Фото из Интернета
Недавно приснился мне мой сослуживец, Витя Голованёв, по кличке «Электрик». На голове у него была (в моём сне, так как помню его стриженным под нуль), шапка светлых вьющихся волос, молодое лицо и т.д. И тут же, хоть садись и записывай. Вспомнилась наш - «1954», когда из Киева отъехал очередной состав с рекрутами, в неизвестном для них, как тогда и велось для сохранения гостайны, направлении. Естественно, теплушки.
В нашей 69 новобранцев из тогдашнего Ленинского и сохранившего своё название, Подольского районов. Народец был в основном «битый», прошедший или эвакуацию, или живший, как тогда говорили, при немцах. Большинство уже работало, кое-кто и в «зоне» успел отметиться.
И что ещё интересно. Очень большой процент еврейских парней, вопреки досужим измышлениям, что вот евреи не служили, откупались, отмазывались от службы. Всё это, хлопцы, фигня на постном масле! Поверьте. В эшелоне были киевляне и, если память не изменяет, призывники из Житомира, с которыми во время не короткой, 24-ёхдневной, поездки киевские устраивали спорадические драки. Без тяжких увечий, а просто по молодости. Помахать для разминки кулаками. Меня, как бывшего комсомольского «вождя», а я был, как говорится, членом... бюро Подольского райкома комсомола, волевым решением военкоматовского начальства определили комсоргом эшелона.
В дальнейшем почётное назначение принесло мне одни неприятности, как во время службы, так и после «дембеля». Был навечно внесен в списки неустойчивых по отношению к Советской власти. Но пока стояла довольно тёплая погода, несмотря на начало ноября. И беспрерывные возлияния вовнутрь. И, как говорили остряки: «Весёлый шум, пеньё и смехи». В Конотопе эшелон сделал длительную остановку.
Лысый контингент высыпал на перрон. Каким-то образом стало известно, что я и упомянутый мною ранее Витя Голованёв слегка умеем перебирать гитарные струны. Тут же собрали с каждого из вагона по рубчику-два и, разыскав магазин канцтоваров, в которых тогда продавались музыкальные инструменты, прикупили две семиструнных гитарки, производства г. Чернигова. С тем ещё звуком. Но главное, что звук имелся в наличии. Народ в нашем вагоне собрался самый, что ни на есть, разнообразный. Но, благодаря приобретённым гитарам, во многом разрешились вопросы досуга, что было немаловажно, как оказалось, в недалёком будущем. Кое-кто из тех людей прочно забылся за промелькнувшие пятьдесят с хвостиком, лет, прошедших с того времени. Но имена многих и события тех дней память с удовольствием подсовывает.
Прежде всего, наградили самых заметных разнообразнейшими кликухами. Автору этих строчек, ни с того, ни с чего, припаяли прозвище «Старая лошадь», что вначале слегка карябало по душе, а после даже и стало нравиться. Были у нас и «Гусь лапчатый», Алик Садовский; и «Альпинист», Витя Колесник; «Шморгонер», Олег Усенко; «Профессор Швальбе», тихий еврейский парень, фамилию которого забыл. Витю прозвали «Электриком» из-за любимой им песни про электричество. «Нам электричество злую тьму разбудит. Нам электричество пахать и сеять будет»...
Вспоминается и парень с кличкой «Сёмушки-лушапайки», а вот имя забылось. «Баранеску», который рассказывал о собаках, Героях Советского Союза (???), что страшно веселило вагон. «Шкиля», Йося Шехтер, еврей-моряк, который уже после службы катал меня с дамой сердца на грузовом катере по Днепру в районе пешеходного моста. Потом Йосю вопреки кличке прилично разнесло в талии, и он стал просто «Толстым».
Ехали долго. Кроме карт, бесед никаких развлечений. Деньги на водку испарились. И вот здесь пригодились, так вовремя купленные, инструменты. Вначале мы с Витей, если так можно сказать, «солировали», но со временем слушатели начали подпевать. И возник чудесный, а самое главное весьма слаженный, из-за скудости репертуара отчасти, хор мальчиков.
Пели советские, народные, само собой блатные, какие-то самопальные зонги и прочее. Начали взбухать шлягеры. Особенно мощно хор подхватывал песню «Ой, при лужку, при лужке, на широком поле». Мы с Голованёвым гнусавили начальные слова, а потом все дружно, а главное, душевно, вступали: «При знакомом, эх, да табуне конь гулял на воле». «Ты гуляй, гуляй, мой конь, пока твоя воля», - продолжали мы, а хор покрывал наши голоса могучим: «А поймаю, да «загнуздаю» шёлковой уздою».
Вот щёлкаю по клавишам и не могу сдержать слёз воспоминаний. Не уходила из репертуара известная песня «По тундре, по широкой по дороге». Бывший зек, Толя Балакан, получивший от одного из сопровождавших нас офицеров кличку за вечно сгорбленный вид «Зимняя стойка», при исполнении этой песни снимал почему-то кепку и водил ею в стороны на уровне лба. Что это обозначало, никто не знал.
Любили петь «Море голубое, шаловливая волна. Время золотое - 21-ая весна». При этом самые остроумные выводили: «41-ая весна», считая в свои двадцать лет эти годы потолком возраста. Ещё раз скажу, брали слаженностью. У меня и мыслей тогда не было о каких-то сочинениях стихов или мелодий. Но то, что это разбудило во мне желание «творить», несомненно.
И апогеем музыкальных достижений нашего вагона стал визит нескольких офицеров из сопроводиловки. Как и мы, они не зная, куда себя деть, заглянули разок в наш «дом на колёсах» с фразой: «Вы тут вроде поёте? Можно послушать»? Вот тут мы и постарались не ударить лицом в грязь. Потом служба. Ну, а две гитары? Как ни жаль, но их разбили. Уже забылось, почему. То ли по пьянке, то ли по принципу: так не доставайся же ты никому! А стоило ли?