Тяжелая, иссиня-черная туча размером в полнеба, медленно наваливалась на Кавказский хребет. Красавец Эльбрус, блиставший миллионами искр еще каких-нибудь пять минут назад, серел и терялся из вида: даже он был бессилен перед натиском этой громадины. Эфир хрипел и трещал от всполохов и раскатов приближающегося ненастья. Чей-то взволнованный голос пробивался сквозь пропитанный влагой воздух: внима… проли… дожд… возм… ополз… Потом заикались какие-то цифры, и внезапно, четко и ясно прорвался позывной: Терек-3, Терек-3 – Центру…
А где-то далеко, за полтысячи километров от ненастья, в старом заболоченном русле Кубани хозяйничала цапля. Смешная на длинных ногах-жердочках, она деловито удила рыбешку, не обращая внимания на чибисов, затеявших на мелководье погоню за мальком пескаря. Если попадалась лягушка, цапля устраивала заслуженный перерыв, прятала одну ногу в свой фюзеляж и мирно дремала. И всякий раз ей почему-то снилась бескрайняя степь до горизонта залитая водой, и лягушки, лягушки, лягушки…
Из пропоротого брюха тучи низвергалась водица, лило стеной, сплошной и беспросветной. Ручей становился рекой, река – безжалостным потоком, не знающим преград.
Чистая и спокойная дочь Эльбруса – Кубань – вдруг стала мутной и дерзкой. Она понеслась напролом вниз, на свидание к возлюбленному Азову. На пути у нее было много препятствий.
Там, внизу, никто еще не ведал, какой заряд несла в себе туча, посланная, казалось, дьяволом для испытания нашей крепости.
Вода прибывала очень быстро. Дежурный оператор едва успевал делать записи: 17ч 20мин – уровень вырос на полметра, потом еще, и еще… Он уже не раз докладывал о стремительном повышении. В ответ звучало начальственно и непреклонно: ты что, регламента не знаешь? первый раз дожди идут в горах? держать до аварийной отметки! Паникер, ёк-макарёк. Последние слова заменяли ругательства.
Меркулов после этих слов чертыхнулся и даже сплюнул от досады. Он чуял, что воду копить нельзя, не первый год работает, такой воды не помнит.
- Да, сегодня будет жарко, - произнес Александр и начал загодя готовиться к сбросу. Включил рубильник, питающий шлюзовые двигатели. На пульте загорелась зеленая лампочка готовности.
- Ну что там, Вася? – спросил Меркулов напарника, следящего за уровнем воды в водохранилище.
- Еще полчаса такого натиска и нас начнет смывать, - всерьез ответил Василий, молодой парень, работающий на шлюзах второй год.
Меркулов вновь связался с диспетчерской:
- Валя, вода почти на пределе, что будем делать?
- Будь на связи, - ответил женский голос.
Оператор знал, что если дамбу прорвет, то город смоет, просто накроет трехметровой волной. А это не Москва, Кремлей нет, сплошь частные дома да хаты саманные.
- Что у тебя там, Меркулов? – раздался в трубке недовольный голос начальника.
- Все тоже, Иван Яковлевич, водичка подпирает, буду травить, осталось чуть-чуть.
- Пока держись, я ребят на дамбу послал... так сказать, визуально… я сейчас подъеду, - и совершенно другим голосом добавил – Прогноз ни к черту, просвета не видать…
Меркулов в сердцах бросил трубку на рычаг:
- Вот, блин, опять держись, затопим, чую, затопим людей…
Через двадцать минут подъехал Савченко, их начальник, бледный и взъерошенный. Не глядя на Меркулова он произнес негромко, словно в пустоту:
- Открывай шлюзы на всю, дамба дала трещину, городу грозит опасность… В предгорье что творится, ужас… Так что, открывай…
- Яковлевич! а внизу, что не люди живут? – немного растерянно спросил Александр и добавил – Да еще на ночь…
- Давай без разговоров, Меркулов! – повысил голос начальник.
Александр Иванович вздохнул полной грудью и сел поудобнее. Еще раз взглянул на Савченко, увидел его поднятые брови.
- Ну что, Василь, начинаем... – громко скомандовал Меркулов и утопил черную кнопочку на щите приборов. В машинном отделении привычно зашумел двигатель; редуктор завращал шестернями и ворота шлюза, эта многотонная громадина медленно пошла вверх.
Напарник Меркулова как завороженный следил за уровнем, он не слышал приказа начальника о полном открытии. Василий работал аварийный регламент.
Через время он подал голос:
- Все, кажись, хватит, уровень не повышается, - и через секунду уже уверенно:
- Шабаш, Иваныч, будем травить и держать уровень, авось пронесет.
Меркулов молчал, а внизу, прямо у них под ногами стальная махина упрямо лезла вверх.
- Иваныч! хватит! лишка! – закричал напарник, в недоумении глядя на старшего. Иваныч опять промолчал.
- Ты чо, дядь Саш! – парень таращил глаза, не понимая, что происходит…
Было девять часов вечера двадцатого июня две тысячи второго года.
Вода стеной кинулась вниз, сметая все на своем пути. Всякий раз прокладывая новое русло: шла туда, где ее не ждали, и отродясь не видывали.
В Энск вода пришла вечером, около десяти часов.
В кирпичном доме на улице Пионерской семья сидела у телевизора, сын Женька слушал новые записи в своей комнате; за стенкой слышалась музыка.
Внезапно за окном залаял их пес, черный с подпалинами ротвейлер Верд. Имя досталось из клуба, вместе с документами при покупке, Верд, да Верд, скоро и привыкли. Только Галина стала звать его Дуней. Так вот, он мог лаять на кого угодно, хоть на чужую кошку, своих всех знал и странное дело, ведь жил-то на улице, но кошек своих не трогал. Наверное сказывалось воспитание.
Не лай привлек внимание Сергея, хозяина подворья, а хлюпанье его лап по воде. Дождя не было, неужели...? выстрелила догадка. Сергей выскочил на крыльцо: вода была во дворе.
- Галя! – закричал он в открытую дверь, - Деньги, документы, быстрей, наводнение!
Сергей Шлапак ездил днем к речке, смотрел берег. Еще помнится, подумал: «Это сколько же воды надо, чтобы через верх пойти».
Предупреждения были, но кто же думал, что пущенная валом вода пойдет по каналу, и, как тать ночной затопит город.
Пока Галина собирала документы, вещи, постельное белье, Сергей с сыном открывали клетки с нутриями. Всех не спасешь, но может выплывут, жалко тварей.Штук десять уже бегали по крыше.
С курами было хуже, подросший молодняк почти весь погибнет, лишь малую часть удалось закинуть на крышу сарая.
Вода прибывала на глазах, за двадцать-тридцать минут степной прикубанский городок стал Венецией.
А вот пес удивил: он не умел или не хотел плавать, лишь беспомощно стоял в воде по самые уши.
- Женя! принимай! – крикнул отец и принялся подсаживать своего питомца на лестницу. Верд весил больше сорока килограммов и хозяину пришлось попотеть, прежде чем собака поняла, что от нее требуется.
- Фу, вроде все, - выдохнул Сергей, но видно что-то вспомнил и метнулся в дом. Через минуту вернулся с бутылкой в руке. Вода в это время перекатилась через порог и непрошенным гостем вошла в дом. Дверь закрывать было бессмысленно.
Галина увидела водку и, смеясь, спросила:
- Так, значит, заначка?
- Сколько сидеть будем, черт его знает, пригодится, - уклончиво ответил Сергей.
Еще везде горел свет, и было видно как Верд осваивал крышу, виновато вилял обрубком, дескать, простите, я не ихтиандр, я охранник, вода не моя стихия.
На что хозяин ответил:
- Ну ты, братец, и тяжел, жрать тебе нужно давать поменьше.
Пес после этих слов так разошелся, гоняясь за нутриями по крыше, что чуть не проломил шифер. Сергею пришлось ругнуться:
- Это что такое? А ну уймись, а то намордник одену.
Верный друг - Верд сильно не любил намордник, считая его ограничителем личной свободы, вернее ограничителем мощных челюстей.
Резко наступил мрак. Видно было, что отключили весь город. Стало жутко вдвойне: Черная темь сверху (ах, эти южные ночи) и черная бездна снизу, живая и безжалостная.
Вот вода накрыла старенький «Жигуль» в гараже, было слышно, как из него выходит душа, недовольно фыркая воздухом. Потом на время все стихло.
Нет, полной тиши не было, и быть не могло. Зловеще клокотала вода, где-то кричали люди. Вот промычала корова, проплывая по улице катером, но мычание было слабым. Скотина страдала не меньше людей.
Утром, чуть свет, все проснулись разом, не сговариваясь. Всюду, куда хватало глаз, стояла вода. Ночью по улице ходил «Кировец», оттуда кричали и приглашали на борт, но они остались, боясь мародеров. За забором не стало отцовского дома, он был глинобитный.
- Не стало отца, не стало и дома, - грустно проговорил Сергей. В этом доме он родился, здесь женился и вот…
Младший брат сидел пьяный на ветке, с ружьем в руке и ругался. Сергей отвел взгляд, они давно не ладили, Бог с ним, не до него.
Соседская хата слева доживала последние секунды. Вот поехала набок крыша и через минуту на середину двора вынырнула…перина с подушками, а на подушках, не поверите, накидки. Хозяева спасались на чердаке кирпичного дома и последнего перинного парада не видели.
Воздух был настолько влажным, что одежда стала волглой.
- Давай, мать, гони закуску, греться будем, - сказал Сергей и стал готовить стол. Расстелил плащ, на него поставил две кружки и бутылку. Женька водки не пил и завтрак размачивал водой из пластиковой полторушки.
Природа пела лето, чирикали спозаранку воробьи, возбужденные невиданным доселе обилием воды; и луже был рад нагловатый и бесцеремонный чирика, а тут целое море, хоть залейся.
Кто-то плыл по улице; отчетливо слышались ленивые всплески рук и приветствия соседям, сидящим как птички по крышам. Вскоре из-за угла показалась чернявая голова Галиного племянника. Он смеялся, и что-то кричал еще издали, отфыркиваясь от воды. Потом перелез через ворота, точнее переплыл, и лишь тогда они услышали, чему смеялся Николай:
- Вот когда бы еще по улице своей сплавал. Летать-то летал, в детстве, во сне, растопырив руки, а вот такое чо то и не снилось…
Он проплыл по двору, затем изловчился, встал на открытую дверь и забрался на крышу крылечка. Что ему стоит, молодой, здоровый. Лестницу Сергей поднял наверх.
- Дядь Сереж, у тебя пузыря нет, а то скучно нам с батькой сидеть, да и мамка просила проведать.
- Ну ты, Колян, дипломат, - засмеялся Сергей. Они работали вместе и знали друг друга хорошо. Николай был подсобником у Сергея, дома строили по городу, любой сложности, из любого материала. Их у Сергея уже было десятка полтора и он с гордостью говорил, проезжая мимо:
- Вот мой дом, - с ударением на слове «дом».
А чего не гордиться: стояли как игрушечки, из итальянского кирпича, с колоннами и пилястрами, с балконами и мезонинами, был и с башней, а чего, у людей деньги водятся.
А сегодня и они стояли по колено в воде.
- Чо, как у вас? – в свою очередь спросил Сергей , продолжая смеяться над хитрой, прямо таки партизанской вылазкой родственника.
- Да чо, дом стоит, чо ему будет, он каменный, про мебель молчу, тырса известная штука, а вот живность… - он сделал паузу, подыскивая приличное слово.
- Медным тазом… всех унесло.
- Чо люди говорят? – продолжал расспросы Сергей, прикуривая сигарету.
Николай вытер руки об успевший нагреться от солнышка шифер и спросил сигарету. Сергей прикурил и кинул ему, их разделяло метра полтора воды. Прежде чем ответить, Николай затянулся; курильщики знают этот кайф, когда нет под рукой цигарки, то и в теле зуд, и мозги набекрень…
Топило быстро… Люди болтают, что был сброс в Невинке, четыре метра воды пошло на нас… И еще, что старые и больные вряд ли успели… Ну чо, бутылкой выручишь?
Тут подала голос хозяйка:
- У меня надо спрашивать, племяш. Под водой в летней кухне стоит холодильник, вон там, под нами. Ныряй, на дверце самогонка была.
- За пузырем не грех и нырнуть, - довольно осклабился племянник.
Воды было во дворе полтора метра, и он без труда нащупал холодильник. Опять засмеялся, выдохнул и нырнул. Через секунду в правой руке победно блеснула бутылка.
- Спасибо, теть Галь, - донеслось сквозь фырканье. – Я поплыл.
Вслед уплывающей голове Галина крикнула:
- Нина-то как? – но он уже не слышал; загребая одной рукой, неспешно выруливал на «простор речной волны»? нет, на простор родной улицы.
А в это время на окраине города застрял «Камаз» на самой стремнине. Грузовик не осилил метров тридцать до спасительного пригорка. А беда была в том, что его кузов был полон народа. Женщины махали руками и что-то кричали, стремясь привлечь внимание. Всю страшную ночь они провели на ногах в кузове, и сейчас, днем, появилась надежда на спасение.
Ярко светило солнце, зевак на безопасном пригорке прибавлялось. Молодая женщина снимала видеокамерой, припав глазом к окуляру. Снимала не отрываясь, словно чувствовала: что-то будет.
Невдалеке, у заправки, на боку лежал рейсовый автобус, рядом с ним, носом к течению застыл медицинский «УАЗ». На одиноком затопленном тополе сидела молодуха в спортивном костюме. Она изредка вставала, разминая затекшие ноги. Было заметно, что вниз она не глядела, видимо кружилась голова от быстрого течения стихии.
Вдруг в толпе заметно оживились. Парень сидящий на кабине «Камаза» встал и прыгнул в бурлящий двухметровый поток. Люди в грузовике не успели удивиться, а он уже стоял на сухом месте, мокрый, но с радостью в черных глазах. «Молодец», - слышались одобрительные возгласы.
Конечно же, не все были безучастными зеваками. Вот, проваливаясь в промоины, в воду пошел самосвал. Он тихонько двигался задом и добрался почти вплотную к терпящим бедствие. Кузов переливало водой, маловат в крупе оказался для спасателя, и он тут же вернулся. Потом такую же попытку предпринял вахтовый «Урал», но едва будка попала под напор стихии, как машину понесло вниз.
-Эх, вертолет бы, - послышалось на берегу. Горечь и отчаяние сквозило в людских фразах и взглядах.
Волна беспокойства прокатилась по суше. Течение несло бензовоз, как щепку, как палочку ручей; его желтая бочка служила поплавком. Как торпеда, он плыл на сшибку с «Камазом», целя в подставленный бок. Народ закричал вразнобой:
- Сшибет… едрена корень… перевернет!
Бензовоз ударил в левый бок и стал медленно огибать препятствие с кормы. Фу, вроде пронесло, люди вновь успокоились, лишь изредка слышались реплики.
Незаметно напор стал усиливаться. Потом как предупредительный выстрел, вылетело лобовое стекло. Наверное, бензовоз нарушил хрупкий баланс, спровоцировал: Камаз с людьми на борту стал медленно заваливаться на правый бок.
Берег взорвался в истошном крике:
- Прыгай… прыгай… Господи… всех накроет!
Те, кто помоложе, прыгнули в бушующий поток, а многих… да, многих просто смыло с борта на глазах очевидцев. Народ плакал, стонал, кричал, шептал:
- Господи, да что это делается, за что нам такие испытания…
Машину протащило метров десять и у столба, на развилке, застопорило, прямо у знака «Круговое движение». Да вот, стихия знакам не подчинялась, перла напролом, брала нахрапом.
Вздох облегчения пронесся в толпе, когда на перевернутом борту стали появляться люди. Сотни глаз, не мигая, смотрели на них.
- Два, пять, восемь, двенадцать, - считал взволнованно радостный голос. – Двенадцать, не всех унесло, слава тебе, Господи!
Многие, не стесняясь, крестились, порой неумело, замашисто, так, что рука улетала дальше плеча, но искренне, от души, до слез.
Через полчаса их сняли запоздалым вертолетом.
- Эх, летуны, вот бы пораньше, - сетовал неравнодушный к чужой беде народ. Где ему знать масштабы случившегося; лишь только рассвело, экипаж был уже в воздухе.
Затопление стало бедствием для десятков тысяч человек по всему течению славной реки Кубани . Только в этот раз слава ее была черной от горя и слез.
А потом вода пошла на убыль и 22 июня началась… вновь сухопутная жизнь. Для тех, кто выжил.
…Она лежала в чужом саду, под абрикосой. Назойливая муха сидела на лице, отогнать ее было некому. Плавки да кофточка, вся ее одежда, только вот вода задрала кофту вверх, бесстыдно оголив молодую грудь. «Мертвые сраму не имут». На правой руке незатейливое колечко, не обручальное, так, для форса. Может и замужем еще не была, да ворогом пришел поток…
Мёртвая корова и несколько свиней лежали в кювете.
По улицам ходил БТР с милицией, осторожно вели подсчет.
На кладбище появились новые могилы.
Посреди поля у высыхающей лужи стояла болотная цапля. Она крутила в недоумении головой, очевидно не понимая, куда девалась вода и предмет ее обожания – зеленые жирные лягушки.
сентябрь 2004 г.