(Автобиографические записки о Чернобыле)
I
Первомайское настроение играло внутри праздничную симфонию. Дышалось легко. Легкое платье радовало кожу после зимнего затворничества тела. Шагала к станции Лосиноостровская, но всем существом ощущала – это Москва! Советская Москва, которую я любила, так, как дети любят праздники.
Перед аркой у столика стояла продавщица, на алюминиевом лотке сиротливо лежало три пакетика с развесным мясным фаршем. Я, не веря глазам, подошла.
- Свежий? – продавщица молча отвела глаза.
- Давно стоите? – поняла я.
- С утра. Видите - почти всё продала.
К станции подходила, мысленно возмущаясь зажравшимся москвичам – в Брянске очереди занимали за суповыми костями, а тут ФАРШ ПРОТУХ, и никому дела нет! Брянский мясокомбинат работал на Москву, самим брянцам ничего не доставалось, только работники мясокомбината, рискуя сытной работой, воровали. Иногда, тайком, по знакомству продавали ворованные мясопродукты.
Вспомнила случай, который слышала от знакомых. Кто-то договорился с рабочими, что вынесут, перекинув через забор несколько палок «Московско-летней» колбасы к свадьбе. Оплатив заранее и за колбасу и за риск, соблюдая строжайшую конспирацию, заказчик подкрался к забору в оговоренном месте. Через забор перелетел мешок. Он быстро смылся с места преступления, и только дома обнаружил, что вместо палок колбасы в мешке лежат… бычьи члены. Рабочие, видимо были из разделочного цеха и к колбасному цеху с деликатесами доступа не имели.
Уже темнело, мы с сестрёнкой прощались на станции Лось, где она работала стрелочницей. Поднялись на железнодорожный мост, откуда можно было увидеть праздничный салют. Вдалеке, откуда-то сбоку, взметнулись в небо осколки салюта. Одновременно с ним послышался громкий коллективный свист. Вспышки и снова свист!
- Что это они делают? – растерялась я, - это им что – футбольное поле? Плохих игроков освистывают? – в советское время свист вовсе не выражал восторгов. «Освистать» значило примерно тоже, что «опозорить».
- И правда, - заинтересовалась Надя, - У нас в Брянске на Кургане Бессмертия во время салюта никто не свистит. Хулиганят, что ли? Милиции на них нет, бессовестные!
Приехала на Киевский вокзал уже в двенадцатом часу. На перроне уборщица язвительно произнесла:
- А-а, брянские мешочники – это там!
- Почему «мешочники»? – поинтересовалась я.
- Да, всю колбасу из Москвы по-выволокли! Весь брянский поезд колбасой пропах. Как понаедут с утренним поездом и целый день по магазинам шастают. В магазин лучше с утра ходить - придешь среди дня, а там одна дорогая колбаса. Как ни кинешься – выбирать уже не из чего!
Я взорвалась:
- Выбрать ей «королеве» не из чего! Да у вас тут фаршем торгуют, а вы нос воротите! Стоит продавщица – лоточница на улице с протухшим фаршем! В Брянске бы в драку расхватали! Очереди за мясными костями стоят. Если хотите знать – брянцы за своей колбасой едут. Коров да бычков вырастили в деревнях, на Брянском мясокомбинате переработали - и к вам, в Москву. Если бы у нас в магазинах, хотя бы, дорогая колбаса лежала, мы бы за ней сюда не ездили!
А вы знаете, когда эти люди за колбасой едут? Когда у них свадьба, похороны, да проводы парней в армию! Все остальное время вообще без неё обходятся. Брянский поезд не колбасой, а поминальным, да праздничным столом пахнет.
Уборщица посмотрела на меня презрительно и, развернувшись с ведром и шваброй, важно переваливаясь на коротких ногах, ушла.
* * *
В шесть утра поезд пришёл на Брянский вокзал. Атмосфера была необычной – серая мгла висела в воздухе, порхали какие-то хлопья.
Заехала в общежитие закинуть дорожные вещи и отправилась на автовокзал, чтобы поехать к матери под Севск. Все три часа поездки по трассе Москва - Киев погода оставалась такой же – тягостно мглистой, как от близкого пожара.
- Что это за погода такая странная? – с раздражением ворчала я дома у матери, - аж, жутковато!
- О-о! Это ещё хорошо, что ты бурю не застала, – мать повозилась в духовке, проверяя картофельную запеканку, - если бы ты видела, какая тут буря была! У-у-у! – страшно повыла и поежилась она, - Сколько живу на свете, сколько раз пургу и бураны сибирские пережила, а такого ужаса не видала! Прямо слов нет – светопреставление! А в Москве как с погодой?
- Нормально. Может только после моего отъезда испортилась.
- Да нет, обычно непогода к нам со стороны Москвы приходит. Как объявили по телевизору, что там идут дожди, через день, а то и на следующий - и у нас жди дождя.
* **
Вернувшись на работу, я пару дней провела в одиночестве - учащиеся и сотрудники училища отдыхали, одна я сидела на телефонах. В конце апреля ко мне подошли и предложили подежурить в праздники, за отгула. Согласилась, но отгула неожиданно для себя попросила перед первым мая. К сестре в Москву съезжу, решила я тогда.
В первый рабочий день, моя хорошая знакомая, Галина Александровна, работавшая парторгом училища, по секрету рассказала:
- Перед майскими праздниками, на Украине, на Чернобыльской атомной станции произошла авария. «Голоса» по радио захлёбываются от информации, а наши молчат. Радиационную тучу несло на Москву. Чтобы спасти многомиллионный город, столицу страны, эту тучу с самолётов расстреляли над Брянщиной. Ты не представляешь, что творится!
Я задохнулась, не в силах даже возмущаться. Так вот почему в Москве свистели во время салюта – они уже тогда по радио слышали об аварии! Попробовали бы они раньше свистеть – тут же милиция этих свистунов похватала бы за шкирки.
Несколько лет назад до этого, я занималась на областных курсах для начальников штаба Гражданской обороны. Работая кадровиком областной типографии, я вела гражданскую оборону, готовила документацию, занималась с сандружиницами, проводила очередные учения с имитацией пожаротушения и задраивания окон…
- Почему не оповестили население? Почему в бункеры и подвалы не спрятали детей, не надели на них хотя бы респираторы? Где у нас дозиметры? Здесь, в строительном училище, подростки, почти школьники! Ведь эта буря с хлопьями заразила радиацией массу людей!
Галина Александровна с грустной иронией посмотрела на меня:
- А ты думаешь, что кто-то озаботился заготовить эти респираторы, или дозиметры? О чём ты говоришь? Вся эта «Гражданская оборона» всегда была только на бумаге и в рекламных плакатах!
- Ну, хотя бы подручными средствами задраили окна, держали бы детей в подвалах зданий, закрывали лица платками, не пускали на улицу… Оповестили бы население, рассказали о мерах предосторожности по местному радио и телевидению … Ну, так же полагается!
- Ну, да! Ну да!.. А ещё - остановить военную промышленность нашего города и промышленность области, пока народ паникует и прячется?
А потом избавиться от всех зараженных вещей и продуктов? Снабдить бесплатно население привезенными из незаражённой зоны продуктами и вещами… Провести дезактивацию всей области: и земли и зданий? Уничтожить весь скот и птицу в области… Ты смеёшься? Это же - такие расходы! Неизвестно ещё хватит ли средств на защиту атомной станции в Чернобыле и прилегающих к ней земель!
* * *
Некоторых детей из радиационных районов Брянской области отправили в пионерские лагеря и санатории. Дети возвращались домой со слезами: от них шарахались и дети из других регионов, и сотрудники, как от прокажённых. «Чтобы не вызывать напряженность в отношениях с другими детьми» их изолировали от остальных детей.
II
В начале какого лета, в разгаре какого века
Холодные капли металла катало в сухой золе?
В разгаре какого века, в начале какого лета
Голодное эхо летало, склоняя ухо к земле?
(этот катрен был написан мною за пару месяцев
до чернобыльской аварии)
За несколько лет, прошедших после аварии, мы привыкли иногда вяло ворчать по поводу радиации. Мама возмущалась:
- В соседнем посёлке, платят чернобыльские «гробовые», по талонам дают продукты. А у нас будто не та же буря бушевала! Севский район считается не радиационным, и как это понимать - у некоторых в нашем же районе есть радиация, а у нас нет? Из этой тучи, у них отдельным радиационным кусочком дождик прошёл? А с нашей стороны кусочек тучи был чистый?
Люди в Брянске между собой говорили, что скот из самых радиационных районов никто не уничтожает. Скотину куда-то увозят. А потом, скорее всего, привозят на Брянский мясокомбинат. Потому, что тот работает на полную катушку. И ночные смены – полная загрузка! Не может же он работать в полную силу на привозном издалека мясе?
Ещё признаком того, что заражённый скот перерабатывают и продают, называли то, что Москва… отказалась от продукции брянщины и Брянского мясокомбината в том числе! А в брянских магазинах, наконец, появились мясные продукты и колбаса разных сортов.
Когда я увидела, как рядом с нашим общежитием, на площади Фокина, на улице продают свежее мясо всего по рублю за килограмм, я удивилась:
- Почему так дёшево и очереди нет?
- Да это баранина. Не привыкли в у нас к баранине.
Да, баранины в Брянске я точно никогда до этого не видела. Но родилась и детские годы я провела за Уралом. В нашей деревне семья казахов пасла овечье стадо. Ведь я тогда ела баранину. Захотелось вспомнить её вкус, да и мясо было дешёвым. С удовольствием поела, отметив, что отличие только в одном – как и у говядины, застывший жир неприятен.
Потом услышала от людей, что это овечье стадо срочно ликвидировали в одном из заражённых районов, чтобы не пугать местное население. Правда или нет, не знаю, но говорили, что шерсть этих овец сильно светилась в темноте. Хотелось думать, что это просто сплетни.
Но мысли не остановишь. Я была беременна и боялась за будущего ребёнка. Пыталась отшучиваться:
- Будет уже второе поколение радиационных мутантов. Я сама родилась на границе с Семипалатинском, а там в те годы на полигонах испытания наземных взрывов проводили.
* * *
Я в годовалом возрасте внезапно облысела и начала разговаривать, как взрослый человек. Мама говорила: «Таких и детей-то не бывает! С году говорила, как бабка старая, с году все понимала, как бабка старая! Одно слово от рождения неправильно сказала: «Кто этот гвоздик залокотил?», вместо «заколотил», все остальное говорила чисто и правильно, даже не картавила!»
Младший братишка Саша родился с шестью «пальчиками». У него возле мизинцев на ладонях и на ногах были наросты в виде сосудов, на которых висело, как шарики, по одному суставу пальчика с ногтем. Их потом в больнице хирургически удалили.
Жена моего дяди, маминого брата рожала дома в деревне. У неё к тому времени уже было, кажется, трое мальчишек. Роды принимала мама. Она очень испугалась, когда увидела головку ребёнка, выходящего на свет белый – головка была без черепной коробки, один голый мозг! Ребёнок сразу после родов умер.
Эта баранина, волновала мою душу всю беременность и долгое время после того, как родился сынишка.
III
В московской больнице Семашко я сидела под дверью заведующего урологическим отделением и плакала. Меня из Брянска послали сюда для консультации и возможной операции. За дверью врач спросил заведующего отделением:
- Почему ты так кричал на эту женщину, что, помягче нельзя было?
- Ты не понимаешь: у неё осталась единственная почка, и та требует операции! А она мне о том, что ей на время операции не с кем оставить ребёнка! А в приют на это время его оформлять не хочет – вдруг операцию не переживет, а ребёнок там и останется. Ведь, на тот свет отправится, дура, и ребёнок этот никому не будет нужен!
Да, я не хотела оставлять сына в приюте! У моего отчима, после гибели его брата, осталась вдова с четырьмя ребятишками. Двое из них сами оформили документы в детский дом, потому, что наголодались с пьющей матерью. И никто из родственников им не помог. Но эти мальчики хотя бы школьниками уже были, а моему малышу только полтора года!
Я просила в письме мать, чтобы на время отпуска осталась с внуком, отпустила меня на операцию, а то в районной администрации только приют предлагают. А приехал отчим:
- Мы с матерью посоветовались и решили, сдай его в приют и после операции не спеши обратно забирать. А то он бугай тяжёлый, а тебе и после операции нельзя будет тяжести поднимать. Мать решила на время отпуска в Сибирь, на родину в гости съездить. Ей племянница уже денег на дорогу выслала!
* * *
Приехав в Брянск, поговорила с профоргом Таней. Она посоветовала обратиться в Областной совет Профсоюзов за путёвкой в санаторий.
- Там хотя бы питание и лечение будет бесплатное. И с деньгами будет полегче, и процедуры, какие-никакие пройдешь.
Я послушалась её совета и обратилась в Профсоюзы. Оформили всё на удивление быстро. Кто оформлял документы в санаторий, тот оценит: горящую путёвку дали в пятницу после обеда, все документы оформили за оставшиеся полдня. Даже с врачом урологом созвонились, я только съездила в больницу и забрала справку!
И в субботу я уже была с малышом в санатории «Затишье» Брянской области.
Поселили меня с ребёнком в бывшем Красном Уголке, хотя в моей путёвке значился двухместный номер.
В большом зале стояло несколько десятков кроватей. Первая же ночь оказалась кошмаром. Большое количество людей ночевало, как на вокзале: люди ходили в туалет, разговаривали, плакали маленькие дети…
Не выспавшаяся, раздражённая, с не выспавшимся ребёнком я стала обходить врачей, чтобы получить назначение на лечебные процедуры. И тут ещё напасть – малыш подвернул ножку! Он капризничал и плакал, ходить совсем не мог – а это было очень большой проблемой.
Дело в том, что я катала его на летней коляске, а по лестницам приучила подниматься самого – поднять на руки я его не могла, мешали сильные боли. Пыталась попросить старушку – соседку по «палате», чтобы присмотрела за малышом, пока я бегаю по врачам, но та отказалась.
- Я сама с трёхлетней внучкой тут, за нею мне не угнаться, - показала она на толстую трость, прислонённую в кровати, - отправили больную старуху с ребёнком, а как мне справляться, не спросили! Если бы поселили, как в путёвке написано - в двухместный номер, я бы её там заперла, спать уложила, а сама полечилась. Тут мне и массаж назначили и прогревания на суставы… А сижу на кровати, как привязанная, куда ребёнка бросишь?
- У Вас тоже двухместный номер? И давно Вы здесь?
- Уже вторую неделю.
- А мне сказали, что это временные трудности, что через день-другой меня переселят из общей палаты в мой номер…
- Не переселят, - грустно покачала головой старушка, - в эту «палату» самых бессловесных поселили. А в наших двухместных номерах живут мужики – доплатили администрации и попросили, чтобы к ним никого не подселяли. Гуляют, баб водят…
Я разозлилась, но не на ребёнке же вымещать раздражение - он то не причём! И я ринулась «в бой» - пошла на приём к начальнику санатория. Поговорить спокойно не получилось – на мою злость, как водицы в бане, плеснули не малый ушат презрения:
- Вы что тут – особенная? - брезгливо цедил начальник, - Вы не одна тут такая, другие же терпят, а Вы чем лучше?
- Согласна, я ничем не лучше! У них ведь тоже двухместные комнаты? Вопрос в другом: чем я и те, что терпят, хуже кобелей, которые живут в наших номерах? Вы видели, какое у меня заболевание? Вы, как врач, рекомендуете мне носить на все процедуры ребёнка на руках? – я показала на упитанного сынишку. Врач крутанулся вокруг стола и сменил тон на приторно-фальшивый.
- Я понимаю, Вы приехали подлечиться… Но о чём Вы думали, когда брали с собой в санаторий ребёнка?
- Я думала о том, что мне не на кого его оставить, чтобы лечь на операцию в урологию! И о том, что в двухместном номере я могу уложить его спать и пойти на процедуры… А в этом клоповнике, даже ночью выспаться невозможно: шум, детский плачь, разговоры…
- Вам не стыдно? – подключились медсёстры, - вы такая скандальная, как Вы с соседями уживаетесь!
- Это мне-е должно быть стыдно? – протянула я, - Хорошо. Я сейчас звоню в редакцию областной газеты, и мы узнаем – кому должно быть стыдно в этой ситуации…
Скрипя зубами, с оскорблениями меня поселили в полагающийся номер и отвязались.
* * *
Следующим утром я узнала: санаторий «Затишье» находится в радиационной зоне. Жители посёлка, в котором он расположен, получают радиационные «гробовые» и особые пайки на питание. А в самом санатории… «радиации нет»!
Работница санатория тайком вытащила из кармана дозиметр и показала нам с женщинами:
- В посёлке ли суну его в кусты или в санатории – показания одни и те же! Сюда дают путёвки в основном, тем, кто и сам живёт в радиационных районах – зараза к заразе не пристанет! А закрыть санаторий из-за радиации – не выгодно!
Я уже было подхватилась – уехать, но сынишка, после ночи в общей палате простудился, поднялась высокая температура. Обратилась с ним к терапевту. Назначили лечение. Выписали лекарство, которое нужно капать на сахар…
А сахара нет и купить негде. Сахар в поселковом магазине выдают только по радиационным карточкам. Долго упрашивала продавца выделить несколько ложек сахара для больного ребёнка. Не дала. Обратилась к жителям посёлка, объяснила ситуацию, но никто не дал и ложки сахара.
Я шла, как во сне. Ребёнок болен, сама еле ноги таскаю и… уехать не могу.
Увидела ту старушку, сидящую с маленькой внучкой на крылечке здания, и присела к ним. Так и живут в этой общей «палате»? Стало стыдно, что для себя добилась справедливости, а дальше не пошла, успокоилась. Надо было всё-таки позвонить в редакцию – пусть бы написали, в каких «санаторных» условиях живут люди здесь: в палате на несколько десятков человек, да под радиацией…
- Ты чего такая смурная? Вроде в хорошие условия переселилась? Или случилось что? Как маленький?
Я не вынесла её заботливого, тёплого голоса и заплакала. Сквозь всхлипы рассказала всё.
- Да-а… злые люди стали, жестокие… Это ж надо – больному ребёнку ложки сахара пожалели… Никогда такого раньше не было. А во время войны люди последним делились и после… - покачала головой старая женщина.
- Да я уехать хотела, а он расхворался. Сказали – тут радиация. Это же ребёнку вредно. Я и сама в детстве от радиации пострадала на родине. Чего лишнего горя-то хлебать?
Мы разговорились. Я рассказала о детстве, о послерадиационных детях у нас в деревне.
- А ты знаешь, из какого мы с внучкой района? – тихо спросила она и назвала один из самых заражённых районов области.
- А почему не уехали никуда? Вам же, как переселенцам из радиационной зоны могут в Брянске квартиру дать или в другом месте…
- Ты ещё в эти сказки веришь? – улыбнулась она, - Если бы это было возможно, то, по меньшей мере, три района Брянской области бы опустели. И некому бы стало «гробовые» платить. А почему же они не опустели, а?
Не-ет, девочка, это надо знакомства в Брянске иметь или знать, кому денежку сунуть… Да и где ещё эту денежку-то взять… Дом свой не продашь - кто его купит у нас, в заражённой-то зоне?
Начальство наше переехало в Брянск, конечно. Выступал тут такой «переселенец» по телевизору, та ещё сволочь – первый секретарь нашего райкома партии: «Мы, люди, пострадавшие от чернобыльской аварии…» Гад! – сплюнула она, - мы между собой делились потом «впечатлениями» от его выступления… Интересно, что у всех была одна мысль в голове: «Засунуть бы руки в телевизор и… придушить эту гадину!»
- Почему же так жестоко? – оторопела я.
- Эх! Не знаешь ты ничего! И никто ведь не расскажет… Ты же знаешь, что авария случилась перед 1 мая, перед праздниками? Начальство всё знало с первого дня и молчало. И о том, что над нами радиационную тучу расстреляли, тоже молчали… Хоть бы шепнули кому, мы бы в погреба попрятались, как в войну бывало, от бомбёжки… Так нет!
А 1 мая все школьники города вышли на первомайскую демонстрацию. Прошли по всему городу в легких рубашечках и белых фартучках. В воздухе смрад стоял, хлопья носились черные. Буря началась жуткая! Вышли на центральную площадь перед райкомом партии. Там пустые трибуны. Час стоят, второй… а начальство на трибуну не выходит!
Четыре часа стояли дети под радиацией! Учителя волнуются, но никто не велит расходится, а сами они не знают, как быть.
А потом эти гады, районные начальнички, на пять минут выскочили на трибуну, что-то прокричали про поздравление с праздником и объявили закрытие демонстрации. Говорят, они вместе с семьями сидели в бункере под райкомом!
* * *
Прошли десятилетия. Старушка эта, скорее всего, давно померла. А я всё помню её суковатую палку, девочку между её коленками, запутавшуюся в бабушкином подоле, широкую темную ладонь, поглаживающую головку внучки и тонкие хвостики её косичек, тихие, отрешённые, будто монашеские глаза… И спокойный, с горькими интонациями голос, раскрывающий кипящую, как лава, правду.