Чернышова Мария Николаевна
Вот так заведено в литературе,
Что в каждой сказке, аль в рассказе,
Должен быть плохой герой,
Вокруг которого идёт вся сцена.
Но к счастью есть и добрый персонаж,
Что делает конец иначе…
Серые будни
Мой младший сын Гриша, часто болел. И поэтому мне приходилось лежать с ним в больнице, что бы он окреп. У меня была старшая дочь, шестнадцать лет, Катя, она была как раз в том возрасте, когда нет ничего серьёзного, никаких проблем, хотелось только лежать, слушать музыку, и общаться с друзьями. Поэтому она не помогала мне с Гришей.
В очередной раз, когда моего сына клали на лечение, мне нужно было срочно быть на работе, тогда я решила попросить свою дочь, что бы она легла вместе с Гришей в больницу. Подбежав к своему подъезду, я услышала как с нашего открытого окна, доносится громкая музыка. Во мне играли не разборчивые чувства, но одно я знала точно, что если бы у нас в подъезде был лифт, и я смогла бы, гораздо быстрее, оказаться в квартире, Кате было бы, не поздоровится. Но эта лестница вымотала во мне все силы, и я ввалилась в квартиру душевно уничтоженным человеком.
На полу валялся разбитый горшок, в котором росла герань. Катя сидела рядом с ним и болтала по телефону. Увидев меня, она быстро положила трубку, вскочила с пола и выключила музыку.
- Катя, ну как ты можешь развлекаться, когда твой брат болеет?
Прямо с порога начала причитать я.
- Я не развлекаюсь, я хотела спросить у Ленки, что задали на завтра.
- Ты спрашивала это целых два часа?
- В каком смысле?
- В прямом, я не могу дозвониться до тебя, ещё с больницы, всё время занято.
Кате было нечего сказать, и она отвернулась к окну, но потом, резко повернула голову, и спросила:
- А зачем ты звонила?
- Я хотела тебя попросить, что бы ты легла вместе с Гришей в больницу на пару дней, у меня неприятности на работе.
- Не буду! Делать мне больше нечего! Нет!
Если она заартачилась, дальнейший разговор был бесполезным. Я стала собирать свои и Гришины вещи. За все это время Катя не вышла из своей комнаты, а только ждала, когда я уйду побыстрее.
Сев в троллейбус, мне стало легче на душе, наверное, потому что я стала отдаляться, от этого кошмара.
Когда я стояла в регистратуре, в очереди, которая столпилась у медсестры, что распределяла всех по палатам, и записывала данные в свой журнал, я заметила молодую девушку лет двадцати пяти, которая подошла врачу, и тихо говорила, но до меня слегка доносился их разговор:
- Пусть Настя полежит пока одна, я не могу мне некогда, меня с работы уволят, вы понимаете?
- Дело ваше, это же не мой ребёнок, а ваш, когда-нибудь и она так же, как и вы будет вас стараться сбагрить, и убежать по своим делам.
Девушка посмотрела вслед врачу, как настоящая убийца смотрит на свою жертву, так разозлили её слова лечащего врача. Такие не любят нравоучения. Да и вообще никто не любит нравоучения, только почему то живут так, что бы им постоянно их читали. Затем развернулась, так что её волосы взлетели, и на высоких каблуках поспешно пошла к выходу.
И тут подошла очередь, меня зарегистрировали, и я пошла к Грише. В палате № 6 было светло, но мрачно. По бокам стояли четыре койки, и пятая по середине у окна, возле каждой кровати стояла маленькая, деревянная тумбочка, на которой у всех были понаставлены разные баночки и бутылочки. Две тумбочки стояли пустыми. Одна у моего сына, а вторая у маленькой девочки, которая лежала в своей кроватке, отвернувшись к стене. Вскоре, тумбочка, которая стояла рядом с нами, была полная. И мы с Гришей раздумывали, что бы нам съесть.
Ближе к вечеру, всех стали звать на ужин, и с палат постепенно выходили мамы с детьми, мы с сыном тоже вышли, и пошли к столовой. Ни врачи, ни медсестры, ни повара, не следят, за тем кто вышел в столовую, а кто нет. Даже лучше если остается свободная порция, можно будет забрать себе.
Девочка, которая лежала в нашей палате, встала со своей кроватки, и побежала кушать. На ней были, мятая кофточка, светло-голубая, и коричневые штанишки. Вид у неё был уставший, она была измотана болезнями.
Мой Гриша, ел плохо, не потому что ему была не вкусна больничная еда, а потому что он всегда плохо ел, без аппетита, из-за чего и не вылезал из квасцов. Девочка села за стол, по-хозяйски взяла ложку, и стала уминать вареную капусту с рыбой, после того как она все съела, запила компотом, и пошла опять в палату. По ней было видно, что она хотела жить. Цеплялась за нее с последних сил.
После ужина в больнице наступает самый неприятный момент. Выстраивается очередь в процедурный кабинет на уколы. Гриша не плакал, наоборот вел себя молодцом, и сделав укол мы пошли в палату. После нас зашла эта девочка, растирая ручкой, место, куда её укололи, она, прихрамывая, добралась до кровати, и легла, уткнувшись в подушку. Все остальные дети тоже плакали, но вместе с ними седели их мамы, которые гладили их по спине и по головке, и они тихонько шмыгали носами, а потом оборачивались, и обнимали своих мам.
И тут я вспомнила про свою старшую дочь. Ведь она тоже была маленькой, и беззащитной. Так же обнимала меня, и нуждалась во мне. Куда же это все ушло? Неужели она теперь навсегда такая? От этой мысли мне стало очень горько на душе. И я решила позвонить ей, вдруг Катя переживает, из-за того что не помогла мне?
Я вышла с палаты, подошла к медсестре, и попросила телефон. Катя не брала трубку, я позвонила ещё несколько раз, но понимала, что дома её нет.
Вернувшись в палату, мы ещё немного посидели, а потом после обхода врача, стали тушить свет, и только со столовой доносился звон от посуды, и тихий звук с телевизора.
Я не могла уснуть. Не люблю новые места, особенно чужие, поэтому вышла в коридор, и подошла к окну, откуда открывался замечательный вид на ночной город. По дороге бешено мчались машины в разные стороны, и устало мигали рекламные вывески. Город готовился ко сну…
Из нашей палаты вышла это девочка, и подошла ко мне. Подошла так тихо, что я её не заметила, и, дернув меня за кофту, сказала:
- Тетенька, ты почему не спишь?
У меня от неожиданности участилось биение сердца, и я обернулась, увидела сзади себя маленький комочек с растрепанными волосенками на голове, и сонными глазами. Я растерянно стала говорить:
- Вот… не могу уснуть,… а ты что встала? Иди, ложись.
- Я попить.
И уже уходя, я ее спросила:
- А как тебя зовут?
- Меня, Настя.
И пошла.
Настя, неужели это про неё, говорили тогда в регистратуре, та девушка с доктором? Да, хорошая девочка. Хорошим всегда не везёт.
Утром делали обход медсестры, немного встряхивая пациентов от сна, кололи уколы.
Настю тоже встряхнули, и сделали укол. Она встала, оделась и пошла на завтрак, самостоятельная. И мы пошли в столовую.
Таким образом, пролетели две недели, мой Гриша очень подружился с этой девочкой. И я к ней привыкла, и даже грешным делом думала, что если бы мне предложили поменять мою Катю на Настю, мы с Гришей с удовольствием бы согласились, но детей не выбирают, так же как и родителей.
Когда нас выписывали, я подошла к врачу, и сказала, что хочу поговорить с ним.
Мы прошли в кабинет, он сел в свое кресло, и смерил меня безразличным взглядом. Я чуть было не упала перед ним на колени, прося его о том, что бы он помог мне забрать Настю себе. Но доктор, спокойным голосом, сказал мне:
- Растите своих детей, а чужих должны воспитывать их родители.
Я вышла от него с печальным видом и горечью на душе, моя надежда на светлое будущее рухнуло. Катя во мне больше не нуждается, ещё немного и она совсем уйдёт из дома, а Гриша скоро станет взрослым, у него начнется своя жизнь, и я останусь одна.
В палате меня ждал сын, мы ещё раз перепроверили, все ли на месте, с особенной точностью, что бы больше не возвращаться в больницу, попрощались с Настей, крепко обнялись с ней, и пошли к выходу. Я возвращаюсь опять к своему быту.