Как-то позвонили мне из давно знакомой верующей семьи и попросили подъехать к ним, совершить требы. В этом очень нуждалась их давняя родственница – пожилая болящая женщина, с которой я уже встречался и раньше. Несколько лет назад.
Договорились о дне и времени. Снова записал их, и немного подзабытый мною, адрес. И в назначенный час отправился на Пречистенку. Удивительно быстро вспомнил и нашел дом, квартиру. Позвонил. Меня ждали. Сразу же провели в большую, светлую комнату с высоким, с лепниной, потолком. Вновь перед глазами возникли знакомые вещи: старинный, с мастерки вырезанным из темного дерева растительным орнаментом по краям шкаф, полный книг, сервант семидесятых годов прошлого века, круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, в центре которого стоял пузатый глиняный кувшин с розами. Их высокие стебли с зелеными листьями и крупными розовыми бутонами так эффектно смотрелись на светлом фоне, что хоть садись рядом и пиши акварельными красками натюрморт. Эту мысль я тут же высказал Ольге Ивановне.
Она грустно улыбнулась:
— Цветы действительно замечательные. Розы внучка вчера привезла с дачи. Хотела меня порадовать. Отвлечь немного от болезни...
– Но пока давайте на время забудем о мирском и приступим к нашим важнейшим делам, – предложил я, доставая из сумки свое облачение и все необходимое для проведения намеченных таинств.
...Прошло часа три. После соборования, большой исповеди и причастия Святых Христовых Тайн глаза Ольги Ивановны значительно повеселели, на лице появился легкий румянец. И тут в комнату заглянула внучка, сказала, что стол к обеду уже давно накрыт.
Ольга Ивановна пригласила меня отобедать вместе. Прошли в гостиную. За столом собрались почти все близкие. Кушали. Общались. И вдруг Ольга Ивановна начала вспоминать свое детство, родителей, интересные случаи из жизни. И так потихоньку добралась до того времени, когда она искренне поверила в существование нашего Господа – Иисуса Христа. Да и не поверить было невозможно.
– Случилось это в 1944 года, – вздохнула она, – продолжалась война. Мне шел четырнадцатый год. Наша семья, как впрочем, и все соседи по большому дому, голодали, несмотря на то, что много и тяжело работали. И вот, помню, выше нас этажом жила очень подвижная, вечно куда-то спешащая, полноватая, седая женщина в годах. Тетя Паша. Именно так её величали и взрослые, и мы, дети. Не знаю, почему. Да и особенно не задумывались об этом наши детские головы. Самое-то главное мы знали об ее доброте: ведь она постоянно подкармливала, как мог¬ла, нас, голодных соседских ребятишек. Голос Ольга Ивановны предательски дрогнул. Но она быстро взяла себя в руки. Продолжила вспоминать:
– Работая в столовой, тетя Паша тайком приносила оттуда и давала нам (своей семьи у нее не было) то кусочек хлеба, то крупы какой-нибудь, то немножко муки, то картофелину в мундире. Конечно же, очень рисковала. В любой момент злые люди могли донести на неё куда следует. И быстро бы определили нашу тетю Пашу в места, «не столь отдаленные». Поэтому ходила она каждый день, словно по лезвию бритвы. Конечно, понимала, какой опасности подвергала себя, беря что-либо из столовой для полуголодных чужих детей. Но иначе поступить не могла. Даже мужчины боялись подобные дела совершать... А тетя Паша нет. Смелая была, что и говорить. А мы, дети, не ведали ничего. И радовались, завидев ее. Тут же подбегали с надеждой на гостинец... Но однажды...
Она несколько секунд мысленно подбирала точные фразы для своего дальнейшего повествования:
– Как гром среди ясного неба, нас сразили слова старших о внезапной смерти тети Паши... Умерла наша удивительно добрая благодетельница. И мы с большой скорбью и страхом думали, как дальше будем жить без нее. Кто нас так поймёт? И не просто накормит, а выслушает, приласкает? Кто? Горе, катастрофа, боль придавили наши детские, еще ранимые сердца и души. И было так отчаянно горько. Хоронили ее, как говорится, всем миром. Люди толпились везде: в коммуналке, коридоре, на лестнице, у входа в подъезд. И сколько их приходило – никто не считал. А я все же пробралась поближе к ее гробу. Внимательно смотрю. Лицо тети Паши спокойно, будто спит. Мне даже показалось, чуть улыбается... И вдруг неподалеку раздался неприятный крик. Какая-то, совсем незнакомая мне женщина, в коричневом длинном платье громким хриплым голосом стала буквально орать: «Так тебе, старая, и надо. Ты всем надоела. Давно следовало бы отправить тебя на тот свет. Такая-разэтакая».
Ольга Ивановна неожиданно сильно закашлялась, но, с видимым мне, большим усилием, продолжила:
– И начала поносить и хулить Господа всячески, но Бог поругаем не бывает... И после всех ее гнилых и кощунственных слов, которых не стану повторять, но ясно и совершенно отчетливо помню, что сразу же после этих слов, кричавшая женщина судорожно схватилась за грудь, отчаянно-оглушительно завыла, будто смертельно раненый зверь. И издав последний, страшный, даже нечеловеческий крик, тут же, словно подкошенная, упала замертво. Причем, ее ноги и руки раскинулись по сторонам, сильно скрючившись, а пальцы замерли в растопыренном положении, как бы еще пытаясь схватить кого-то, нам невидимого... Все были поражены случившимся. И мы, дети, и взрослые.
Рассказчица быстро поправила чуть съехавшие очки:
– И упала тишина – тяжелая, гнетущая. А когда люди немного пришли в себя, то несколько сильных мужчин подошли к этой женщине. Хотели выпрямить, насколько возможно, ее ноги и руки, придать им пристойный вид. Но все их попытки оказались тщетными. Они уже закоченели так сильно, что будто умерла она давно... Так скрюченную и пришлось выносить ее из комнаты.
Ольга Ивановна осенила себя крестным знамением и обратилась ко мне:
– Вот, батюшка, такое событие произошло в моей жизни, которое буквально потрясло меня. Поразительная картина. На всю жизнь она мне запомнилась. И все, кто оказался невольным свидетелем произошедшего, очень крепко задумались (особенно мы, дети), как же скор и справедлив бывает суд Божий...
Домой возвращался под сильным впечатлением от услышанного за сегодняшний день. Дивны дела Господа! И какими только путями он не показывает нам, духовно немощным чадам, Свою силу! Призывает к свершению добрых дел и искреннему покаянию!..
И – звон… Неожиданно-благозвучно возник он от Храма Христа Спасителя (это ударили в колокола к воскресной Божественной Литургии) и полетел по Пречистенке, по Остоженке, по Воздвиженке, по Волхонке, сквозь меня, – туда, дальше, выше... И вот уже звон достиг древнего, седого Урала, накрыл всю широкую Сибирь, и даже добрался до невысоких гор и зеленых сопок Дальнего Востока и охватил своим дивным призывным благовестом всю мою большую Родину, сказочно прекрасную, многострадальную Россию, призывая всех нас быть лучше, добрее, «отгребаться» от зла, подлости, кощунства, жестокости, ибо, что посеешь, то и пожнешь...