Солнце, заглядывавшее в окно, тысячей огней отражалось от драгоценностей, что грудой лежали перед зеркалом. Граф, лениво развалившись в кресле, наблюдал за женой. Анна, утопающая в сияющих отблесках, примеряла то одно украшение, то другое и никак не могла выбрать.
- Может вот это? Или нет, лучше эти два, или три?
- А куда Вы собрались?
- Вы что, забыли? Нас пригласили к Балинкурам.
- Бог мой, Вы же не собираетесь туда идти да еще вся в камнях?
Анна надула губы:
- Вы подарили их мне или…
- Но надо же знать меру! Я подарю Вам в десять раз больше, если пообещаете не надевать все сразу. И вообще, я решил – сегодня мы никуда не пойдем. Мы поедем на прогулку. Вдвоем. Вы еще нетвердо держитесь в седле, Вам надо чаще ездить верхом.
Графиня раздраженно дернула плечом, всем видом показывая свое недовольство. Муж поднялся с кресла и, неспешно потянувшись, подошел к зеркалу, выбрал самое большое ожерелье и приложил к своей шее:
- Может, мне самому все это нацепить, тогда моя жена обратит внимание и на меня, а не только на эти блестящие штучки, в которых она копается целое утро. Как Вы считаете, мне пойдет?
Молодая женщина со злостью рванула ожерелье из рук мужа:
- Перестаньте!
- За это Вы родного мужа готовы растерзать! – с иронией заметил граф. – И почему все женщины так любят драгоценности?
- Правильно ли я поняла, что Вам есть с кем меня сравнить? – ехидно напомнила Анна мужу его слова.
- Не сомневайтесь, – холодно подтвердил он. – Но помните, что выбрал я Вас. И уж, конечно, не за любовь к украшениям. Поверьте, мне все равно, были бы Вы знатной и усыпанной драгоценностями или босой и голой – это ничего не меняет.
Анна прыснула. Граф, не выдержав, тоже фыркнул:
- Ну, вообще, да, последнее обстоятельство может и меняет, если голой… Но я не об этом.
Он вновь заговорил серьезно и искренне:
- Вы меня, надеюсь, тоже любите не за графский титул? Фамилия де Брей весьма почтенна, а что до земель и богатства, так незапятнанность имени превыше. Богатства преходящи, они зависят от превратностей судьбы, а честь – только от нас. Так что Ваша былая бедность нисколько не умаляет Вашего достоинства. Я люблю Вас – Вас саму, в богатстве и бедности. Ваше сердце, Ваша душа – прекраснее любых алмазов и это не зависит от Вашего положения. Вы все еще не верите мне?
Анна стояла, надув губы. Граф тяжело вздохнул, потом, подумав, закрыл дверь на ключ.
- Идите сюда.
Он усадил жену на колени и развернул к себе лицом.
- Я не привык выворачивать душу наизнанку, но ради Вас пойду и на это. Это правда, что когда я увидел Вас впервые, я прельстился… – граф запнулся, и с усилием продолжил, – прельстился Вашим телом. Никого красивее Вас я не видел, я хотел… обладать Вами, во что бы то ни стало.
Каждое слово давалось ему с трудом, но граф продолжал:
- Когда Вы отказали мне, я не поверил в Вашу добродетель, думал, Вы нарочно дразните меня. Мне со всех сторон толковали об этом, чего только мне не пришлось выслушать! Но Вы были так холодны, спокойны, так не ведут себя, когда торгуются. Я знаю, что был Вам вправду безразличен, и, когда я заметил, наконец, проблеск интереса с Вашей стороны, я мог быть уверен, что это я сам, не граф, а мужчина, сумел привлечь Вас. Чем больше я узнавал Вас, тем больше пленялся Вашими внутренними добродетелями. Ваше лицо прекрасно, но Ваша душа прекраснее во сто крат! – голос у графа дрогнул. – Я не знал, на что способен, пока не встретил Вас. Я не знал, что можно быть счастливым оттого, что тебе плохо, быть счастливым оттого, что болит сердце. Я сдерживал себя изо всех сил, и сейчас еще я отчаянно цепляюсь за гордость, за свое мужское самолюбие, чтоб не признавать твою власть надо мной, чтоб не признаваться, КАК я люблю тебя…– его голос сорвался.
Анна не верила глазам – ей показалось, что в глазах мужа блестят слезы. Но проверить свою догадку она не смогла – граф спрятал лицо в ее ладонях. Потом быстро поднял ее с колен и отошел к окну, повернувшись к жене спиной. Анна, широко раскрыв глаза, ждала, но когда муж повернулся, выражение его лица было нежным, но спокойным, глаза сухими, а тон ровным:
- Нам не следует откладывать прогулку – погода чудесная. Идемте, я с удовольствием составлю Вам компанию. – Он предложил жене руку.
Погода и правда была изумительная. Графиня пыталась заглянуть мужу в глаза, но тот отвел взгляд и целиком занялся лошадьми. Для прогулки граф сам выбрал жене коня – она никак не могла решить, который из четырех подаренных лучше, и он, как более опытный наездник, сделал выбор за нее. Конь был довольно смирный, но, почуяв неопытность наездницы, стал показывать свой норов.
- Я понимаю, что Вы устали, – спустя полчаса уговаривал граф жену. – Но Вы должны ему доказать, что Вы – сильнее, иначе конь никогда не признает Вас, и никогда не будет слушаться. Нельзя показывать свою слабость никому. Тот, кто видел Вас слабым, всегда будет считать себя сильнее. Попробуйте еще, Вы должны показать ему кто из вас главный.
Топот копыт за спиной отвлек их. Группа из четырех всадников спешилась и четверо мужчин, почтительно кланяясь, приблизились к супругам.
- Ваше сиятельство! Прошу прощения! Тут такое дело, Лорье поймал браконьера и. он просил поставить Вас в известность – он не знает, что делать. Случай не совсем обычный, и если бы Ваше сиятельство соблаговолили…
- Он что, хочет, чтоб я лично вздернул беднягу?
- Нет, что Вы! Просто… – мужчина покосился на графиню и шепотом добавил несколько слов.
- Вот что! – граф покусал губу. – Хорошо, где это, далеко?
- Нет, совсем рядом.
Граф обернулся к остальным всадникам:
- Сопроводите графиню в замок, а ты – покажешь, где это.
- Но, граф, – попыталась вставить слово молодая женщина.
- Вы едете домой, – твердо сказал граф. И тихо, так, что слышала только она, добавил:
– Я предупреждал, что мои распоряжения не обсуждаются.
Он развернул коня и пустил в галоп. Весь его вид говорил, что он не сомневается в том, что все сказанное будет исполнено беспрекословно.
Трое оставшихся слуг поклонились графине:
- Нам приказано Вас сопроводить.
Анна злобно хлестнула коня и до самого замка направляла его такой твердой и жесткой рукой, что животное уже не сомневалось кто из них двоих главный.
***
Дожидаться мужа пришлось довольно долго, и от дурного настроения графини досталось всем, у кого не хватило ума не попадаться ей на глаза. Она металась по комнате из угла в угол и никак не могла успокоиться:
- Да что же это такое! Он, чуть не рыдая, признается в любви и тут же – «мои распоряжения не обсуждаются»! Да неужели я никогда не смогу его покорить! Как он сказал: «Нельзя показывать свою слабость никому»? Но я же видела! Я, я его слабость!».
Она с размаху уселась в кресло и, кусая пальцы, стала думать. В этих раздумьях и застал ее муж. Он был, как всегда, спокоен, галантен, внимателен, поцеловал ей руку, извинился, что ей пришлось ждать. Но что-то новое было в его облике, как будто вырвавшееся раньше признание пробило брешь в его упрямой сдержанности. Черты лица, совсем немного, но смягчились, легчайшая тень грусти и растерянности отражалась в глазах: то ли он сожалел о том, что сказал, то ли о том, чего не сумел сказать.
Анна инстинктивно поняла, что сейчас лучше не касаться темы их отношений, лучше вообще сделать вид, что ничего не было. Она завела разговор о своих трудностях по части верховой езды и с затаенной радостью, нет, не поняла, а скорее почувствовала то облегчение, которое испытал граф, облегчение и благодарность. День пошел своим чередом, однако графиня могла поклясться, что сегодня что-то изменилось в их отношениях, что-то, что сделало ее сильнее.
Ночью граф не пришел в спальню жены. Он ничего не объяснял, даже не пожелал ей спокойной ночи – просто не пришел. Еще вчера это испугало и расстроило бы Анну, но сегодня она торжествовала:
- Он ИСПУГАЛСЯ! Боже! Он боится, боится силы своих чувств! Его признание – все правда! Он боится моей власти над ним. Ну что ж, дорогой муж, Вы хотели, чтоб я была Вам равной? Вот мы и сравнялись, хотя, пожалуй, теперь власть и сила на моей стороне.
Нервное возбуждение не давало ей уснуть, впрочем, она не ощущала усталости. Лежа на спине, закинув руки за голову, Анна тщательно обдумывала свое дальнейшее поведение. Что она все таки заснула, Анна поняла, только когда ее разбудило прикосновение. Муж осторожно погладил ей волосы:
- Можно?
Он устроился рядом, прямо на покрывале и уткнулся лицом ей в шею, спрятав его в белокурых волосах жены. Графиня удивленно подняла брови (он все равно этого не видел в темноте) и подумала: «Все-таки я права – все мужчины от любви становятся глупыми и жалкими».
Впервые в ее отношение к мужу примешалась, пока еще малая доля презрения.
Он скоро уснул. Анна тихонько выбралась из постели – лежащий так близко мужчина волновал ее тело и раздражал ум. Сейчас она не хотела поддаваться своему влечению и раздражалась на себя за то, что испытывает его.
Анна прошлась по спальне, подошла к окну и поежилась – после теплой постели в комнате было довольно прохладно. Она обхватила себя руками, пытаясь унять невольную дрожь. Через тончайшее кружево пальцы ощутили неровность кожи. Графиня оглянулась на мужа – спит. Она спустила ткань с плеча и попыталась разглядеть клеймо, но было еще темно и плечо выглядело просто белесым пятном. Она погладила кожу. Рубец втянулся и почти не выступал, но шероховатость ощущалась вполне явственно: «Надо что-то придумать, снадобье той старухи не очень-то помогло, все равно чувствуется».
За спиной раздался шорох. Молодая женщина помертвела. Очень медленно она повернула голову. Муж продолжал спокойно спать просто повернулся на другой бок. Анна быстро закрыла плечо: «Я совсем с ума сошла, а если бы он проснулся?».
Потом подошла к кровати и стала разглядывать мужа. Когда человек так спит, про него говорят «как младенец», и лицо графа таким и было – нежным, безмятежным и счастливым, а улыбка – доверчивой.
Графиня снисходительно скривила губы: «Да нечего мне боятся, он никогда ничего мне не сделает. Теперь уже ничего».
***
Летние дни были один лучше другого и граф де Ла Фер предложил жене самой выбрать день охоты. Он с ласковой улыбкой наблюдал, как она хмурила брови, решая какой же день самый подходящий.
- А если я скажу – сегодня?
- Радость моя, я же не король! Да даже королю не смогут подготовить охоту вот так вдруг.
- А если я так хочу?
Граф засмеялся:
- Тогда Вам придется охотиться на меня! Егеря никого другого за такой срок не успеют выставить. Дайте им хоть немного времени! И потом, Вы же захотите гостей, общество. Я бы, конечно, предпочел Ваше общество и мы бы чудесно поохотились... друг на друга.
- Вы не о том думаете, – передразнила графа жена. – Я прекрасно все помню!
Граф шутливо прикрыл голову руками:
- Если бы я только знал, какая злопамятная у меня жена! Но давайте не будем сразу собирать большое общество. Чем меньше гостей, тем лучше, для Вас в первую очередь. Охота – не танцы, это там Вам равных нет, а на охоте все может случиться, особенно когда она – первая.
- Пусть так, но все равно – завтра.
Граф все же ограничился совсем небольшим числом приглашенных, он немного опасался за жену. Она уже довольно уверенно держалась в седле, лучше, чем можно было ожидать, но все же, по мнению графа, недостаточно для такого испытания, как охота. Одно дело спокойные, медленные прогулки, а на охоте все может быть.
Он старался быть рядом с женой, предоставив гостям свободу действий.
Конь под графиней отчего-то нервничал и граф попытался его придержать. Графиня, не поняв этого движения, инстинктивно отшатнулась, конь шарахнулся в сторону, кто-то из егерей рванул на помощь, но лишь окончательно испугал животное. Конь понесся вперед. Граф досадливо махнул рукой на незадачливого помощника: «Я сам!» и пустился следом за графиней, скрывшейся за деревьями.
Яркое пятно платья мелькнуло впереди и пропало. Граф соскочил с Баярда и кинулся к жене:
- Господи, Анна!
Она лежала на траве и не двигалась, неподалеку всхрапывал конь, нервно перебирая ногами. Граф прикоснулся к шее жены: «Сердце бьется, жива, дышит, просто без сознания. Чертовы тряпки, она же так задохнется».
Он попытался освободить ей грудь, понял, что не выйдет, достал охотничий нож и осторожно стал подрезать шнуровку на спине. Делать это было неудобно, потому что второй рукой он поддерживал голову: «Нет, так не получится, надо ее перевернуть».
Граф прислонил к своей груди голову жены, и, освободив обе руки, быстро справился со шнуровкой. Он отбросил уже не нужный нож и стал осторожно отгибать жесткий от вышивки и кружев верхний край платья. Кожа под пальцами была нежная и гладкая, пока пальцы не наткнулись на какую-то неровность.
«Вот черт, неужели поранилась!».
Граф сильнее рванул ткань и увидел лилию. Он не понял и снова потрогал ее пальцем – рубец отчетливо прощупывался. Он поднял голову – деревья закружились у него перед глазами, и он почувствовал, как что-то сдвинулось у него в голове, будто выпала часть памяти.
Он смотрел на женщину и думал: «Как ее имя... я должен его знать. И почему у нее кольцо моей матери… это я подарил?…. я ….. ей… кольцо матери…..да, кольцо и свое имя… у нее мое имя… подарил имя моего отца».
Колокольный звон, как эхо, отдавался у него в голове. На самом деле в лесу было тихо, но граф отчетливо слышал колокольный звон и чей-то голос: «Мое имя и честь ничем не запятнаны и Вы можете быть уверены, что не я буду тем человеком, что отдаст их на поругание! Не я… не я…».
Он поднялся. Движения были медленными и тяжелыми, будто граф внезапно разучился ходить. Руки сами сняли поводья с коня.
Тот, кто был сейчас вместо него, знал, что надо делать, а сам граф чувствовал только боль, которая выжгла его сердце. Это было все, что он чувствовал – что у него нет сердца.
Когда все было кончено, граф пошел прочь. На опушке слуги испуганно жались друг к другу. Низким, глухим голосом граф сказал:
- Ее брата-кюре – ко мне.
Челядь исчезла в мгновение ока. Он стоял один.
Кто-то мягко коснулся плеча графа – это был Баярд. Граф обхватил его шею и зарыдал, глухо, без слез.
О дальнейшей судьбе графа де Ла Фер ничего не известно.