Весь следующий день прошел в плотных хлопотах по подготовке к отъезду. Было восемнадцатое февраля. С утра шел снег, но к середине дня прекратился, обновив Эрдэнэт чистой белизной и принеся с собой спокойную тишину. По информации, поступавшей к Алимжану, перевал был проходим, дорога нормальная.
Вечером зашел Чалов попрощаться. Наташа уже была в МСЧ. Не раздеваясь, как был в дубленке, Юра сел на табурет в кухне и предложил пропустить «на посошок». Вместе с ним была его собака – Ромка, хромоногая такса, которую Чалов подобрал года три назад на улице, замерзающую и голодную. С ней он обращался нарочито грубо и бесцеремонно. Хватая за шиворот, забрасывал в джип, когда брал с собой в поездку… пинал ногами.. обзывал «падлой».. Но трудно было представить более благополучную жизнь, выпавшую на долю этой безродной псины. Чокаясь стаканом виски, Юра сказал, что в Дархан их будет сопровождать начальник желдорцеха Бэгрэл, на своей машине. На всякий случай, если возникнут какие-то проблемы с поездом.
Когда Чалов ушел, он продолжил собираться. Механически, как заведенный робот, равнодушный ко всему. Перед тем, как выключить свет в прихожей, оглядел пустую квартиру, увидел Верку на кровати, застланной клетчатым одеялом, и почувствовал, что уже никогда им не собраться вместе под этой крышей, где они были так счастливы и ни на что большее не претендовали… Кому это их счастье встало поперек горла!
Вечером к МСЧ подкатили два джипа, две «тойоты». Бэгрэл взял с собой Татьяну Анатольевну, которая очень ответственно отнеслась к своей роли сопровождающей и взяла в дорогу даже портативный аппарат для ИВЛ с кислородным баллончиком. Они уехали первыми. На Верку надели просторные красные штаны и куртку. Одевание причиняло ей дополнительные боли, как ни старались они , как можно щадящее запихнуть больную ногу в штанину. Ее устроили на заднем сидении , подложив под вытянутую ногу «скатку» из одеяла и сильно отодвинув водительское кресло вперед. Ира и Халбиби пришли провожать, с ними была и Сашка. Дежурная смена тоже вышла на улицу, на проводы. Любовь Александровна , фельдшер, плотная блондинка с крупными чертами лица, властная женщина никогда раньше не замеченная в сентиментальности, по-бабьи всплакнула, кутаясь в оренбургский платок, накинутый поверх халата, и перекрестила отъезжающую машину…
Времени у них было предостаточно, и он попросил Ивана Петровича не гнать и избегать тряски. Но это было излишним напоминанием, Петрович очень осторожно вел машину, и «тойота» шла плавно и комфортно. Они выехали из Эрдэнэта, оставив позади мерцающие огни железнодорожной станции, и теперь только луна и фары освещали ночное пространство вокруг. В темноте по обе стороны шоссе едва светлел снег , укрывавший широкую степь, вдали вырисовывались мрачные силуэты сопок. Он старался не думать о том, что их ждет впереди. Он чувствовал, что для него наступила передышка, что наступило время, когда с него сняли ответственность за все, что произойдет потом. Его отстранили от командования , как разжалованного в рядовые полковника, и это приносило ему долгожданное облегчение.
Они приближались к перевалу. Здесь ночной пейзаж изменился. Ветер совсем стих. Луна светила значительно ярче, четко выделяясь на черном, застывшем небе. Ее, ставший каким-то магическим, свет лежал на склонах громадных каменистых холмов, четко обозначив их коричневый фон и белый снег на гребнях и вершинах. Снежная пропасть слева от дороги тоже была залита этим необыкновенно торжественным, полным недоступного величия, смертельным светом. Пейзаж перевала выглядел, как гигантская декорация к волшебной , страшной сказке. Это почувствовали все сидящие в машине. Словно вместо «Тойоты» они оказались в челне, которого уносит неторопливое, черное течение Стикса, и, если бы сейчас они узрили Бога, то, наверное, не удивились. Интуитивно поняв, что надо нарушить это цепенящее душу безмолвие, Иван Петрович включил приемник. Господи, да что же это ! Когда это было, чтоб дорожное радио транслировало Шопена? Глухие, падающие аккорды завораживали каким-то нереальным резонансом с картиной залитых лунным светом сопок в ночи. Серову было совершенно ясно, что это не могло быть случайным совпадением, и все время, пока они спускались в долину, к мосту через Орхон, он боялся обернуться и увидеть на лице Наташи, что и для нее это тоже ясно - это пророчество.
В Дархане погода опять переменилась, на платформе дул пронизывающий, ледяной ветер. Поезд еще не подошел, перрон был пуст. Татьяна Анатольевна, прятавшаяся до этого от холода в машине, вышла покурить за компанию с Серовым, но прежде прошла к «тойтое», открыла заднюю дверцу и сказала что-то ободряющее Наташе и Верочке. Луны уже не было, а к порывам ветра присоединился сухой, мелкий снег. Когда показались огни локомотива, Петрович по каменным ступеням виртуозно заехал на перрон, подогнав машину к нужному вагону. Вместе они извлекли хнычащую, обессиленную Верку из машины и на руках отнесли в купе. Женщины принялись стелить постели, а он вышел проститься с мужиками, поблагодарить их.
- Все в порядке? – спросил Бегрэл, проявляя готовность вмешаться, если что-то не так.
- Да, все нормально. Спасибо. Не ждите отправки, езжайте, вам еще два часа до дому добираться.
С Иваном обнялись. - Желаю, как говориться, скорейшего выздоровления Верочке. Я понимаю - когда дети болеют – это хуже нет. Наташа пусть не переживает… А мы будем ждать вас. Как вернетесь, сразу на базу рванем, барашка зарежем, баню истопим…
- Давай, давай. На обратном пути осторожней, смотри, как погода портится.
- Не беспокойтесь, в первый раз что ли. Ну что - до встречи?
В Иркутск поезд прибыл по расписанию, в восемь часов. Малолюдный, практически пустой перрон, не убранный от старого снега, выглядел в серых тонах февральского промозглого утра буднично-уныло и неприветливо. Они не торопились покидать купе, ожидая того, кто их должен встречать. Верке было очень плохо, в пути несколько раз пришлось давать ей кислород, две ночи она почти не спала из-за кашля.
Когда, кроме них, в вагоне не осталось пассажиров, в тамбуре появился мужчина среднего роста, одетый в серое пальто, без шапки на лысоватой круглой голове.
- Охлопин Семен Леонтьевич. - представился он мягким, застенчивым голосом, сразу определявшим, что его обладатель отнюдь не мастак решать житейские проблемы. Детское лицо, гладкое. с пухлыми щечками, и каким-то беспомощным взглядом маленьких глаз, тоже говорило об этом. Охлопин сообщил, что машину «скорой помощи» не пропускают на перрон, и девочку придется нести до здания вокзала. Две девчушки – фельдшерицы уже ожидали на перроне, по какой-то причине носилок с ними не было.
Он вынес Верку на руках, при этом куртка у нее задралась вместе с кофтой, и оголилась поясница. Сам он не мог исправить положение. Пока криком подзывал Наташу, мысленно проклял всю отечественную медицину, которая не в состоянии обеспечить даже самого элементарного, даже для «блатной» пациентки. Мало Верке всего, еще и почки застудит… Наташа сумела кое-как заправить кофту за штаны. Он понес Верку по перрону, плотно прижимая к себе во весь ее рост. Больная нога не позволяла взять Верку удобней, для этого пришлось бы согнуть ее ногу в колене, а это вызывало сильную боль. Нести было тяжело. Перрон длинный и, вдобавок, надо было перейти несколько железнодорожных путей, чтоб добраться до вокзала. Некстати у него самого разболелись ноги. Под конец, чувствуя, что его оставляют силы, он передал Верку Наташе. В «скорой» Верку уложили на носилки. Место нашлось только для него одного. Женщины поехали с Охлопиным, в его машине. Они ехали по незнакомому городу, довольно долго, один раз в окне он увидел скованную льдом Ангару.
Им не пришлось долго ждать в приемном покое. Узнав, что они из Монголии, женщина в регистратуре позвонила куда-то, и вскоре подошла врач-педиатр, пригласившая перенести Веру в смотровой кабинет. Там она изучила выписку из истории болезни, просмотрела рентгенограммы и сказала, что прямо сейчас направляет Веру на компьютерную томографию. Серов помог санитарам переложить Верку на каталку и , оставив Наташу ждать в холле , вместе с медиками проследовал в рентгенкабинет. Во время исследования он стоял рядом со столом, на котором лежала Верка, дублируя приказы рентгенолога, отдаваемые по громкой связи , когда требовалось задержать дыхание, и пытаясь успокоить ее, когда стол перемещался, втягиваясь в кольцо томографа. Но Вера плакала не переставая, не от страха, а от болей в колене.
Когда исследование завершилось, Серова пригласили пройти в аппаратную, где рентгенолог и педиатр показали ему на негатоскопе полученную томограмму легких.
- Метастазы. Видите – вот эти зернышки серого цвета, все легкие в метастазах. А вот бедренная кость, - врач вставил другую томограмму.- тут тоже все ясно, никаких сомнений, это опухоль.
Врачи смотрели на него, словно недоумевали, что тут может быть непонятно? Он оканемело кивнул, в знак согласия, и вернулся к Верке.
- Не плачь, не плачь. – умолял он своего ребенка, сам задыхаясь от слез, теперь он уже не боялся предстать перед Веркой плачущим.
Ее увезли в реанимацию, сказав , что сегодня туда не пустят. «Приходите завтра, к двенадцати часам».
Он вышел в холл, но не увидел там Наташи, вероятно, она курила на улице. Посетители, скопившееся в холле больницы, с видимым сочувствием смотрели на него, догадываясь чем могли быть вызваны слезы у вышедшего из лечебного отделения седого мужика, в детской больнице. Гардеробщица испуганно протянула ему куртку. Он вышел на улицу. Наташа стояла рядом с Охлопиным возле его машины с открытой дверцей. Он подошел к ним и сообщил…
В это время на мобильный Охлопина позвонили. Звонил Алимжан. Охлопин предал ему трубку.
- Алимжан, - плотно прижимая телефон к уху, и глядя в никуда, заговорил он - У Верки остеосаркома бедра с метастазами в легких. И жить ей судя по всему осталось недолго. – он говорил спокойно и громко, словно хотел, чтоб его услышал весь окружающий мир: дома, снежные сугробы больничного двора, небо… Словно он уже не мог больше хранить тайну, и сейчас его прорвало. - Мы в больнице, но сегодня нас к ней не пропустят. Татьяну Анатольевну отправим назад, она свою задачу выполнила и задерживаться ей здесь нет смысла. Сашке пока ничего не говорить. Мы позвоним ей вечером.
Он передал трубку Охлопину, которого Алимжан, видимо, еще раз попросил оказывать им всяческую помощь.
Охлопин отвез их в гостиницу «Ангара», проследил за поселением, и прощаясь, сказал, что завтра заедет за ними, чтоб отвезти в больницу. Ему предстояло еще отправить Татьяну Анатольевну, которая узнав о диагнозе, матерно выругалась, спустилась в буфет и вернулась в номер с бутылкой водки… Перед своим отъездом заставила их взять доллары из своих командировачных.
Они рано легли в кровать, когда на улице еще не стемнело. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать, ни о чем не хотелось думать. Впервые за много дней они оказались разлученными со своей болеющей дочкой, и это ощущение свободы выбора каких-то иных целей и занятий, не связанных с заботами о ней, казалось странным и неловким. Каждый из них старался избегать сейчас разговора о Вере, о том, как это могло произойти, о том, как им жить дальше. Оба понимали, что сейчас это лишено всякого смысла и не это было сейчас главным. Их души отдельно друг от друга содрогались от немыслимо жестокой правды, открытой им три часа назад и с которой невозможно было смириться. Перед глазами была только Верка , обожаемая, любимая, родная.
Он лежал на спине, уставившись в потолок. Он вспомнил, как Верка радовалась подаркам в свой день рождения. «Пятачок, пятачок, привет!» - истерично выкрикнул он за нее ,внезапно нарушив обоюдное молчание.
Наташа всхлипнула. – «и ничего нет страшного», помнишь, как она нас успокаивала, маленькая…
Они начали шептаться, обняв друг друга… Между ними давно не было близости , они уже давно не спали вместе , и когда наступила ночь, не смогли воспротивиться возникшему желанию. Более того, они оба почувствовали, что именно это им сейчас необходимо, чтоб забыться, чтоб возвратиться к жизни, им всем. Сегодня им надо было забыться. Во что бы то ни стало. Забыться, забыться, забыться…