.
Г л а в а с е м н а д ц а т а я
АНГЕЛЫ НАД ПРОПАСТЬЮ
- Эй! – шептал Сережка, провожая взглядом сорвавшийся в пропасть обломок кирпича. – Ты чего?
- А ты чего? – Юрка зачарованно следил за тем же обломком.
Обломок взорвался на тротуаре, взметая тысячу брызг.
- Вот так и мы! – Сережка в ужасе зажмурился.
Оттуда, с земли, школьный сторож Тобой поднял голову.
Школьный сторож был старым бурятом и шаманил, как старые буряты, знаясь с тысячеголовой старухой Шульган, что поджидала его в жаркой зловонной пещере у самого ядра Земли, язвя и поддразнивая тысячей своих языков. А по вечерам он общался с духами – огненными, водными, земными и небесными.
Это можно было делать исключительно по вечерам, когда его одинокая дочь отправлялась в городскую библиотеку, где на полках толпились в ожидании ее бумажные друзья (она всерьез здоровалась с Пушкиным и выражала почтение Льву Толстому, а мимо современных авторов проходила с общим кивком, пока они набирались авторитета).
Это можно было делать исключительно по вечерам, когда его единственный внук, которого, как все старики, он полагал умнейшим из всех, сбегал порезвиться с мальчишками, собрав уроки вечно недоделанными, потому что дописывал их срочно на переменке.
Вот тогда старик и общался с духами. Он доставал из простенка за книжным шкафом старый бубен, бережно завернутый в красный домашнего тканья атлас – всякий шаман хранит свой бубен только вертикально, чтобы отверстие на коже бубна не затянулось, тогда он остается живым, и дух не покидает его. Сторож Тобой гордился, что его шаманский бубен был старым – ведь плохие шаманы не имели старые бубны. Стоило бубну показать свое бессилие – скажем, если больной умирал – его отшвыривали как непригодный, и надо сказать, самого шамана более не приглашали. Вот почему Тобой гордился своим старым бубном и держал его в простенке за книжным шкафом, бережно обернутым в красный домашнего тканья атлас, и следил, чтобы отверстие на коже бубна не затянулось.
Теперь что-то ударило в землю под его ногами как в бубен.
Школьный сторож Тобой едва не угодил под обломок кирпича, что направили в него небесные духи. Задрав седую голову, старый бурят гадал, с добром или нет они направили ему свое небесное послание. Шаманская шапочка, отделанная длинными рядами бусин (дочь называла ее бурятская корона) едва не слетела с его головы, он кое-как прихватил свою корону, как любопытный король на прогулке.
Старик задумался
Во-первых, надо понять, кто именно к нему обращается. В шаманском пантеоне пятьдесят пять белых тэнгриев западных небес и сорок четыре черных тэнгрия восточных небес.
Кто именно?
Старый шаман, опираясь на палку, забормотал и принялся зажимать и разжимать узловатые пальцы.
Под утро ему приснился зловещий сон – будто он скакал на белой козочке по горам и долам Забайкалья, задом наперед и присвистывал. Всякий знает, что скакать на белой козочке по Забайкалью, да еще присвистывая и задом наперед – определенно к смерти. Надо найти в себе силы, разжать козий хвост, ударить себя по щекам и проснуться, чтобы срочно прочитать дурдалгу – специальную молитву после дурного сна. Всякому поможет дурдалга, особенно шаману. Путешествуя в другие миры по шаманским делам, старый Тобой так часто видел чужие сны, мерцавшие вокруг, что возвращаясь из онго, часто спрашивал дочь, зачем она тайком поедала конфеты в неизвестном никому магазине, и что делал внук в Марианской впадине с шагомером в руках.
Однако старик проскакал на козочке до самого горизонта, пришпорил ее и перенесся через пропасть на другой горизонт, где ходили солнечные люди по радужному мосту и какой-то мальчишка шагал за руку с прозрачным стариком, а под ногами их летали оранжевые автомобили и переливался трелью телефон из окна янтарного дома. Старик огляделся. Похоже, он залетел на Солнечный остров – вот почему он не проснулся и не прочитал дурдалгу. Он никому не говорил теперь, что залетел на Солнечный остров, однако всем сказал, что на грех не прочитал дурдалгу.
Если бы только это! Нет, же, четвертого дня понаехали родственники с Байкала, навезли копченого омуля, стол накрыли, пока он шаманство свое раздосадовано прибирал, стали звать-поторапливать, он и поторопился. Занял табурет, поднял тост, да и прихватил от самого жирного омуля все еще теплый бочок. Онемевшие родственники как один поднялись и вышли из юрты. По обряду батюшку-омуля перед нарезкой сбрызгивают водкой, непременно безымянным пальцем, а иначе хозяин Байкала нашлет тебе верную смерть. Он-то думал, что обряд этот, духаалга, уже проделал самый старший за столом! Вот к чему была белая козочка!
Школьный сторож снова задрал седую голову и, наконец, увидел небесных духов.
Белые ангелы смерти стояли на карнизе четвертого этажа.
Вне всяких сомнений, это были два духа – восточных и западных небес, один темно-русый, другой белобрысый. Старый шаман пробормотал короткую молитву – она помогала открыть все ворота в ушах и дать войти самому тайному шепоту с небес.
И шепот донесся, делили его грешную душу.
- Ты чего? – вопросил дух западных небес.
- А ты чего? – отвечал дух восточных небес.
Школьный сторож Тобой смекнул, что духи спорят, кто первым за ним прилетел. Еще бы, такая конкуренция за души! Душа шамана дорогого стоит – уж больно многое она умеет и не пугается следующих миров. Она не является там беспомощной, ей не нужно время, чтобы приняться за работу, которой занимаются все души во всех мирах, она не слишком опрятна, чтобы требовать себе белоснежной сутаны и нектара в креманочке, но и не грязна, как трубочист, во что свято верил Тобой. Однако же в минуту испытаний всякая вера подвергается сомнениям. В минуту же предсмертных испытаний всякая вера обращается просто в надежду. Почему он решил, что это предсмертные испытания, виновата ли в этом белая козочка или копченый омуль, или же просто с годами мы делаемся все более суетливы на пороге вечности, так или иначе, но старик пустился в срочную инвентаризацию души.
Вообще-то у старика была добрая душа, признаем это. Многие грешки гнездились в ней, по утрам разлетаясь в поисках пищи, к ночи собираясь. Пищи для греха было столько, что старик тяжело ворочался по ночам, со всеми птенцами в гнездах его души. Он не каялся, он жалел, что душа его делается все тяжелее для полетов. Но душа еще летала, значит добрая.
Сам же он понял, что так насорил в верхних мирах, как шкатулки открывающихся перед ним, что за ним прислали сразу двух ангелов, да еще из конкурирующих лагерей. Он снова наотмашь распахнул все ворота своих ушей и вновь дослушался.
- Я прыгать лез! – огрызнулся дух западных небес. – С четвертого этажа! А ты чего? Решил свою храбрость перед Майкой показать?
- Майка? Майка?!! – презрительно завопил дух восточных небес. – Да что мне Майка! Я тебя, дурака, спасать полез, чтобы не прыгал!
Майка? Да не ослышался ли старик? Нет же, так эти духи по-свойски кличут Хухэ Мунхэ Тэнгэр, божество Вечного Синего Неба, главное для обоих небес! Слышал он, что духи за глаза не всегда почтительны к своим правителям, но чтобы настолько! Молодые духи, подумал шаман, еще не обтертые на небесном пантеоне!
- Признавайся! – воскликнул дух восточных небес. – Кто это был на промокашке? Чей затылок?
Старый шаман повалился на колени и ткнулся лбом оземь.
- Признаюсь! – взмолился старый шаман. – Мой затылок! Все верно, дух восточных небес!
Во время недавнего камлания в очень богатой квартире главного городского сапожника, пухленького дяди Яши, шаман призывал всех духов ответить, когда с того слезет республиканская прокуратура.
Шаман не понимал, зачем такая большая прокуратура залезла на такого маленького дядю Яшу, у дяди Яши было всего четыре ряда золотых зубов и по бриллиантовому перстню на пальце. Но согласился помочь, сраженный величием гонорара.
Нет, он не стал гневить духов восточных и западных небес, вещая от их имени низким утробным голосом. Он невинно сжульничал, велев дяде Яше задать вопросы. Ответы засчитывать по ударам в стенку: один – «Да», два «Нет», три удара – «Высшая мера». Если да, прищурился дядя Яша, если это неизбежно, то, хотя бы, на сколько лет? Можно ли подробнее, пока на свободе, пусть за дополнительное вознаграждение? Можно, (бог с ним, с сотрясением мозга), только зажмуриться и не подсматривать, чтобы злобная старуха Шульган, тысячеголовая рефери, могла засчитывать удары из угла с хрустальным сервизом, но не ослепила любопытного клиента, как любит это делать с любопытными.
Дядя Яша, как все настоящие плуты, умел бывать безукоризненно честным. Он потребовал завязать себе глаза, потому что не выдержит и нарушит условия договора. С туго перетянутыми глазами дядя Яша глухо отсчитывал срок своего неизбежного заточения.
- Клянусь, - повинился старый шаман перед двумя небесными духами. – Теперь я раскаялся, клянусь! Это был мой затылок! Это я им стучал! Но вы должны меня понять, я не какой-нибудь мошенник! Я наказал человека, который обманывает всех! Это по его вине у мальчиков и девочек снова отклеиваются подошвы в первый же дождик! Это по его ремонтной вине старые бабушки и дедушки черпают грязь раззявленными башмаками! Это по его вине на второй же день разлетаются сшитые на заказ ортопедические ботинки! Ты должен понять меня, о дух западных небес!
- Не твое это дело! – огрызнулся дух западных небес.
- Не мое, не мое, - торопливо согласился старик. – Клянусь, никогда не буду шаманить. Хочешь, отрежу палец и отдам, только всего не забирай! Я буду жить честно, научусь считать до пятидесяти пяти и сорока четырех! Закончу вечернюю школу и поступлю в институт марксизма-ленинизма! Вступлю в коммунистическую партию Советского Союза и выйду из друзей дяди Яши! Только пощади, о дух западных небес!
- Как это, не мое дело! – разозлился дух восточных небес.
- Прости. Перебил, - кротко ответил старик, по-прежнему уткнувшись в траву. – И самовоспитанием займусь, обещаю!
- Говори, чья была голова? – скандальным тоном продолжил дух восточных небес. – Не та, с бантами, а в шлеме! Моя что ли? А то отпущу и полетишь сейчас в тартарары!
- Не надо! – взмолился старый шаман. – Ах, ты об этом? А я-то думал! Так это был мяч!
- Мамочки! – воскликнул дух западных небес.
- Говори, Шалышкин! – воскликнул дух восточных небес.
- О, дух западных небес Шао-Лыш-Кын! – заторопился старый шаман. – Я же уже признался, что это был старый футбольный мяч! Если бы ты раньше спросил, я бы не стал тебе морочить голову этим противным Яшкой, халтурщиком и негодяем, съешь его прокуратура! Не сбрасывай меня в тартарары, я всего лишь старик, мне тоже надо как-нибудь жить, что за зарплата у сторожа! Не я придумал этот нелепый экзамен, чтоб ему пусто было!
- Ну! – потребовал объяснения дух восточных небес. – Если это была твоя голова, почему же на ней было написано «Ю»?
- Ю? – сделал вид, что не понял дух западных небес.
- Ю? – подивился старик. – Чи Ю? Великан-колдун, что спорит с небесным владыкой за власть над миром? Клянусь, я никогда не утверждал, что это голова Чи Ю! Я же признался, что это был обыкновенный мяч! Старый футбольный мяч, о великий дух Шао-Лыш-Кын!
- Если упадем, то вместе! – воскликнул дух западных небес.
Старик вцепился в траву:
- Не надо вместе! Не уноси меня в пропасть, о великий дух Шао-Лыш-Кын! Не я придумал этот нелепый экзамен! Вы сами учили, что настоящие шаманы отсекают свою голову и ездят верхом на лошади, а голову ставят сзади на седло! Без этого никто не поверит тебе, что ты шаман! В присутствии трех старейшин, о великий дух Шао-Лыш-Кын, я совершил ужасный грех. Я спрятал свою голову под буркой, а за седло положил футбольный мяч! Прости меня, великий дух, я думал, что ты не заметишь! У тебя столько дел, великий дух, столько всяких других обманщиков! Дался я тебе, великий дух! Прости меня, о, величайший!
- Эй! – отозвался восточный дух. – Ты куда ползешь? Возвращайся! Мы же оба свалимся!
- И пусть! – огрызнулся дух западных небес. – Отпусти! Мне теперь все равно обратной дороги нет!
- И мне! – согласился старый шаман. – Так вы отпускаете меня? Я пойду?
- Отпущу! – крикнул дух восточных небес. – Если скажешь, кто там в кустах! Я все вижу!
- А я и не скрываю! – шаман зажмурился так, что слезы брызнули из глаз. – Подумаешь, тайна! Спросили бы – я и признался!
- Говори! – потребовал дух восточных небес.
- Спешу-спешу! – засуетился старый шаман, не осмеливаясь поднять глаза. – А что, за мной уже очередь?
Он оглянулся и увидел только школьного кота Борзописца, который помечал собою каждый угол и каждую классную тряпку.
- И за тобой пришли! – посочувствовал коту школьный сторож. – Говорил я тебе, не пачкай, не пачкай! Теперь за каждый грешок ответишь – видишь, как мне достается.
Школьный кот мяукнул в ответ и терпеливо присел в ожидании очереди, окружая себя хвостом.
- Послушай, дух, - умоляюще зашептал шаман, несмело приподнимая глаза. – Если можно, без свидетелей. Ты понимаешь?
- Ну? – поторопил дух восточных небес. – Говори!
- Хорошо-хорошо! – зачастил старик. – Сам понимаешь, какой же приработок без этого! Каждый шаман должен время от времени творить чудеса. Или обратиться в медведя. Или в собаку, какого-нибудь щенка. Или показать, как изо рта и носа вылезают ядовитые змеи, можно из ушей или пальцев. Это тяжело, не тот уже возраст. Раньше нашпигую себя змеенышами и шагаю по улице, чтобы ужасались. А одного засунул за щеку – а навстречу доктор Савицкий шагает! Пристал ко мне, что за флюс, вцепился в локоть и ну к зубному вести! Хотел я его змеенышем испугать, а тот возьми и унырни мне в глотку!
- Итак! – воскликнул восточный дух. – Молчишь? Тогда я сам скажу! Там, в кустах…
- Не надо, не надо! – выставил руки в небо шаман. – Сам признаюсь, только не наказывай! Ты ведь знаешь, как трудно творить чудеса! А без них шаману хоть зубы на полку клади! А у нас еще такая конкуренция! У одного лезут клыки изо рта, у другого на плечах растет по целому дереву, кто превращается в змею, кто в лягушку, а один на глазах у толпы обратился в верблюда! Вот услышал я, что в соседнем районе один большой шаман сподобился ездить по делам на санях без коня – пошаманит, свистнет и катит, куда угодно! Я и впряг себе в телегу пару вязанок можжевельника. Собралась толпа, удивляется, старики головами качают, молодежь за стариками прячется, а я хлестнул свои кусты и понесся быстрее ветра. Выскочил на дорогу, машины шарахаются, городской автобус полосу уступает, а я подлетел к светофору, и замер как вкопанный! Все по правилам, товарищ постовой – на красном свете стою, на зеленом еду! Вот он мне честь отдал, а у самого глаза как тарелки! К вечеру великий дух, очередь к моим дверям на две улицы растянулась, только постового пустили без очереди, давно пора ему лейтенантские погоны! Теперь у меня целый год расписан, великий дух! Только разве тебя, великий дух, обманешь! Там телега, как бы это сказать, не совсем без мотора ехала. Ну, мотор бы всякий услышал, а вот пони из зоопарка и не ржала и не брыкалась. Значит, ты ее разглядел в можжевельнике, великий дух! Только пусть это будет нашей маленькой тайной!
- Громы небесные, да мне все равно, кто в кустах! – обреченно всхлипнул западный дух. – Я уже падаю. До звонка не дотяну, прощайте!
- Как ты сказал – звонок? – школьный сторож взглянул на запястье, где красовались женские часики его покойной супруги и схватился за голову. – О, великий дух Шао-Лыш-Кын и его прекрасный собеседник, имени которого, прости, не расслышал! И за это простите! Оно ведь знаете, как бывает – только примешься каяться, так раскаешься, что перекаешься, и никто еще тебя не остановит! Это я еще не все грехи рассказал, о великие небесные братья! Дайте время, я вам еще не такое понарасскажу! Вы дождетесь меня? Я мигом! Только позвоню детишкам с уроков и вернусь! А вы пока примите покаяние, вот этой, следующей твари, кота! Ой, как много есть ему вам рассказать, вы его про тряпки на пороге спросите! Про каждую тряпку на каждом пороге, о великие! Клянусь, я уже приду, а он все будет каяться! Иди, Борзописец, ступай! Ну что, дождался своей очереди, старый шкода? Иди, чего упираешься!
Школьный кот с возмущением мяукнул, потому что старый шаман взял его подмышки и принялся подпихивать к покаянному месту. Школьный кот еще, похоже, не подготовился к исповеди, или же грехов его было не счесть, и он не решил, с которого приступать.
- Так я пойду? – задрал шаман голову к двум небесным духам. – Ангелы вы мои.
Два небесных духа сердито смотрели друг на друга. Пользуясь временным невниманием, старик подхватил свою палочку и, пригибаясь, шмыгнул в школьную дверь.
Школьный кот Борзописец занял место старого шамана, с хриплым мяуканьем поднял голову к небесным духам и приступил к покаянию. За ним было тридцать четыре тряпки в классы и одна в учительскую.