Он сказал...

               
               

                Nihil huc addi potest ( лат.)* 

          Лена плакала днём и ночью. Плакала не потому, что была плаксой по жизни. Просто теперь это можно было себе позволить. Стараясь, правда, чтобы не на виду у других. По возможности.
          Плакать было естественно и казалось даже необходимым: она где-то слышала, что горе надо обязательно выплакать. Чтобы оно перегорело внутри раз и навсегда, оставив от большого горя одно маленькое воспоминание. Где-то глубоко-глубоко. И которое лежало бы смирненько, тихонечко. Не покалывало и не попискивало.

         Горем Лены был развод. Восемь лет жизни - псу под хвост. Самое неприятное, что причина развода таилась в ней самой, в Лене. В её наивности и самонадеянности. Она когда-то решила, что это возможно: пьющего человека сделать трезвенником, лодыря – тружеником, равнодушного – любящим. Была уверена, что уж она-то сможет быть убедительной и терпеливой. Она-то смогла. Но изменить взрослого человека, тем более без его желания, - затея безрезультатная. Вот только теперь она поняла: ничто не может разочаровать больше, чем попытка выполнить невыполнимое.

         Лена решила быть последовательной и проводить мужа, не смотря на его уговоры не ехать с ним. Дескать, дорога не близкая и обратно потом возвращаться придётся затемно. Два часа в электричке до областного центра пролетели незаметно: пассажиры дремали, кивая опущенными на грудь головами. Дремал и он. Или делал вид.
         В аэропорт ехали на автобусе. Сидели на заднем сиденье и почти всю дорогу молчали. Глаза Лены периодически наполнялись слезами, но их потоков она старалась не допускать так же, как и расслабиться до рыданий. Для того, чтобы сдержаться и не завыть по-бабьи, от отчаянья, требовались все её силы. Она стискивала покрепче зубы и продолжала молчать. В конце пути он наклонился к ней и тихо, чтобы не услышали впереди сидящие пассажиры, проговорил:
- Особо не радуйся. Кому ты нужна с ребёнком-то!?!
Лена была обескуражена. Неужели это самые подходящие моменту слова? Неужели это сказал её любимый мужчина?
        Она заплакала только тогда, когда был уже пройден предпосадочный контроль, прощание и когда спина бывшего мужа промелькнула среди других пассажиров в сторону выхода на посадку. Сил сдерживаться больше не было…

        Дома, в присутствии сына, она не позволяла себе плакать. Но стоило ей остаться одной, всё повторялось снова и снова. Даже по дороге на работу или уже на работе, когда вокруг никого не было, слёзы текли по щекам ручьями…

        Шли дни.  Работа, домашние дела и заботы о ребёнке занимали большую часть времени, ото сна - до сна. Но, переделав множество дел и укладываясь спать в тиши старого родительского дома, Лена мысленно прокручивала снова и снова всю свою взрослую жизнь. Она корила себя за то, что это именно из-за её глупости распалась семья и что теперь она - разведёнка, а сын – безотцовщина.
Особенно её тяготило чувство вины перед сыном. Ведь это половина беды, что она сама осталась без мужа. Полная беда, что ребёнок, мальчик, остался без отца.
        Работа в механическом цехе не была Лене в тягость. Она даже помогала ей тем, что на время переключала внимание на себя, давая возможность потихоньку заживать душевным ранам. После работы, торопясь в садик за сыном, Лена не чувствовала усталости. Она несла в себе ощущение лёгкости, какое бывает только после хорошего отдыха. И лишь по дороге грустные мысли приходили снова и садились знакомой болью где-то внутри, на прежнее место…

        Однажды в цехе появились новые люди. Попросились позвонить, разговорились. Это были трое мужчин средних лет. В тёплой одежде монтажников и с головы до ног покрытые блёстками стекловаты. Они работали недалеко, почти рядом с цехом Лены, вахтенным методом. По два-три месяца вдали от родного дома. Без выходных, от темна до темна. Одному из них, Павлу, и приглянулась Лена.
        Павел был младшим сыном и жил с отцом в просторном доме в небольшой белорусской деревне. Мать, тяжело болевшая много лет, умерла нынешним летом. С детства привыкший к тяжелой сельской работе, он, вместе со своими дядькой и двоюродными братьями, без раздумий и страхов решил поехать в далёкий уральский городок, где за несколько зимних месяцев можно было бы заработать приличные деньги. И чтобы потом, с ранней весны и до глубокой осени, снова трудиться в колхозной мастерской и на своём подворье. Павел строил планы на свою будущую жизнь, в которой хозяйкой в доме была бы красивая женщина, звенели бы детские голоса и радовался бы их счастливой жизни старик-отец. А для осуществления планов нужны были деньги. Хотелось срубить новую баню вместо почерневшей и покосившейся, доставшейся ему от деда. Доделать пристройку к стойлу, для овечек. Купить в соседней деревне пуховых козлят, на разведение. Поменять, наконец, мебель в доме, на более современную.
        В редкие перекуры Павел прибегал к Лене. Застав её за тяжелой работой, старался помочь. Рассказывал разные смешные истории, выдуманные и невыдуманные. А увидев однажды её заплаканное лицо, участливо погладил по плечу и сказал: «Не грусти, синеглазая. Всё будет хорошо!»

        Так проходила неделя за неделей. Павел приходил, старался развеселить и помочь, а уходя, улыбался и долго махал рукой.
        Потихоньку Лена стала замечать, что когда его долго нет, ей не хватает его улыбчивых глаз, спокойной и уверенной походки, доброжелательного и заботливого отношения к ней. А однажды, за привычной работой, подтягивая крюком железную коробку с поблескивающей и переливающейся разными цветами стружкой к очередному станку, она застала себя за тем, что думает о Павле. Думает о том, что этот видный парень, этот розовощёкий голубоглазый богатырь, каким-то удивительным образом оказавшийся рядом и ещё не женатый, обратил на неё внимание. Мысли о Павле прервал проходивший мимо рабочий. Из-под его спецовки выглядывала бардовая в клетку рубашка, такая же, как у её бывшего мужа. Лена вспомнила их последний совместный день, проводы в аэропорт и слова, сказанные напоследок. Такие горькие и безнадёжные. Она упрекнула себя в том, что ведёт себя с Павлом как девчонка и что неизвестно, стал бы он к ней приходить, если бы знал, что у неё есть сын. А может он уже знает, ведь как-то, шутя, он сказал, что такую женщину, как Лена, он взял бы замуж не задумываясь, даже если бы у неё было высшее образование и пятеро детей!
        После этих размышлений Лена решила, что обязательно, в следующий приход Павла, расскажет ему о сыне.
        Он пришёл на другой день и она рассказала ему о своём маленьком кудрявом весельчаке Кирюше. Павел не только не удивился, но больше обрадовался её долгожданной искренности. Оказывается, он об этом уже знал от одного из станочников, с которым успел познакомиться, он только того и ждал, когда Лена сама захочет ему доверить свою не тайную тайну. У неё будто бы камень с души упал.
 
        Шли дни и недели. Подходила к завершению работа Павла. Он всё также приходил к Лене, интересовался настроением, здоровьем её и сына, смешил своими бесконечными байками. А однажды, воспользовавшись кратковременным отсутствием вблизи людей, обнял Лену и прижал к себе крепко-крепко. Она даже и не пробовала вырваться из его сильных рук, а он, прижавшись губами к её щеке, проговорил: «Я так люблю тебя! Выходи за меня замуж!»
        У Лены перехватило дыхание. То ли от мужских объятий, то ли от услышанного, то ли от неожиданности того и другого.
        В это время с обеда вернулся рабочий, уже знакомый Павлу. Издали, увидев обнявшихся, он помахал им рукой и весело прокричал: «Я вижу, у вас тут всё хорошо!?! Но если что надумаете – свидетелем буду!»
               



Nihil huc addi potest ( лат.)*  - К этому добавить нечего