У неё было тонкое, слегка вытянутое лицо, прямые, гладко зачесанные волосы и огромные, как у молодого оленя, глаза. Короче, - Аленушка, потерявшая братца Иванушку. Такая девушка была у нашего Сашки.
Никого из наших одногрупников, родные не провожали. У многих оставались в городе жены и девушки. Но никого не провожали. А Сашку провожала она. Она стояла в короткой кримпленовой юбке у всех на виду и маленькой кожаной сумкой пыталась прикрыть колени.
Это невыразимо печально, когда такая девушка стоит на перроне одна. Даже, если ты с ней не знаком и провожает она не тебя, зависти нет, а такая светлая грусть на душе, и так не хочется уезжать...
Мы ждали поезда на Ростов, а он опаздывал, Вместо него подходили и подходили какие-то электрички, перрон захлестывала толпа. Её толкали, но она не обращала на это внимания. Она смотрела на Сашку и ничего вокруг не замечала.
А он оставлял её одну, подходил с пустяковыми вопросами к нам, бегал в киоск за чем-то. И всё это время она стояла в толпе и, грустно улыбаясь чему-то своему, смотрела на людей невидящими глазами.
Наконец, поезд пришел. Все побежали по вагонам. Сашка взял сумку, улыбнулся ей своей черноусой улыбкой, что-то сказал своей Аленушке на прощанье и пошел в вагон. Даже не поцеловал её, зараза.
После ужина у солдат - личное время. Я лежал в палатке и читал "Новый мир'', который случайно достался мне в дивизионной библиотеке. Журнал был ветхий, солдаты его зачитали до дыр, и мне его дали всего на один вечер. Там была повесть, которая называлась "Выше стропила, плотники", Но речь в ней шла не о плотниках. В ней солдат рассказывал о своем брате, который не явился на собственную свадьбу. Эта история, по тем временам совсем неординарная, захватила меня. Странный там был какой-то герой. И чего бы ему не жениться? Если учесть, что он очень любил совою невесту и она любила его. Но все дело было в том, что он был чертовски проницательным перцем, видел свою невесту насквозь и понимал, что женитьба убьет в нём эту любовь. Он просто боялся на ней жениться.
Да, потом он на ней всё-таки женился. И всё так и случилось. Любовь умерла. Наступили будни. Тогда он взял и застрелился. Но я не успел дочитать до конца и разобраться, как это произошло. В палатку заглянул Сашка.
- Пойдем со мной к майору, попросил он. - Мне надо ему телеграмму показать.
Он расстегнул карман гимнастерки и показал телеграмму. Его вызывали на переговоры. Причем здесь я, я так и не понял.
Я хотел сказать: "Слушай, друг, мне некогда. Мне надо журнал завтра отдать. Иди-ка ты к майору сам. " Но посмотрел на него и язык не повернулся. Столько в его глазах было неуверенности и печали, словно его ждал не телефонный разговор, а смертный приговор.
Я встал и пошел.
Наш майор сидел в своем чуланчике и писал. Еще тогда, когда мы ставили себе на территории батальона палатки, он оборудовал себе этот чуланчик у стены интендантского склада. Чуланчик был небольшой, но сухой, и в нём свободно помещалась кровать и стол. Света, правда, в нем не било. Но дни стояли длинные, а ночи короткие. Дневного света емy вполне хватало. Он был очень неприхотлив, наш майор, и за это мы его очень уважали. И ещё за то, что не любил командовать, глотку драть. Он тихо говорил, но все его приказы сразу выполнялись. Даже офицерами батальона, хоть он формально не имел над ними никакой власти.
Сашка обратился к майору по форме, и майор вынужден был встать. Низкий потолок не давал ему ровно стоять, он предложил нам сесть. Мы сели на кровать, и Сашка протянул ему телеграмму.
- Когда пришла? - спросил Майор.
- Вчера,
- А переговоры?
- Сегодня.
- Чего раньше не подошёл?
- Дневалил.
Майор посмотрел на часы.
- А теперь дежурный по батальону ушел на позиции. Увольнительных нет.
Я думал, что майор сейчас разведет руками, и плакали Сашкины переговоры, но майор не спешил отказать.
- Что же с тобой делать?
- А вы выведите его за КПП, - подсказал я.
- А дальше? До самой почты его от патрулей охранять?
- Тогда в спортивной форме - и через забор.
- Так разве... Ну, иди.
Мы встали. Сашка сиял. И вместо того, чтобы сказать «спасибо» майору, нахально спросил:
- А можно нам вместе?
Майор задумался.
- Чужой поселок, - сказал я, - Мало ли чего...
Майор усмехнулся:
- Ну, хорошо. Идите. Только переоденьтесь. И чтобы к отбою были здесь.
Мы встали.
- Разрешите идти?
Майор посмотрел на меня проницательным таким взглядом и спросил:
- Что, пивка захотелось?
Я не стал отпираться.
- Так точно.
Отпроситься в поселок и не выпить пива в станционном буфете - глупо. Для чего же мне топать два километра туда и обратно?
Времени до переговоров оставалось немного. Мы вернулись к палаткам, переоделись и через дырку в заборе вышли на шоссе, ведущее в посёлок. Шли неспешно. Шоссе было ровным, как взлетная полоса, и идти по нему в кедах было приятно. По дороге мы с Сашкой обсудили некоторые взводные дела и, в частности, будут ли в конце месяца дежурить по кухне командиры отделений. Дело в том, что по уставу они дневалить и дежурить на кухне не обязаны. Но это по уставу, но не по справедливости. Мы с Сашкой договорились, что при случае намекнём им: в принципе, мы все равны, и приехали сюда не только для того, чтобы посмотреть на боевую технику, но и отведать солдатской жизни. A paз так, то они могли бы и поступится своим уставным правом, чтобы кому-нибудь из нас не выходить в наряд на кухню лишний раз. Сашка говорил, что они и сами должны это понять. А я настаивал, чтобы их еще и подтолкнуть до этакого благородства. Тогда Сашка добавил, что сделать это надо тактично, чтобы никто из них не упёрся. И ещё он сказал: "Человеку, если он созрел, очень немного нужно для поступка. Всего пару слов. Пару слов в нужное время."
Почта находилась недалеко от станции в небольшом старом доме возле полотна железной дороги. Мы поднялись по широкой деревянной лестнице на крыльцо и вошли. Внутри было сумрачно и прохладно. Пахло сыростью. Большую комнату, в которой стоял стол и телетайп, перегораживала фанерная стойка. В углу чернела
телефонная будка. В комнате не было ни души. Только несколько
тощих мух слонялись из угла в угол.
- Эй, хозяин! Есть здесь кто? - крикнул я.
Никто не ответил.
- Ждать будем, или по пиву ударим? - спросил я.
- Подождем, - сказал Сашка и показал на стул, стоящий у
входа. На нем лежала маленькая подушка и тонкий пуховый платок. Едва мы успели осмотреться, как в дверях показалась молодая грузинка.
-Вы не знаете, где дежурная?
Она молча прошла за стойку, всем своим видом показывая, что дежурная - это она, и вопросительно посмотрела на меня.
- Разве можно так почту оставлять? Вдруг, что-нибудь пропадет...
- Вы не местный? - спросила она.
- Нет.
- У нас здесь ничего не пропадает.
- Можно кошелек на крыльце оставлять?
- Можно.
Я посмотрел на Сашку. Тот улыбнулся.
- Хотите попробовать?
- Нет, сказал я, - Не хочу.
Она сказала Сашке что-то по-грузински и кивнула на меня.
- Я не понимаю, - сказал Сашка.
- Ты не грузин, парень?
- Нет.
- Извини, я ошиблась.
- Ничего, - сказал он. - Бывает.
- Со мной редко.
- Это усы виноваты, - сказал я.
- У вас телеграмма, или переговоры?
- Переговоры.
Сашка отдал ей вызов.. Она позвонила на коммутатор и попросила нас подождать. Мы вышли на крыльцо и уселись на ступеньки.
Вечер кончался. Солнце садилось за дальние горы. Последними лучами оно освещало крыши домов и верхушки деревьев. По шоссе в жидкой тени эвкалиптов мягко катила телега. Она была на широких самолетных шинах. Старый красивый грузин устало сидел на передке и курил трубку. Сашка полез в единственный карман спортивных штанов и чертыхнулся: сигареты забыл. Я свои тоже в гимнастёрке оставил.
- Может, на станцию сходим? - предложил он.
- Не стоит. Она уже ждет
- Откуда ты знаешь, что это она. Может, это мать.
Я поддел его плечом.
- Что, мать без твоего голоса месяц прожить не может?
В проёме дверей появилась дежурная. Она села на стул за нашей спиной и укрыла плечи платком.
- Скажите, нам долго ждать? - спросил я её.
- В течении часа. А сколько ждать, не знаю: может, полчаса,
может - час.
- А может, совсем не дадут, - в тон ей сказал Сашка.
- Дадут обязательно. А когда, точно нельзя сказать. В течении часа.
Она говорила по-русски достаточно хорошо. Почти баз акцента. Я повернулся к ней в пол оборота, спиной прислонившись к стене.
- А вы дайте нам разговор поскорей. С девушкой надо поговорить.
- Это от меня не зависит. Могу только узнать, какой на очереди ваш номер.
- Пожалуйста, - сказал я. - Будьте так любезны.
Она пошла и позвонила на станцию
- Четвертый номер в очереди, - из-за стойки оказала она.
- Спасибо. Слышишь, четвертый номер, - сказал я.
- Слышу, - сказал Сашка. - Но сколько будут говорить те трое?
- В среднем, десять минут, - сказала дежурная.
- А их нельзя поторопить?- спросил я.
- На станции это не любят.
- А если бы звонил ваш муж?
- Она неопределенно пожала плечами.
- У меня нет мужа.
- Ну, представьте...
- Оставь, - оказал Сашка. - Какая разница: минутой раньше,
минутой позже.
- Буфет закроется, - сказал я.
- Ничего, подождём.
Но мне скучно было молча ждать.
- Скажите, а у вас был парень? - спросил я у дежурной.
- Был, - серьезно сказала она.
- А где он сейчас?
- Где-то в России.
- Вы разошлись?
- Просто не женились.
- Что-нибудь помешало?
- Мои родители были против.
- И он вас не украл?
- Нет.
- Почему?
- Он не решился.
- Вы знаете, а у нас многие девушки мечтают, чтобы их украли.
- А у вас это большой семейный позор.
- И поэтому ваши девушки никогда не ходят одни?
- Это обычай, обычай такой.
- Но обычай должен иметь под собой какую-то почву...
Она не ответила.
- Не крадут же красивых мужчин...
Она улыбнулась.
- Это все знают почему. – сказала она. - В Грузии их много.
Пока мы разговаривали, на крыльцо поднялась пожилая грузинка. Она перекинулась парой слов с дежурной, та отдала ей ключи, и они растворились в сумеречной темноте почты. Зазвенел телефон.
- Харьков на проводе, - оказала дежурная.
Сашка метнулся с крыльца. Впопыхах он забыл закрыть дверь в будку.
- Это ты, Нина? - спросил он в трубку. - Как дела, курсовой
сдала? - он оживился. - Хорошо, молодец. А как себя чувствуешь?
Она что-то сказала такое, что он помрачнел. - Ты у врача была? -
Она опять ему что-то ответила. - Я так и знал. Я? Нет, нисколько.
С чего ты взяла, что я против. Я не огорчен. Я тебе тогда еще
сказал, что я не переживаю. - Он слушая молча несколько минут. - Успокойся и без меня ничего не решай. Это случается. Жди, уже недолго. Ничего не делай без меня. Это не только твоё дело... Я что, не значу для тебя...
Он разговаривал с ней сдержано, без воркования. Если бы не "Нина" в начале разговора, я бы и не понял, с кем он разговаривает: с девушкой, матерью, или сестрой.
На крыльцо вышла дежурная.
- У вашего друга неприятности? - спускаясь, спросила она.
- Сердечная драма, - дипломатично ответил я,
- Ему можно помочь?
- Надо знать, в чем дело.
- Разве вы не друзья?
- И друзьям не всё говорят.
Она с сожалением покачала головой, Я развёл руками.
- Любовь.
- Помоги ему.
- Если смогу.
Она вздохнула, спустилась по ступеням и пошла к станции. Никто её не провожал. Какой-то молодой парень, шедший навстречу, кивнул ей и пошёл своей дорогой.
На обратном пути мы зашли на станцию. Пивной ларёк был закрыт. Мы купили сигарет в станционном буфете и пошли в лагерь. По дороге я ему рассказывал историю, которую вычитал в журнале. Сашка всю дорогу молчал и, в конце концов, я выболтался так, что не хотелось и открывать рта.
Сашка тyгo решал. И в жизни и в учебе. Особыми способностями он не блистал, но учился только на "пятерки". Его все пять лет тянула мать - строгая и властная женщина, читавшая теоретическую механику у нас на факультете. Она крепко держала его в руках, и это приучило его быть скрытным. О том, что у него есть девушка, я до последнего времени даже не подозревал.
У самой части он остановился.
- Ты иди, - сказа я он. - А я побегу, дам матери телеграмму.
- К чему спешка? - спросил я. - Это можно сделать и завтра.
- Надо сейчас, - сказал он и побежал обратно. Видно, он принял какое-то решение и боялся, что до утра может передумать. Может, это на него Селинджер так повлиял?
Я пошел в часть.