Эта строгая на вид женщина приходила в нашу церковь частенько, в основном по воскресеньям и большим праздникам. Не спеша ставила свечи перед старинными иконами Николая Чудотворца и Казанским образом Божией Матери и на канун.
Иногда она исповедовалась и причащалась святых Христовых Тайн.
И вот однажды после ее очередной исповеди я по¬интересовался:
– А как Вы, Надежда, пришли к вере?
– Через трамвайную остановку, – призналась она, совершенно не задумываясь, словно давно ждала подобного вопроса от меня.
Ответ был настолько необычным, что мне непременно захотелось узнать: как же может совмещаться трамвайная остановка с обретением веры? Попросил рассказать подробнее.
– Это вот так случилось, – продолжила Надежда, – нежданно-негаданно. Внезапно. Тогда словно пелена с моих глаз упала, вернее даже не упала, а будто ее сдернули с глаз моих... До этого момента я сильно переживала, беспокоилась: годы идут, даже, точнее сказать, летят незаметно. А я – все одна.
Она поправила платок и убрала под него упавшую прядь темно-русых шелковистых волос:
– Подружки, с которыми училась в школе, а потом и в институте, все, или почти все, уже давно замуж повыходили, успели и детишек завести. А я все одна да одна. Обида в сердце появилась... И не сказать, чтобы я дурнушка какая-то была. Или словно белая ворона ребят боялась. Нет. Да и не чуралась я их компаний. На танцы ходила. Дни рождения старалась отметить с друзьями и подругами. Однажды на танцах познакомилась с ним. Стали встречаться. Ходить, – как тогда мы говорили.
Думала: вот он мой принц. Надеялась: вот-вот и замуж позовет. Еще надо чуть-чуть подождать. Женщина тяжело вздохнула:
– Любила его сильно... Дружили мы с ним долго. Я же, наивная, продолжала успокаивать себя: потерпи еще немножко, возможно, скоро уже, и сделает предложение... Но он все больше в постель заманивал. Отшучивался, если я наседала с вопросом о серьезных отношениях. А о детях и слушать не хотел. «Рано, – говорил, – надо карьеру сделать. И только потом видно будет».
Ее спокойные больше карие глаза погрустнели, и в них едва-едва показались слезы.
– Сегодня думаю: как милостиво меня Господь сохранил от страшной для женщин ошибки. Ведь сколько бед могла, дуреха, натворить (немало влюбленных пар становятся бездетными из-за первого прерывания беременности). Миллионы сломанных судеб и погибших в утробе младенцев... По крови мы ходим, батюшка, по колено в крови убитых младенцев... Ужас...
Надежда еще ниже опустила голову, голос ее стал совсем тихим, глуховатым:
– А принц мой все тянул и тянул со свадьбой. Кормил всяческими обещаниями. И я, наивная, продолжала верить ему и надеяться. Пока не увидела его с другой... Мне раньше еще говорили подруги: он тебе изменяет. Но я не слушала их. «Любит он меня одну», – все пыталась доказать подругам. А уж когда сама убедилась в его непостоянстве, порвала сразу с ним отношения. Хотя и тяжело было. Не раз ревела дома, в подушку, чтобы никто не видел меня в тот момент. И не слышал.
Женщина ненадолго замолчала.
– И бросилась я, со всей своей нерастраченной силой, в работу. Отдавала все время ей. И сверхурочно оставалась частенько, и по выходным работала. Благо работа мне по душе: я – главный бухгалтер фирмы. Да и начальник мой непосредственный оказался добрым, чутким и деликатным. Тонкий, – одним словом, интеллигентный человек. Поддерживал меня, как мог. Ему я благодарна до сих пор. И, конечно, Господу, Матери Божией, Николаю Чудотворцу и всем святым. Но вера тогда только-только зарождалась в моем сердце.
Надежда немного распрямилась, ее слова стали звучать звонче:
– Работа, конечно же, отвлекала от мрачных мыслей. Однако тоска все равно до конца не проходила. Накатывала порой яростно. И я опять рыдала в подушку. Думала: ведь не глупая и внешне неплохо сложена: вроде бы все у меня на месте. Одеваться стала по моде и снова на танцы ходить. Даже знакомили меня два раза с мужчинами. Да все не то... И не потому, что я очень уж разборчивая, и планка требований моих к ним зашкаливала. Нет. Просто сердце молчало. Никакого отзвука не слышало.
Женщина закашлялась и отвернулась:
– Простите, это от волнения. Скоро пройдет. Так вот и существовала серенько. Но вот однажды у подруги моей, еще школьной, – Тамары – умерла мама. А я хорошо знала Прасковью Дмитриевну. Прекрасный она была человек. Широкой души. Всегда уговорит сесть с ней за стол.
Накормит вкусно, напоит. Расскажет что-то о себе. Нас расспросит. И все это искренне. Без всякого театра. Она все секреты наши девчоночьи знала. И умела хранить их. А какие советы давала... Мудрая женщина была Прасковья Дмитриевна, что и говорить. И многим помогала, насколько могла. Хотя жили они, почти как и все тогда, скромно.
Надежда снова прервала свой рассказ, будто собиралась с мыслями:
– Тамара позвонила мне, попросила поддержать ее, и прийти на похороны. Я тут же на несколько дней отпросилась с работы, чтобы побыть с подругой в это непростое для нее время, ночевать вместе в ее квартире. Понимала: страшно же ей оставаться там одной. Папа у Тамары умер рано, когда ей было 12 лет всего. Сердце... Тамара маму отпевала в храме... И вот стою я у гроба Прасковьи Дмитриевны, в маленькой, но уютной деревянной сельской церкви (так завещала покойная, она была духовной дочерью настоятеля этого храма). Пожилой, но с сильным молодым голосом священник то читает, то поет заупокойные молитвы, в чем ему помогает небольшой церковный хор из cеми женщин. И пение их довольно красиво и слаженно. И что поразительно: нет у меня никакой тяжести на душе. И страха нет. Легко как-то... Именно легко – такое ощущение. Надежда с трудом находила слова, чтобы описать тогдашнее ощущение.
– И вдруг свеча, которую я держала, немного покоптив, затрепетала – и погасла. Я испугалась, но стоявшая рядом Тамара сразу же протянула свою горящую свечу. Я снова зажгла от нее свою свечу, стараясь не придавать происшедшему никакого зна¬чения. Однако страх у меня не проходил. В этот момент я немного подняла голову, перевела взгляд на большую икону Божией Матери. И мы встретились с Ней глазами. Она смотрела на меня с необычайной нежностью и одновременно строго, проникая прямо в мою душу и сердце. И мне невольно захотелось мысленно обратиться к Ней: «Помоги Царица Небесная. Не складывается у меня личная жизнь. Не везет? Или таков мой крест? Но если есть на то воля Божия – помоги. Спаси от одиночества. Хотя, наверное, сейчас не время для моей подобной просьбы, и она совсем неуместна. Прости меня, грешную».
Надежда переступила с ноги на ногу. Видимо уста¬ла стоять. Но заканчивать свой рассказ она явно не желала:
– Тут я вновь взглянула на лежащую во гробе Прасковью Дмитриевну. И мне показалось, что она... улыбается. Вообще, глядя на покойную, у меня создавалось впечатление, что Прасковья Дмитриевна не умерла, а просто заснула. «Помоги, Прасковья Дмитриевна, попросила я и ее, – ведь я так устала быть одной. Хочется семьи. Настоящей. Детей хочется. Ведь сколько у меня нерастраченной любви – ты все это знаешь. Сама мне не раз говорила: «Ты, Надюша, семейный человек. Тебе бы хорошего, надежного человека найти, гнездышко свое свить. Ты вся такая домашняя, ласковая».
Платок Надежды снова съехал набок, но она, увлеченная воспоминанием, уже не обращала на это внимание:
– Пропели «вечную память» новопреставленной, и мы, выйдя из церкви, отправились на кладбище... Много хорошего говорили о покойнице на поминках и родственники и знакомые. Сказала и я о Прасковье Дмитриевне то, что было на сердце: как она была отзывчива на чужую боль, и как всегда старалась помочь, и делала все, что могла... А позже, когда всех проводили и, помыв посуду, легли спать, случилось странное... Тамара устроилась на своей кровати, я – на диване, недалеко. Однако едва я только легла и закрыла глаза, – точно знаю, что не заснула, видно просто задремала, неожиданно услышала голос Прасковьи Дмитриевны: «Наденька, твое счастье на трамвайной остановке». Очнулась от этих слов – причем здесь трамвайная остановка? Как она связана с моим счастьем? Но не стала долго раздумывать по этому поводу, и вскоре заснула от усталости. Утром и Тамаре ничего не сказала.
Она помолчала.
– Прошло несколько дней. Честно сказать, я и забыла про эти слова Прасковьи Дмитриевны, закрутили, как обычно, дела... У меня, батюшка, есть машина, сама ее вожу, она меня здорово выручает. А зима в тот год была довольно холодная. И вот однажды утром мне позвонили: нужно срочно привезти финансовые документы. Пошла заводить свою «француженку», а у нее даже стартер не проворачивается. Все замерзло – минус 28 градусов все-таки. Мороз крепкий. И я поехала на метро до Шаболовской. Выхожу из станции метро и иду к трамвайной остановке. А народа много. И когда подошел мой 47-й трамвай, многие ринулись на его штурм. Тогда еще не было турникетов. А поскольку я уже опаздывала, то тоже старалась в него втиснуться, но... оступилась и сорвалась, сильно, до крови, оцарапав колено. И упала. Вдруг, чьи-то сильные руки подхватили меня и поставили на ноги. «У Вас кровь», – услышала я низкий голос за своей спиной, и, обернувшись, увидела приятное лицо сорокалетнего мужчины. Тут же ответила, что ничего страшного со мной не случилось, пройдет. Но он предложил довезти меня до больницы. «У меня машина рядом. Мало ли чего может быть», – забеспокоился незнакомец. И видя такое его искреннее сопереживание, я согласилась поехать с ним в больницу.
На губах Надежды появилась улыбка:
– По дороге мы поближе познакомились, обменялись телефонами. Стали встречаться. Полюбили друг друга. Поженились и повенчались. Павел оказался хорошим, верующим человеком. У нас родились дочь и сын. Слава Господу, Матери Божией и всем святым за все.
На этом женщина могла бы и закончить свое повествование-исповедь, но решила добавить:
– А, знаете, батюшка, наблюдая человеческие судьбы, я заметила, что каждый человек идет к Богу, к вере своим строго индивидуальным путем. Не повторяются жизненные обстоятельства – вот так премудро действует Промысел Божий о каждом из нас. А иногда складываются и такие, непонятные на первый взгляд, обстоятельства, как в моей судьбе... Я частенько вспоминаю слова Прасковьи Дмитриевны: «Наденька, твое счастье на трамвайной остановке»...