помни о нас.
Стояла до самой ночи у свежего холма. Шла, тихая, безмолвная, постаревшая лет на десять за несколько дней; шла, сгорбившись, как старуха, медленно.
Вышла за ограду кладбища, прислушалась к тишине.
Зарыдала.
Господь, за что отнял родного?
Дико, натужно завыла, как волчица, затряслась. Потом застонала. Сидела, перебирала травинки, посмотрела в небо, и завыла опять, словно дикий зверь.
Над головой переливался треугольник. Равнодушно сияли огоньки далеких светил, равнодушно застилала все собой тишина. Хоть бы звук.
Рыдала почти до рассвета, остановить потоки слез не хватало сил. Утихла, сгорбилась ещё сильней. Сидела прямо на земле, тупо глядела перед собой. Проехала машина, остановилась. Вышел человек, потряс её за плечо. Она взглянула на него невидящими глазами, отупев от безумного горя. Человек пожал плечами и ушел. Гул отъезжающей машины.
Солнце встало, осветило окрестности. Она встала, и пошла, покачиваясь, домой. Постаревшая лет на десять сразу, тихая.
Господь, за что отнял родного?
Даже плакать теперь не хватало сил.
***
- Мама, мамочка, смотри, там звездочка падает!
Малютка упала на траву рядом с девушкой и ткнула худеньким пальчиком в небо.
- Смотри, мама, там звездочка падает, прямо через треугольник, который ты мне показала.
Он помнит.
Я, ты и любовь. И доченька наша. Все, как ты говорил.
- Мамочка, почему ты плачешь?
Крепче сжала дочь в объятьях.
- Пойдем, солнышко. Пора домой.
Эпилог.
По трассе шли двое.
Девушка, и держащаяся за её руку худенькая девочка лет пяти.
Они остановились у дерева, покрытого тонкими полосками-«шрамами», с большой вмятиной в центре.
Малышка наклонилась и положила на траву нежно-розовый цветок с удивительно большим бутоном.
Я люблю тебя, папочка.
За спинами идущих алело небо.
Рассвет.