В больнице

               
               

  У меня часто бывала ангина, особенно зимой.  Это, когда больно глотать и немного болит голова.  Все дети, даже меньше меня ростом, едят мороженное, а мне нельзя; мама говорит, умрёшь, если только его попробуешь.  А мне в школу надо на тот год!

  И вот нам с папой дали в детской поликлинике направление в городскую больницу, чтобы удалили у меня ненужные мне гланды.  Это из-за них бывает ангина.

  –  Мест нет!  С тонзиллитом приходите через неделю или через месяц, –  сказал, зайдя в приемное отделение больницы, румяный усатый врач в белом халате и такой же белой шапочке на голове.

   Говорили, что это был хирург. Он мне сразу не понравился, потому что не сказал мне ни слова, а я уже привык к тому, что все взрослые дяди и тети, когда смотрели на меня, всегда смешно подмаргивали мне и спрашивали, как меня зовут и сколько мне лет.

Кроме нас с папой к хирургу ещё пришла высокая, больше моего папы ростом, тетя с девочкой. Девочка была маленькой, с красным бантиком в светлых волосах.

  –  Уж я буду благодарна вам, Альберт Иванович! –  жалостливо сказала тетя, услышав от хирурга, что мест нет.

  Она достала из сумочки белый конвертик, положила в него направление в больницу и подала доктору этот конвертик.

  Из приёмного отделения высокая тётя с сумочкой вышла уже одна, без девочки с бантиком, и сказала довольная:

  – Уговорила-таки!  Нашлось одно местечко...

  Мой папа отвернулся от тёти, ничего не сказал, только два раза сердито поправил очки.

  Дома мама ругала папу, что он не умеет жить и не может договариваться с людьми. Но папа говорил, что и она тоже не умеет договариваться и только зря ругает его.

   Через неделю мы опять с папой пришли ложиться, чтобы вырезали у меня гланды.

  -  Мест в детском отделении  нет! — опять сказал хирург, – Даже в коридоре.

  Папа снял очки, снова быстро надел их, опять снял и поднял голову:

 – Это безобразие. Я буду жаловаться в городской отдел здравоохранения, мне известно, что у вас сегодня выписались пять человек, и места имеются!

  Хотя у меня всё ещё побаливало горло, я обрадовался, что не будут у меня ничего вырезать. Папа сердито подтолкнул меня к двери, и тогда у доктора красное лицо ещё сильнее покраснело.
 
 – Если вы так настаиваете, я положу вашего сына в палате для взрослых или  пока в коридоре.
 
  Так я остался один, без мамы, без папы, в скучной больнице, где  всё время немножко пахло чем-то.

  Доктор-хирург говорил неправду.  Дежурная сестра, которая была в коротком халатике и  красиво повязанной косынке, тёплой рукой взяла мою ладошку и не послушалась врача, не положила меня в коридоре, а повела меня на второй этаж, в светлую палату, где были еще две свободные койки.

  Лежать днём на кровати мне совсем не хотелось.  Я начал хлопать дверцей тумбочки.

– Ну, орёл, принес водочки? –  спросил меня старый дядя с белыми волосами.

  Его кровать стояла у самого окна, солнце попадало ему в лицо, он жмурился и почему-то закидывал на кровать, прямо на одеяло, ноги в красных тапочках. Одна нога у колена у него  была забинтована.

  – Я не знал, что надо водочки! –  сказал я. –  И зовут меня Витей, а не орлом. А моя мама не велит мне лежать на диване с тапочками.

  – Вижу теперь, что не орёл. И не делай мне внушения насчёт тапочек. И селёдочки тоже не принёс?

  – Я не знал , что надо селёдочки.

  – А солёного огурчика?

  –  Не принёс! – вздохнул я.

  – Тогда, мальчик Витя, сходи в соседнюю палату, попроси у Хмыря сигаретку.
 
   Хмырем оказался молодой дядя с забинтованной шеей.  Никаких сигареток для старого дяди у него не оказалось, но зато он дал мне две шоколадные конфеты в золотистой обёртке.

  Я сидел на своей кровати и думал, что подарить дяде Хмырю за шоколадки.  У меня, в тумбочке, лежало штук пять таких же шоколадок.  Папа сунул их мне в руки, когда меня уводила дежурная сестра.  Но нельзя же доброму Хмырю тоже подарить эти конфеты, тогда бы он подумал, что в его подарке я совсем не нуждался.

  Тут я вспомнил о толстой книжке «Робинзон Крузо».  Её папа тоже мне дал с собой, чтобы я рассматривал там, на картинках, дядю с ружьём и меховой островерхой шапке, как у Буратино, и не скучал.

  – О, эта вещь дефицитная в наше время! –  обрадовался Хмырь, и пружины на его койке заскрипели, словно тоже обрадовались. – Читал я эту книгу, Витёк, ещё в пятом классе и кое-что подзабыл!  За одну ночь я её прочитаю снова и отдам тебе назад.  Не могу я брать от тебя такого подарка, книга тебе самому будет нужна!

  Красивая медсестра скоро позвала наши палаты к ужину.  На стол поставили несоленую манную кашу и кефир с чёрным хлебом.  Я ещё не привык к больнице и есть не хотел.

  На другой день я стал ждать, когда меня навестит папа, но он почему-то не приходил.  Тогда я сам побежал вниз дожидаться его у раздевалки.  День был не приёмный, и папу не пускала на второй этаж гардеробщица и охранник. Увидев меня на лестнице, папа подбежал ко мне и высоко поднял над головой.
   
  Это так он всегда здоровался со мной.
 
  Мы сидели с ним на откидных стульях в вестибюле и смотрели, как к гардеробщице, толстой женщине с бородавкой на щеке, подходили люди и те, кто давал ей в руку рубль, могли вешать своё пальто  на вешалку.  Теперь мне стало понятно, почему папу ко мне в палату не пускали.  Он не стал давать гардеробщице деньги, и она подумала, что он жадина.  А он совсем не такой! Прошлым летом он купил трёхколёсные велосипеды на толстых шинах мне и Валерке из соседней квартиры.  Ведь неудобно мне было бы тогда ездить на велосипеде одному, а у Валеркиной матери не было денег на покупку детского велосипеда.
 
  Во время врачебного обхода я спросил у хирурга, когда он будет делать мне операцию, потому что мне хотелось дома кататься по комнате на велосипеде.  Румяный врач потрепал свои усы и ответил, не глядя на меня, потому что он очень куда-то спешил:
 
  – Мне, мальчик, лучше знать, когда!
 
   Ночью я спал плохо.  Громко храпел и что-то бормотал во сне старик с белыми волосами и забинтованной ногой.  Я вышел гулять по коридору.

   Две сестры из хирургического отделения, одна красивая, та самая, что привела меня в палату, другая очень толстая и совсем некрасивая, ещё дядя Хмырь в нижнем белье и с забинтованным горлом и потом ещё один мужчина, с одной рукой на перевязи, вынесли из угловой палаты на носилках старую тетю и переложили её на блестящую каталку с маленькими колёсиками.

  – Вы её перекатите в другую палату? – спросил я у красивой сестры, которую все звали Надя.

   Она тихим голосом приказала мне идти в свою палату спать, накрыла с головой тётю на носилках простыней, а мужчина с перевязанной рукой рассмеялся:
– Да, в самую последнюю палату.

  Тётя на носилках, наверное, крепко спала и не знала, что её несут.

   – Всех таких неподъёмных именно на моё дежурство приходится выносить! – сказала недовольно толстая медсестра. — Вот на Валины дежурства только худенькие достаются на вынос, везёт же ей.
 
   И как бы в ответ на её слова одна рука, у лежавшей на каталке тёти,  соскользнула с груди, закачалась и чуть не коснулась живота толстой сестры.  Сестра ойкнула и отскочила от каталки.  Забинтованные парни тихо засмеялись, а мне стало страшно, потому что  рука тети всё ещё качалась сбоку каталки.

   Уже пять дней лежал я в больнице. Давно  выписали домой маленькую девочку Люду с бантиком на голове.  Выписали также весёлого дядю Хмыря из соседней палаты.  Без него мне стало совсем скучно.  Я всё сидел на кровати и  листал книжку про Робинзона. Жалко, что я не умел читать, хотя уже знал все буквы.  Хмырь говорил, что когда он во второй раз прочитал эту книгу, то он в два дня совсем выздоровел.  В книге почти на каждой странице были картинки с бородатым человеком с ружьем за плечами.  Робинзон Крузо из-за кораблекрушения попал на нежилой остров в океане, и хотя его никто не заставлял, он  так  много работал и так много построил  всего, что у него не оставалось времени скучать.

  Сказать своему папе, чтобы он принёс что-нибудь врачу-хирургу в подарок я не решался:  папа не мог давать подарки нехорошим людям.  Он не умел ни с кем договариваться, как говорила мама.
 
  И тут я придумал, что делать.  Ведь можно отдать врачу эту книгу!  Папа говорил, что её и все взрослые любят читать, а дядя Хмырь даже сказал, что она дефицит. Что такое это слово, я пока не знаю, у взрослых так много непонятных слов.

  – Нет у меня времени читать эти сказки! – отмахнулся от меня врач, когда я с книгой пришел к нему в кабинет. – Ты, ребенок, такой же несносный, как и твой отец!

  – Я хотел насовсем подарить вам эту интересную книгу с картинками!

  – Дай-ка сюда! – доктор заморгал, его щёки под усами стали, как маленькие мячики.  Он листал книгу обеими руками. Потом подумал и зачем-то покачал книжку на ладонях, будто хотел узнать, тяжелая ли она.

  – Это твой папа велел тебе дать мне книгу?

  Я никогда никому не говорил неправду. Так мне велел папа.

  – Это я сам, от себя!

  Врач долго смотрел на меня и не очень заторопился, когда сестра позвала его к тяжелому больному.
 
  – Я не хочу обижать маленьких детей! –  погладил он меня по голове. –   Ты рассматривай картинки сам. Теперь я вижу, что ты мальчик хороший, это папа твой чем-то недоволен, жаловаться хочет.

  Ногти у врача были желтые, и от них пахло йодом.

  – Нет! Мой папа хороший! – крикнул я и выбежал из врачебной комнаты.

  В этот же день врач-хирург сделал мне операцию.  Ему подавала разные блестящие инструменты медсестра Надя.  Она держала свои тёплые руки на моей голове, и поэтому мне нисколечко не было больно.

  Юрий Боченин
   13.04.14.