Толстой в джинсах

               
  Я прилетел  в  сибирский  город  Новотолстовск  поздно  вечером. В здании гостиницы под названием «Чепыж» пожилая администраторша в синей униформе с золотистыми  полупогончиками  и  с  благородными  буклями   седых   волос     сказала  мне, что   если   я   горю желанием  посетить музей-усадьбу  знаменитого  писателя (в чем она не сомневается),  то  она может продать мне новый путеводитель по музею-усадьбе вместе с бесплатным рекламным проспектом.
 
– У нас в городе есть два музея-усадьбы Толстого.  Работают они посменно в дневные и ночные часы.

  – Так уж и в ночные! –  присвистнул я.

  Администраторша обидчиво опустила уголки рта:

  – Вы первый, кого я встречаю среди приезжих с таким отношением к музеям. Наш ночной музей-усадьба так освещён мощными прожекторами дневного света, что там всё видно, как в солнечный полдень! Таков музейный бум в наше время  – нет отбоя от посетителей! – женщина от избытка чувств набрала полную грудь воздуха.  Поймите, выручка от музеев составляет львиную долю городского бюджета.

 – Действительно, долю Льва – попытался я обыграть имя писателя.

  Администраторша не поняла мой намёк и продолжала еле переводя дыхание:

 –  Наш музей-усадьба, как нигде в стране даёт полнейшее представление о жизни деда Толстого, князя Волконского, его внучки, матери писателя, самого графа Льва Николаевича, его жены, графини Софьи Андреевны, детей писателя, его внуков и последующих потомков, живших и живущих, как в России, так и за рубежом.  Всё так весомо, зримо... Правда, билеты в музеи-усадьбы  довольно дорогие.  Но всё это компенсируется великолепным сервисом!

    Не стоило труда догадаться, что пожилой администраторше гостиницы «Чепыж» Российское ЗАО «Толстоймузейсервис» доплачивало за распространение путеводителя  и рекламы в устном и печатном виде.

 – Извините, – прервал   я   словоохотливую   женщину   в  униформе, – какое   отношение   имеет   ваш   город   ко   Льву  Николаевичу?

  – Ещё как имеет! – тряхнула посеребряными локонами женщина. –   Дело  в  том,  что их сиятельство по   дороге   на   Кавказ  проезжали  от   нашего   города,   ну  тогда  здесь   была   медвежья тайга,   в каких-нибудь трёх тысячах километров, сами знаете это час полёта на сверхзвуковом лайнере.   По   сегодняшним  меркам   это не расстояние!

  Я  пока не  горел  желанием  посетить  сибирскую ночную «Ясную  Поляну» и,  сухо поблагодарив  седую  администраторшу  за  информацию,  поднялся  к  себе  в  номер.

  Тем  не менее,  утром скоростной трамвай примчал меня ко входу в  музей-усадьбу,  точнее,  к  двум  белым  башенкам с зелёными, изогнутыми у основания куполами и массивными кованными кружевными  воротами между башенками.  Нет нужды напоминать, что в реальной «Ясной Поляне» такие ворота были сняты ещё до рождения Льва Толстого, но как ещё иначе в наше время можно было справиться  двум плечистым охранникам, дежуривших у башенок, от проникновения на территорию усадьбы безбилетников, преимущественно представителей двух категорий: дотошных пенсионеров и шмыгающих носами вездесущих ребятишек?

   Посетителей  у  основной кассы  музея собралось порядочно, велась запись в очередь.  Перспектива стоять в закрученной в тугую спираль человеческой толчее часа полтора не устраивала меня.  Пришлось подойти к кассе экстренного обслуживания, расположенной по соседству, и купить там билет, правда, как это водится у коммерсантов, за двойную цену.

  Экскурсовод,  веснушчатый парень  в  свитере  и  в шестигранных очках,  немного  подождал,  когда  набралась  с билетами группа  человек  в  двадцать,  и  повёл  нас  по бетонированному «прешпекту» к  главному  зданию  музея – «к  дому»,  где по свидетельству современников  родился  Толстой.

  «Прешпект» был обсажен с одной стороны молодыми берёзками, а другая его сторона  зеленела хвоей лиственниц.  В промежутках между посадками уютно втиснулись  торговые  павильончики, правда, в этот ранний час они ещё были закрыты.

  Большой двухэтажный, а с боковых сторон  трёхэтажный дом-дворец с колоннами, подпирающими высокий треугольник фронтона был с одной стороны в лесах. Фронтон ремонтировался: отвалились куски штукатурки от серой железобетонной панели над большими окнами зала на втором этаже.

   Хотя я знал, что ремонтируемый дом должен быть всего-навсего копией бывшего  дома предков Толстого, я всё же был неприятно поражен видом этой железобетонной панели, то-есть несходством копии с оригиналом. Известно, что верхние этажи дома на самом деле были деревянными и только оштукатуренными снаружи, так как  не хватило средств достроить  весь дом из кирпича.

   Что ж, профанация существует и в музейном бизнесе несмотря на его выгодность.

  – Так  в  настоящей  «Ясной  Поляне»  этого  дома  нет! – удивлённо  раскрыл  рот  мужчина, со сдвинутым  набок  галстуком, и переглянулся со своей спутницей, деловито листающей красочный альбом-путеводитель.

  – Верно! Там этого дома нет, его продали, разобрали и перевезли на другое место ещё при царском режиме, во времена молодости Льва Николаевича, – согласился экскурсовод. – Но наша музей-усадьба несравненно богаче экспонатами, чем  та, старая, под Тулой. Чтобы  разместить их все, привлечь больше посетителей, потребовалась дополнительная площадь, вот почему построили в  екатерининском стиле копию того дома, который был возведён дедом писателя, князем Волконским.

  На  первом  этаже мы  увидели стенды с экспозицией о строительстве  зданий этого музея-усадьбы.   Особенно бросались в глаза цветные фотографии  красного японского экскаватора «Комацу», роящего  котлован  под  фундаменты  главного дома и флигелей. Из кабины башенного крана задорно улыбалась крановщица, поднимающая бетонные панели для стен зданий новоиспечённой толстовской усадьбы. Также бросались в глаза позолоченные рамки под стеклом с  именами  и  фамилиями прорабов,  бригадиров и строителей-монтажников, отмеченных впоследствии государственными наградами за ударный труд.

  –  Ба!  Да  здесь  кареты  с  лошадьми! – несдержанно  закричал  посетитель со сдвинутым  набок  галстуком,  как  только  наша  группа  оказалась  на втором этаже, в просторном двухсветном зале.

  Одна из экскурсантов, женщина средних лет с постоянно улыбающимся лицом подала реплику:

   – Я в этом музее бываю каждую неделю и не перестаю восторгаться живыми картинами толстовского быта.  Здесь всё так натурально, доходчиво, спасибо устроителям этого заведения...

  Экскурсовод в свитере с одобрением взглянул на говорившую, но всё-таки счёл нужным прервать её:

  – Давайте будем вести себя потише.  Да, в  подобной  карете  ездил  сам  князь  Волконский,  дед  писателя.  Лошади  –  это  чучела,  сделанные  по  эскизам отдела экстерьера  лошадей  семьи  Толстых.  Для  справки  сообщу,  что  в  нашем  городе  есть  филиал  научно-исследовательского  института  литературных  музеев,  и  там  находится  такой отдел.  Вообще,  господа-экскурсанты,  первый  и  часть  второго  этажа  данного  дома  посвящены  транспортной  экспозиции. Помимо  копии кареты  князя  Волконского  в  соседних  залах  размещены  также копии экипажей  его родственников. В отдельном  зале стоит велосипед,  точная копия того самоката, на котором  катался  писатель,  будучи на жительстве в  Москве, в собственном доме в Хамовниках.   Но  наша  экспозиция  не  ограничилась  этим.   По  просьбе  некоторых  посетителей  мы  оборудовали  в  музее  выставку  по  истории  велосипедного  дела  в  России и Китае.

  – Там  вы  можете  увидеть  даже  последние  модели  гоночных  машин, и скутеров – считала своим долгом пояснить женщина с фиксированной улыбкой на лице

  – Эх, надо  бы  в  карету  живых  лошадей  запрячь! – потряс руками над головой  один  из  подвыпивших  молодых  людей.

  Экскурсовод   в   свитере  живо   сверкнул  гранёными очками:

  – Мы  всегда  идём  навстречу  пожеланиям  посетителей.   Вашу  просьбу  я  передам  руководству межрегионального объединения  «Толстоймузейсервис».  Мы  уже  сделали  решительный  шаг  в  развитии  музейного  дела, посвящённому Толстому, опередив в этом отношении даже несколько регионов в европейской части России.

   Экскурсовод выглянул в окно, повернулся к нему спиной, выждал с полминуты и торжественно провозгласил:

–  Посмотрите  в  окно:  какая  наглядная  экспозиция – «Толстой  за  плугом»!

  Недалеко  от  дома,  за  посадкой молоденьких кедров,  на  уже  вспаханном и проборонованном поле сгорбился  над  рукоятками  плуга в своей длинной, подпоясанной узким ремешком блузе, сам  Лев  Николаевич!  Или  это  была  галлюцинация?  На этот раз лошадь за плугом и пахарь были, как есть, натуральными. Посетители,  впервые  оказавшиеся  в  этом  музее,  разом  ахнули.
  Довольный  экскурсовод  повёл  свою  группу  в соседний зал.

   Я задержался у окна и увидел, как Толстой остановил лошадь, смахнул обеими ладонями пот со лба (и в Сибири в начале лета бывают знойные дни) и уселся на бровке поля.  Очевидно, он не тратил напрасно силы с этой пахотой и ожидал в условленном окне  появления  экскурсовода следующей группы посетителей.

   В соседнем зале я  спросил  у своего гида,  указывая  на  застеклённый  бокс, размером с большой аквариум:
               
  – А  это  ещё  что  такое?

  – А - а! – удовлетворённо  покрутил длиной шеей экскурсовод. – Я  ждал  такого вопроса.   Это – герметизированная  камера,  заполненная воздухом настоящей  Ясной  Поляны!  Воздух  доставляется  сюда  в  стальных  баллонах под высоким давлением и меняется  раз  в  неделю.  Желающие из экскурсантов могут вдохнуть вот из этого штуцера с краном литра полтора ясно-полянского воздуха за отдельную плату! Вообще  не  все  экспонаты  у  нас – виртуозно  сделанные  копии.   Помимо  этого  реального  воздуха  в  соседних  помещениях  вы  увидите  распилы  деревьев  из настоящего ясно-полянского парка «Клины», а  также  дубовые  плахи  из  «Чепыжа».

  – Подумайте, господа - посетители, годичные кольца в середине этих распилов были свидетелями жизни самого Толстого! Руководство нашего музея–усадьбы проявило недюжинную энергию, чтобы достать срезы реальных толстовских деревьев, когда они там, в той «Ясной Поляне», стали падать от старости! – снова раздался голосок устало улыбающейся женщины.

  Как только  экскурсовод, ещё больше взлохмачивая свои волосы,  объявил  уже  начинающим уставать  посетителям,  что  показ  всех  экспозиций  главного здания этого музея  рассчитан  на  два часа,  наша  группа  начала  потихоньку  таять.  Что  было  в  следующих  залах  восстановленного  дома деда Толстого  я  не  пожелал  знать  и  сбежал  от  очкастого  гида.   Мимо  трёхлетних  саженцев  берез  и лиственниц (липы,  вязы и дубы не  росли  в  этом  таёжном  краю)  я  дошел  до  белого  двухэтажного  флигеля  с  террасой,  где,  как  я  знал  по   предыдущим  моим  посещениям   подлинной  «Ясной  Поляны»,  должна  находиться  наиболее  интересующая  меня  экспозиция.  Мне  повезло:  как  раз  очередная  группа  посетителей  надевала  на  свою  обувь  разлапистые  музейные  тапочки  с  завязками.  Я  озабоченно  нагнулся  над  ящиком, подбирая  тапочки,  и  экскурсовод – маленькая  старушка  с  морщинистой  шеей, не  догадалась,  что я из  «чужой» группы.

  В  комнате  под  сводами,  куда благоговейно  привела  нас  старушенция,  я  вздрогнул  от  неожиданности:  перед  нами,  за  столом,  был  сам  Лев  Толстой  в  полотняной, с   многочисленными  складками,  синей блузе.  Он  сидел  на  низком  табурете,  подвернув  под  себя  ногу.  Это  не  был  манекен:  я  отчётливо  видел,  как  носок  сапога  над  табуретом  выделывал  разные  выкрутасы в  такт  движениям  пера  в  руке  писателя.  Толстой,  не  замечая  нас,  покрывал  паутинной  вязью  уголок  рукописи  и  вдруг  встал.   Припадая  на  онемевшую  левую  ногу,  он  подошел  к  косе,  висевшей  на  стене,  достал  из  глубокого  кармана  блузы  брусок  и  стал  точить  косу.

  -  Все  экскурсанты  бросились  к  выходу.

  –  Взиг –джиг! – звенела  им  вслед  коса...

  –  Как всё здесь натурально, живописно, каждый день ходил бы в этот музей!  Какие познания исторические и литературные получаем здесь! Спасибо закрытому акционерному обществу за удовлетворение тяги людей к литературным знаниям! – продекламировал высокий худой субъект с постным лицом.

  В его голосе я уловил ту же интонацию, с какой в предыдущей группе экскурсантов говорила женщина с застывшей улыбкой. Я подозреваю, что это были платные рекламные агенты «Толстоймузейсервиса».

  Второй  раз  мы  встретили  «живого»  писателя  в  его  рабочем  кабинете  на  втором  этаже.   Толстой  сидел  за  столом  на низком стульчике возле  полки  с энциклопедией «Брокгауз  и  Эфрон». С плеч писателя  веером  ниспадали  складки  просторных  рукавов  блузы.   Борода  была уже не  такой  темноватой  и  окладистой,  как  в  комнате  «под  сводами»,  а  стала седой, редкой  и  длинной.
 
      Этого старика никто из посетителей не испугался, а сухонькая  старушка-экскурсовод, поглядывая поверх полки с томами энциклопедии Брокгауза и Эфрона  на репродукцию Сикстинской мадонны с ангелами, принялась заученно рассказывать  об обстановке этого  кабинета. Все ждали, что Толстой сейчас  поднимется и что-нибудь скажет, но он только  часто обмакивал перо в чернильницу и писал,  и  зачёркивал  написанное.

  – У  нас,  дети  мои,  осталось  совсем  мало  времени! – сказала  скрипучим старческим голосом экскурсовод. –  Сейчас  мы  направимся по лесной тропинке  к копии  могилы  Льва Николаевича.

   Я отстал от  группы  и влекомый возникшей догадкой решил вернуться в комнату к «живому» писателю.

   В  кабинете  Толстого, на чёрном клеёнчатом диване развалился вниз животом широколицый  веснушчатый  парень  в  тельняшке  десантника и модных джинсах. Он, опираясь на локти, разговаривал  по мобильному телефону.  Парик с лысиной, полотняная блуза и спутанная, похожая  на  паклю, борода  лежали на столе, на листах рукописи.
 
  – Марина!  Кажется, пришёл мой сменщик.  Жди меня у башенок!
 
   Я  неслышно  шагнул  назад,  прикрыв  двустворчатую  дверь.

   Да,  малость переборщили  старатели из многочисленных коммерческих "Музейсервисов".  Мне вспомнился анекдот, слышанный ещё в детстве:

  "В историческом музее рядом со скелетом Ивана Грозного стоит ещё маленький скелетик.

   – А это кто? 

  Гид отвечает: – Это Иван Грозный в детстве".

   Пробираясь по «прешпекту» к выходу из музея-усадьбы  навстречу потоку посетителей я опять обратил внимание на коммерческие палатки и павильончики по сторонам бетонной, обсаженной молодыми берёзами и лиственницами  аллеи.  Там шла бойкая торговля   сигаретами, пивом,  пепси-колой  и свежей выпечкой.

  На  другой  день,  собирая  чемодан,  я  сказал  своему  соседу  по  номеру,   командированному  в  Новотолстовск  с  целью  аудиторской проверки  регионального отделения ЗАО «Толстоймузейсервис»:
 
  –  Я  сыт  по  горло  этими  фальшивыми  музеями!  К чёрту такой музейный бизнес!

  Командированный  чиновник, уже пенсионного возраста, бородатый, и как мне показалось, крайне замкнутый, вдруг понимающе и растроганно взглянул  на  меня:

  – Молодой человек!  Многие  из «настоящих»  музеев  не  намного  лучше.  Возьмите  музей-квартиру  Пушкина  на  Мойке - 12,  в  Санкт-Петербурге,  или  музей  Маяковского  возле  Лубянской площади, в центре Москвы. Мне довелось увидеть эти  здания, подготовленные для,  так  называемого, «капитального»  ремонта.  Там, снесли  крышу, междуэтажные  перекрытия, остались только голые  щербатые кирпичные  стены с провалами  окон, с обрушенными и увезёнными на свалку ступенями лестниц.   В зданиях  не осталось ни прежних кусочков дерева, ни штукатурки – этого подлинного окружения в  жизни поэтов, то есть,  вещей, которые сохранили бы в своих порах хотя бы частицу воздуха, которым дышали поэты…
 
  Внимая этому, неожиданного для меня лирическому монологу чиновника, я в русло его слов добавил:
 
  – После  такой  «реставрации»  весь живой  дух поэтов в  этих стенах начисто  выветрился!  Не  могу  я  смотреть  на  этот  искусственно состаренный паркет,  зная,  что  именно  по  нему  не  ходил  тот  человек,  чьё  имя  носит  музей,  что тот человек не касался ладонью перил этих  новых лестниц.
 
   Чиновник, выслушав меня, натужно вздохнул:
    
  – Приведу вам строчку из стихотворения поэта Луговского:

  «На стенах застыли ребят голоса…».
 
  Именно, при  таких, практикуемых в наше время реставраций, «голоса» великих людей не впитали эти  отремонтированные, а скорее, вновь возведённые стены.

  Пожилой чиновник приблизил ко мне вплотную седоватую бородку, глаза его заслезились.  Мне было непонятно, если он так взволнованно переживает фальшь  «новорощенных»  музеев, то почему он работает ради них?

–  В Египте,— продолжал он, — в Институте пирамид, специалисты по молекулярно-генетическим исследованиям обнаружили недавно на поверхностях тщательно пригнанных друг к другу каменных блоков следы древних каменотесов.  Я имею в виду не следы пилы или резца, а имею в виду ультрамикроскопические  фрагменты белковых молекул с эпидермиса ладоней и подошв босых ног людей, живших много тысячелетий назад! И что интересно: генетический код ДНК белковых молекул, а он, как отпечатки пальцев у каждого человека свой, повторялся и на других плитах.  На многих блоках были сотни различных генетических кодов, значит можно установить с помощью компьютерной техники сколько человек касались их шершавой поверхности и каков вклад каждого человека в многолетнее строительство пирамиды.

   –  Раз уж мы заговорили об египетских пирамидах, то допустим, что некая сила стёрла бы их с лица земли и  превратила в песок, рассыпав его по пустынным окрестностям, –  следуя теме разговора, заметил я. – Не останется и следа от некогда существовавших шедевров Древнего Мира.  Допустим, эта же мифическая сила снова воздвигла бы почти точные копии пирамид на этом или другом месте. Уже в наше время  и первое и второе действия технически не составляют неразрешимой проблемы. Конечно, уже не было бы речи об обнаружении генетических кодов на известняковых блоках пирамид после их транспортировки. Но было бы у людей такое же стремление увидеть вновь воздвигнутые пирамиды, какое имеется сейчас?

   Бородатый чиновник молчал.  По его лицу трудно было понять, согласен ли он с моими рассуждениями или нет.

   – И потом, –  наконец заговорил он, –   Как отличить подлинную рукопись писателя от высококачественных копий?  По составу и возрасту чернил? По особенностям старой бумаги?  Да, конечно!  Но в последние годы появились такие подделки, что даже спектроскопические исследования и особым образом активированные коротковолновые лучи не позволяют отличить подлинный лист рукописи от поддельного.  И вот я говорю, что молекулярно-генетический анализ позволяет обнаружить, фактически не исчезающие со временем ультрамикроскопические частицы ладоней человека, прикасавшиеся к какому-нибудь предмету.

  –  Вот поэтому и не стоит ходить в музеи, где, как вы говорите, нет духа или следов именно того человека, которому посвящён музей. Ради познавательной, просветительской информации?  Но её можно почерпнуть из множества других источников!

–   В том числе и из подобного сибирского музея-усадьбы Льва Николаевича Толстого.  Хотя бы ради этого я ещё пытаюсь работать.

  –   Но  возьмите  вот  Афинский  акрополь  или  Колизей  в  Риме.  Ведь  не  додумались  же там вернуть в результате реконструкции им  первоначальный  облик!

   – И к Венере Милосской не сообразили приклеить недостающую часть руки!  –  добавил уже спокойно бородатый чиновник и, выходя по своим делам, шутливо погрозил мне  пальцем.

   А  я  заторопился  в  аэропорт.  Мне  нужно  было  срочно  быть  в  неподдельной  Ясной  Поляне,  чтобы  убедиться,  не  внесла ли  наша  эпоха  туда  какие-либо  изменения,  пусть  и  с  целью дополнительного  «сервиса»  для массы  ничего  не  подозревающих  посетителей.  Мне уже было известно, что ближайшие окрестности "Ясной Поляны", в том числе берег речки Воронки, где некогда купался Толстой, уже застраиваются аляповатыми двухэтажными  и трёхэтажными коттеджами новых "русских".
      
Юрий Боченин
26.10.2015 г.