Пригородный одесский автобус затормозил у остановки «Совхоз «Заветы Ильича». Два пассажира покинули его, пересекли дорогу и неспешно пошли по пустынной, заросшей подсолнухами деревне, единственными обитателями которой в полуденный зной казались куры да петухи, бродившие в раскидистой тени фруктовых деревьев. Двухлетний мальчик крепко держался за взрослую руку и хныкал. Он устал шагать. Ему было жарко.
- Крепись, малыш. Скоро море.
Минут через пять ребенок выдернул руку и протянул ее навстречу огромному, с него ростом, белому петуху, стоявшему в зарослях синей мальвы у забора. Петух строго смотрел на Максима круглым блестящим глазом из-под упавшего на него красного гребня.
- Моле? – спросил его Максим.
- Это петух! – рассмеялась мать.
– Питу, - повторил эхом Максим и вновь уцепился за руку. Потом он долго так шагал: руки вверх, а лицом – назад, не сводя глаз с сурового неподвижного петуха, пока он не скрылся за поворотом. На краю обрыва побеленные хатки и кирпичные дворцы уступили место высокой некошенной траве. Руки подняли Максима в воздух:
- Смотри, сын!
Максим открыл рот. Он смотрел на открывшуюся ему картину бескрайней череды набегающих друг на друга пенистых волн, смыкающихся у горизонта в прямое неподвижное темно-синее пространство. – Сикока вадиди! - выдохнул он восхищенно.
...Через много-много лет меня поразит одна мысль: ведь каждый из нас в раннем детстве сначала видит явление, а лишь потом узнает его имя? И миллиарды миллиардов человеческих жизней переживают одну и ту же сцену в Эдемском саду, когда Бог приводил к Адаму зверей, называя их. Оттуда корни вдохновения? От волшебного соединенья явления со словом, его обозначающим? Возможно. Возможно, мы все в какой-то момент жизни – Адамы, переживающие восторг озарения... Хотя бывает и по-другому.
- Да, сынок. Вот это и есть море.
Они осторожно спустились по узкой тропинке вдоль песчаного обрыва к прилепившимся друг к другу рядам вагончиков, прошли через железные ворота с вывеской «Дачный кооператив Одесского машиностроительного завода», посмотрели на свирепых собак-охранников в загоне. Они тоже молча посмотрели на Максима, приветственно помахав ему хвостами как равному.
Крайний слева вагончик в третьем ряду, обвитый виноградными лозами, жил ожиданием гостей, разнося по полу-пустому в будний день дачному кооперативу ароматы летней кухни. Клавдия Николаевна, волею Максима ставшая бабушкой, в обычном одеянии дачников – купальнике, прикрытом полотенцем как фартуком, суетилась в тени веранды, жаря, паря, наготавливая еды как на роту голодных россиян.
- Вот ты какой, внучек, - сверкнули на Максима, потянувшегося с ее рук за блинчиком на столе, бабушкины очки. – Никаких блинов! Сначала – в море. И дочь, кинув поклажу, исполнительно ушла в вагончик переодеваться, оставив Максима с бабушкой. Выйдя из домика, она их на веранде уже не обнаружила. Бабушка увела внука вниз, на дачный пляж. Потом дочь узнает, что Клавдии Николаевне нельзя находиться на солнце, что прошлой зимой ей сделали операцию на мозге. «Качественная, качественная, не переживай» - скажет она потом, как отмахнется. «И вообще, мне полголовы отняли. Поняла? Исполнение приказов безоговорочное, а то я за себя больше не отвечаю.»
...Шли дни отпуска. Ленивые, беззаботные, пляжные. Только голову поднять и посмотреть: сын совсем рядом, сидит на корточках перед волной и мочит пятки. Он мог полдня просидеть на берегу, ковыряясь в песке и заманивая волны в вырытые им пруды. Завлечь его в воду можно было, лишь взяв на руки. Как только вода добиралась до трусиков, раздавался громкий рев и мама послушно несла сына к берегу, где он самозабвенно хватал лопатку и продолжал копать плотины и мосты. (Инженером-строителем он, кстати, не стал.) Мать понимала, что у ребенка боязнь воды. Надо признаться, что она ее совершенно устраивала, напрочь исключая возможность двухлетнего отпрыска утонуть.
И только бабушка Клавдия Николаевна, капитаном стоящая на обрыве, контролируя, так сказать, ситуацию на водах, была недовольна.
- Яночка, - шептала она дочери по вечерам на веранде среди роз и акаций. - Ты совершаешь ошибку. Почему ты не пользуешься случаем и не учишь ребенка плавать?
- Так он не хочет ведь?
- Что значит – «не хочет»? Как это – «не хочет»? Это же – море! В нем нельзя утонуть! Нет, вы посмотрите на нее. На месяц к морю привезла и ребенок плавать не научится? Не хочешь учить – так и скажи! Лентяйка.
- Клавочка! И зубы таки этот ребенок неправильно чистит! Сердце кровью обливается ведь! – из-за ореховых веток показалась дачная общественность в образе усатой тети Фимы, соседки по даче с крайнего четвертого ряда, зубного техника на пенсии. – Однажды утром у меня от них случится инфаркт! Мальчику два года, а он уже рискует остаться без зубов!
На следующий день бабушка Клавдия Николаевна появилась на пляже в панамке и под зонтиком.
- Пошли в море? – спросила она у внука.
- Ага! – с радостью ответил тот. Клавдия Николаевна отставила зонтик, взяла внука на руки и решительно понесла в море. Раздавшийся через две минуты оглушительный рев ребенка, ощутившего опасность, поднял на ноги загорающих дачников. На обрыве возникли фигуры тети Фимы и спасателя на водах.
- Айда на военный пляж? – предложила обманный маневр Клавдия Николаевна, уже наслышанная о том, с каким удовольствием ребенок совершает длительные прогулки по побережью. А он уже несколько дней уговаривал взрослых вновь совершить марш-бросок на «военный» пляж, самый дальний в череде сменяющих друг друга бухт, принадлежащий военному санаторию для афганцев, до которого пара часов медленного полукружного ходу с рассматриванием исчезающих следов босых ног, перелезаниями через завалы навороченных друг на друга камней, поисками ракушек и прочих морских сокровищ в скопище выброшенных на берег и застрявших в скалах водорослях.
- Ага! – закивал головой Максим и помчался по кромке воды в заданном направлении.
- Стоять! – грозно приказала Клавдия Николаевна. – Я бегать не умею. За руку меня веди. И как дочь ни уговаривала бабушку отказаться от бесполезного, на ее взгляд, и опасного для здоровья похода по солнцепеку к черту на кулички, настроена Клавдия Николаевна была весьма решительно и бесповоротно. Родительская репутация дочери упала в глазах Клавдии Николаевны ниже плинтуса. Дочь не хотела заставлять ребенка учиться чему-то против его воли, справедливо, на ее взгляд, считая, что к любому делу у человека должен быть интерес. Но Клавдия Николаевна так не считала. Для нее, всю сознательную жизнь проведшей у моря, было делом чести научить единственного внука плавать. И взяв Максима за руку, она повела его подальше от любопытных глаз.
Прошел полдник. И обед уже по всем меркам заканчивался, так и не начавшись. А «плавальщиков» все не было и не было. А вдруг бабушке стало плохо ? И она упала на камни? Или в воду??
- А ребенок??? – ахнула тетя Фима, в сотый раз заглянувшая проведать Клавдию Николаевну и ее гостей. – И у нее есть таки ребенок! – бездетная тетя Фима махнула на Яну рукой и направилась к морю на поиски соседки.
Но они оба, живые и невредимые, поднимались по склону обрыва. Счастливый Максим побежал вприпрыжку к маме, а Клавдия Николаевна... Клавдию Николаевну было не узнать. Зонтик потерялся по дороге. Панамка сбилась набок. Лицо пылало то ли от поднявшегося давления, то ли от солнечного загара. Тяжело дыша, ни на кого ни глядя, она молча прошла мимо спасательной экспедиции, зашла в вагончик и закрыла за собою дверь своей комнатки.
- Максим, а что с бабушкой?
- Моле! – счастливо промычал Максим, уплетая за обе щеки. И как будто вспомнив важное и очень хорошее событие: - Я умею павать!
Так, в полном неведении происшедшего, молчаливо и недоумевающе, провели дачные обитатели остаток знаменательного дня, в который Максим научился плавать.
На следующее утро Клавдия Николаевна отошла, успокоилась и, попросив ничего не рассказывать Фиме, поведала следующее:
- Мы дошли до первой бухты. Перешли через камни. Помочили пятки. Я взяла Максимку на руки, а он, постреленок, головой крутит «нет, типа, ты на военный пляж обещала!». Обещала – значит, обещала. Пошли дальше. До военного пляжа дошли. А он опять головой крутит! «Дальше веди!» - говорит. А дальше-то некуда. Там дальше не пройдешь. Тогда я взяла его опять на руки и сказала, что мы будем плавать. И пошли мы в море. А он уже не орал как оглашенный. Он у вас артист. На публику работает. Прижался тельцем-то ко мне, дрожит весь. Вот мы мне по грудь вошли. И тут... и тут...» - тут Клавдия Николаевна просто задохнулась. И помолчав немного, продолжила: – Твой сын уцепился в меня руками и ногами, смотрит по-взрослому и говорит чле-но-раз-дель-но! Со всеми звуками. «****ь, - говорит он мне, - неси меня обратно.» Да меня никто, слышишь меня, дочь? Никто в жизни меня так не называл! А этот... от горшка два вершка... Внучек, называется. Я как размахнулась, да как кинула его в море... подальше. И пошла к берегу. И не оглянулась ни разу. Ну он выплыл, конечно. И мы назад пошли. А долго нас не было, потому что плавать он хотел в каждой бухте по дороге домой.