Странно, как-то всё. Взял мастихин и вмазал им остатки эскизной краски на свою любимую фанеру. Появилось лицо. Оно было ярко оранжевого цвета. Проявилось в работе то, о чём думалось ранее. Появился надменный поэт. Краска густой жижей растеклась по плоскости. Два дня потом подбирал эти сопли. Может быть, это я зря сделал, так как многим эта работа показалась вполне законченной. Но меня было не остановить. Я посчитал, что живопись получилась слишком жёстко-резаная. Пытался её успокоить. Мне, казалось, цвет слишком сильно пробивал пространство.
Я понимал, в процессе работы нужно остановиться и то, что сделано - уже не моего ума дело. Нет, по слабости духа стал "вылизывать" поверхность. Процентов на тридцать успокоил холст - в том смысле, что испортил. Трудно оторваться от привычных схем.
В результате появилось нечто.
В этом пространстве я не работал с цветом - выложил на плоскость дикие яркие цвета. Только, кое-где намесил немного более сложного цвета.
Я так же не работал в системе знака.
По идее пространство фанеры должно было разорвать - тем более это был квадрат.
Всё как не странно было на месте. На фанере была жизнь. Она пёрла изо всех углов работы. Точнее - в ней даже углов не было - в ней не было даже самой плоскости.