Минск.
Начало шестидесятых.
Нищие селились в пустых бараках поблизости и разбирали их на дрова.
Милиция гоняла.
Но они успевали разрушить и загадить жильё.
Из общежития нашу семью выгнали, потому что я плакала по ночам.
Мы снимали комнату.
Наконец, отцу от предприятия выделили барак.
Дело было зимой.
Барак был промёрзшим и мёртвым.
Мы его согрели.
Залатали поломки.
Кое-как привели в порядок.
Он ожил и признал нас.
Снежные хлопья падали пёрышками.
Зима детства была, как посыпанный сахарной пудрой зефир.
У бабушки лицо плачущего младенца.
Она с отчаянием вглядывается в себя.
Ничего не видит.
Она далеко.
Ей там плохо.
Вдруг спохватилась, вернулась, оттаяла.
Белизна.
Тишина.
Мы – две девочки – трёх и семидесяти лет, сидели у окна, ждали чуда.
Вот оно идёт.
Мелькнул за забором серый пуховый платок.
Маленькая девочка открыла калитку.
Заглянула.
Осторожно вошла во двор.
Осмотрелась.
Подошла к окну.
Сказочно красивая.
Взгляд осмысленный, загадочный.
Мы ей машем, зовём.
Уходит.
Исчезает.
Так всю неделю.
Наконец, взошла на крыльцо.
Мы открыли.
Я молча взяла за руку и повела в мой «шатёр» - под стол, накрытый свисающей до пола скатертью.
В «шатре» коврик, подушка и коробка с игрушками.
Сели.
Я протянула руку:
- Белка.
- Наташа.
Она была на два года старше.
Жила в настоящем доме.
Во дворе качели.
Яблоневый сад.
Дружная семья. Везде порядок.
Была улица настоящих домов с хозяевами в поколениях, с традициями, ценностями.
Была улица бараков, где жили, как беженцы, все со всеми ругались, во дворах были свалены кучи хлама.
Наташа с барачными детьми дружила, во двор к себе водила.
Правда, не всех подряд.
Другие дети из настоящих домов от барачных шарахались.
А Наташка команду из барачных набрала, верховодила.
Барачные тоже разные. Были слабоумные маломерки.
Те, у кого отцы пьяницы.
Наташке таких не надо.
Выбирала из непьющих семей, чтобы родители не рабочие, а служащие.
Социальное положение сказывалось на внешности и характере.
Шесть мальчиков и девочек – барачная аристократия – чистенькие, спокойные.
Особенно любили у Наташки в сарае собираться, когда шёл дождь.
Сарай на высоких подпорках.
Дождь стучался каплями по крыше, журчал под досками пола.
Мы его к нам не пускали.
Мы сами по себе – не барачные, не из настоящих домов.
Наташкина бабушка стелила нам шерстяное одеяло, приносила горячие пирожки и молоко.
Сидели, разные истории придумывали.
Казалось бы - живём в городе.
Но это понарошку.
Вокруг поля, пустыри.
Вскопали барачные на пустыре сотки. Засадили картошку.
Ждали хорошего урожая.
Те, что из домов только посмеивались.
Вроде уродилась картошка. Пора выкапывать.
Пришли урожай собирать, а на месте соток пруд разлился.
Были в этих местах блуждающе пруды – появится, потом вдруг уходит под землю, в другом месте появится.
Поэтому на пустырях не селились и не сеяли.
Барачные - пришлые – не знали.
Были целые кварталы заброшенных бараков.
Туда ходить не разрешали.
Там всякая нечисть водилась.
Туда даже нищие не заходили.
Туда только слабоумные маломерки шастали - у кого родители пьяницы.
Они и на детей-то не похожи - родились недоделанными взрослыми.
Говорить толком не умели.
Мямлили неразборчиво, как пьяные.
Я однажды случайно видела их странные, противные игры во дворе у заброшенного барака.
Захотелось забыть.
Не получилось.
Иногда вспоминалось по утрам.
Потом весь день было тошно.
Любопытно стало - почему в те бараки нельзя.
Хотела товарищей подбить вместе пойти.
Никто не захотел.
Пошла одна.
Заглядывала в окна. Жильё как жильё. Старая мебель. Выцветшие картинки на стенах.
Пригляделась – на стенах что-то - как варёная лапша, только розовая, то ли мох, то ли грибы, то ли опарыши кишат.
В углах густая тьма, как чёрная паутина. Кто-то страшный сидит там и зовёт.
Как вернулась, не помню.
Очнулась дома, вся закоченевшая, и мама рядом плачет.
До многоэтажек полчаса ходу.
Там магазины, парикмахерские, кафе.
Тётеньки модные ходят.
Троллейбусы, автобусы ездят.
Граница настоящего города обозначена путями.
От заброшенных вагонов нужно держаться подальше.
О них странные истории ходят.
Но когда мимо с родителями идёшь - бояться нечего.
Что может случиться, когда мама–папа рядом?
На пустыре начали копать котлован.
Блуждающие пруды вывели в бетонный резервуар.
Будут строить высотки.
Скоро все туда переедем.
Барачные обрадовались.
А в настоящих домах загрустили.
Летом на улице домов Наташкин двор самый красивый - весь в цветах из райского сада – георгины, гладиолусы, пионы.
Её бабушка выращивает.
Цветы ростом выше нас.
К ним прикасаться нельзя.
Мы бабушке обещали.
Рассматривать можно, сколько хочешь.
Наташка сказала, что цветы волшебные.
Когда бабушка не смотрит, можно пальчиком дотронуться – и превратишься в фею.
Наташка давно так сделала.
И мне разрешила, когда мы были одни.
Она сказала, что феи могут летать.
Теперь мы будем летать вместе.
Мы завязали на локтях множество разноцветных ленточек, вышли в ветренный день на пустырь, и, раскинув руки, бежали пока не оторвались от земли.