Послесловие к повести Дед и Малыш. Глава 7

Игорь Поливанов
И каждый мнит, что нет его правей.

                Максимилиан Волошин.


                Горький опыт убедил меня, что люди
                вообще плохо понимают друг друга и
                плохо вслушиваются в то, что говорят
                друг другу.

                Николай Бердяев.


       Сколько мой конь протопал по дорогам за эти годы, но так и не привык к прелестям цивилизации. Все чуждое природе вызывает у него настороженность, тревогу. Он может остановится перед шевелящимся от ветра полиэтиленовым пакетом, жмется к обочине от проносящихся мимо легковых машин; грузовые машины, автобусы вызывают страх, и он останавливается в ожидании, когда они проедут. А многоосные фуры наводят на него панический ужас.

       Однажды навстречу шла колонна этих огромных машин. От первой он попятился, от второй попытался повернуть назад и дать деру, а когда начала надвигаться третья, нервы несчастного животного не выдержали – он в ужасе метнулся через кювет в кусты. Сам он проскочил, но телега застряла, и я с полчаса обламывал ветки, пока, наконец, выручил ее.

       За все эти годы мне так и не удалось приучить его к условиям современной жизни; не удалось до конца воспитать послушного во всем моей воле помощника, переломить его упрямство, и должен был считаться с его нравом, его настроением.

       Вот он останавливается, и, задрав голову, застыв, на что-то смотрит. Что он видит, что вызвало его интерес? Но сколько его не бей кнутом – он только вздрагивает, не трогаясь с места. Он рванул галопом, и у меня не хватает сил остановить его – я терпеливо подпрыгиваю на своем жестком сидении, пока он не утомится и перейдет на шаг.

       Но чаще он идет не торопясь, и все мои усилия заставить его бежать  безуспешны. Если первые годы он не мог выносить обгоняющих его велосипедистов – тут же пускался наперегонки с ними, то теперь его не смущают обгоняющие проворные пешеходы. Первое время меня раздражало это замедленное движение, и я, не щадя рук, пытался разогнать его, но в конце концов сдался, смирился, привык.

       Собственно, куда торопиться? Всю жизнь я постоянно куда-то спешил, торопил время в нетерпении, чтобы быстрее достичь какой-то цели. И куда пришел? Разве не оказался бы я на этом же месте, если бы просто отдался неторопливому течению времени? Не следует ли хотя бы теперь, под конец жизни, когда спешить в сущности некуда, стать благоразумней? Спокойное, неторопливое движение способствует столь же неторопливому течению мыслей, созерцанию окружающего тебя мира.

       Мимо с шумом проносятся большие и малые машины – замечают ли сидящие в них эти поля, деревья, небо; о чем думают? Им нельзя глазеть по сторонам – чего доброго, еще въедешь в лобовое стекло встречной машины. И слишком задумываться тоже опасно. Полезней вспомнить, сколько произошло в прошлом году ДТП, сколько в них погибло человек, сколько покалечено. Скорей, скорей, прочь из этого опасного мира; скорей бы спрятаться за бетонными стенами в своей квартире, окунуться в ее тишину, покойно усесться перед экраном телевизора или монитором компьютера, раствориться в том ином мире, созданном человеческим разумом, почувствовать себя в полной безопасности, расслабиться, отдаться его власти. Нет необходимости напрягаться, ломать голову в поиске истины, правды. Здесь правда, здесь истина на любой вкус – как товара в супермаркете; от старой, испытанной временем, с известной всему миру маркой фирмы, до новейших идей, разбивающих в пух и прах заплесневевшие от времени догматы. И все преподносится с таким апломбом, с такой уверенностью, что невольно начинаешь верить, что только здесь изрекается настоящая истина.

       Мне нравится старый анекдот про Хаджу Насреддина. Приходит к Насреддину человек с жалобой на соседа, подробно рассказывает о своих обидах, недостойном поведении своего обидчика, и под конец спрашивает:

       - Скажи, мудрейший, кто из нас прав?

       - Ты прав, - отвечает Хаджа.

       Потом приходит сосед первого с жалобой на него, и тоже подробно рассказывает об обидах, которые он терпит, и под конец спрашивает, кто из них прав.

       - Ты прав, - отвечает Насреддин.

       И тот уходит довольный.

       Ученик его, все время присутствующий при нем, спрашивает:

       - Учитель, ты и первому сказал, что он прав, и второму. Но ведь не может так быть,  чтобы оба были правы?

       - И ты прав, - ответил мудрец. 

       У каждого своя правда, и бесполезно пытаться разубедить его в том, отказаться от своих убеждений. Бог, обнаружив в своем творении гордость, злобный нрав, жестокость, отнял способность слушать, понимать друг друга. Страшней этого непонимания – когда многие начинают думать одинаково, когда умами масс овладевает одна идея. Даже когда эта идея изначально несет в себе добро, учит добру. Злобная человеческая природа подминает под себя любую благую идею; человек в своей гордости, придя к власти, почувствовав силу, непременно стремится навязать эту идею всем, заставить думать всех одинаково.
Что можно сказать о христианстве, призывающем возлюбить друг друга, возлюбить врагов своих, прощать обижающих, и как иначе можно объяснить костры, на которых сжигали еретиков, староверов? Не говоря уже о революциях, которые вроде бы должны были осчастливить хотя бы часть человечества.

       Ах, это спасительное многообразие мнений, убеждений, это разнообразие правд; этот неумолчный гам. Когда каждый изо всех сил старается перекричать других, доказывая свою правоту, и не слыша друг друга.

       Продолжение следует...



                Глава 8.


               
                У меня есть настоящее отвращение
                к национализму, который не   
                только аморален, но и глуп и
                смешон.

                Николай Бердяев.


                Господь, когда хочет наказать:
                прежде отнимает разум.
                Пословица.
   

                Вражда всегда во лжи нуждается
                и силе.

                Данте Алигьери.