- Кто такая госпожа де Шамо. – Ежевечерние моционы. - Отец и мать Кэтти. – Воспитание характера. – Смерть родителей. – Тяжба с графом Д. – Поездка в Санс. – Почему я подслушивал разговоры Кэтти. - Выход в город. - Нечаянная встреча. – Я узнан.
К концу последней апрельской недели я оправился настолько, что стал совершать с госпожой де Шамо (она же Кэтти, как любезный читатель мог догадаться) ежедневные вечерние моционы в маленьком дворе её дома, где был разбит сад, любуясь высаженными вдоль дорожек фиалками. И хотя о себе девушка рассказывала с определённой неохотой, больше предпочитая расспрашивать меня, кое-какие сведения о судьбе её, правда, в самых общих чертах, мне всё же удалось добыть.
Родилась Кэтти в богатой купеческой семье. Её отец, человек от природы несомненно одарённый, нрава строгого, благородства врождённого, ума ясного и разностороннего, вёл широкую и успешную торговлю как во Франции, так и за её пределами. В его многочисленных лавках продавали кирасы, кольчуги, сёдла, упряжь, ткани, перец, гвоздику, мускатный орех, имбирь, рис, шафран, изюм и тому подобное. Кроме того, занимался он обменом чужестранных монет на монеты местной чеканки, принимал деньги на хранение, одалживал их под залог имущества, переводил из одного города в другой, если хозяин опасался брать их с собой в путешествие. Ведя дела вдумчиво и планомерно, Пьер де Шамо к сорока годам сумел сколотить приличное состояние. Его каменный дом с колоннами, мраморными купидонами, каминами, витражами, спальнями и залами по праву считался одним из самых роскошных в Сен-Дизье. Несмотря на занятость, он не забывал о своих детях, посвящая им весь свой досуг. Дочь он научил чтению, письму и счёту, привив ей, как опытный садовник дереву-дичке, любовь к знанию. Он также сумел воспитать Кэтти сильной, не боящейся ни холода, ни голода, привычной к полной лишений походной жизни. Верховая езда, рыбная ловля и стрельба из арбалета сделались её любимыми занятиями, и она в них упражнялась не менее, а, может быть, даже более, чем Николас, её младший брат.
Мать Кэтти, Раймонда, была родом из Турина. По-южному красивая, почтенная и благочестивая, она жила с мужем душа в душу, в мире и согласии, никогда ни в чём ему не перечила и никогда с ним не ссорилась. Проницательность, острый ум, рассудительность, умение выразить многое в немногих словах, изобличали в ней личность незаурядную. Недаром Пьер, прежде чем принять важное решение, всегда спрашивал её совета… Как-то раз она полушутливо, полунаставительно сказала дочери (эти слова навсегда запали Кэтти в душу): «Женщина, дочь моя, во многом превосходит мужчину. Посмотри, из какого материала был сотворён Адам? Из глины. А Ева? Из его ребра. Это – во-первых. Адам был сотворён вне рая, а Ева – внутри него. Это – во-вторых. Кто родил Бога? Женщина. Мужчина не мог этого сделать. Это – в-третьих. И, наконец, именно женщине Христос явился после своего воскрешения. Так кто, по-твоему, более угоден Всевышнему, мужчина или женщина?»
В семнадцать лет Кэтти осиротела. В течение двух дней её родителей свела в могилу какая-то неизвестная болезнь. Легко представить себе, каково пришлось ей без отца и без матери, когда на плечи её помимо домашнего хозяйства легло ещё бремя ответственности за ведение торговых дел. Вдобавок имение, купленное отцом незадолго до смерти, стало предметом весьма настойчивых притязаний небезызвестного графа Д., заявившего, что эта земля де когда-то принадлежала его предкам по материнской линии и что для Кэтти будет проще и безопаснее, если она отдаст ему этот участок добровольно, без принуждения. Тяжба с графом, продлившаяся около года, ещё больше закалила характер и волю девушки, показавшей себя верной дочерью своего отца, который никогда не пасовал перед трудностями. После того, как упомянутый граф Д. направил к усадьбе два десятка вооружённых слуг, подчистую её разграбивших, Кэтти оставила городской дом на попечение управляющего, а сама отправилась в далёкий Санс. Там она, проявив чудеса настойчивости, добилась приёма у бальи, предъявила ему документы, удостоверяющие право на землю, и важный королевский чиновник решил спорный вопрос в её пользу.
Вот, в сущности, какое представление о жизни Кэтти составилось у меня.
Хочу рассказать ещё об одном. Всякий раз, возвращаясь после прогулки в свою комнату, я брал книгу, ложился на кровать и, напрягая все фибры слуха... подслушивал разговоры Кэтти со служанками, для чего заранее оставлял в двери порядочную щель. Признаюсь: всё, что касалось этой девушки, было мне в высшей степени интересно. Мне нравился её голос, твёрдый и решительный, нравилась её манера говорить, неожиданно, но гармонично переходя от одного предмета к другому. Непререкаемый тон её речи меня, как мужчину, нисколько не раздражал, думаю, потому, что Кэтти являла собой полную мою противоположность. Решения, которые я принимал, почти всегда были зыбки, как облака, а мысли порой, как пугливые зайцы, разбегались в разных направлениях.
-Адель!
-Да, госпожа.
-Чем ты занята?
-Убираю постель, придаю форму подушкам. Потом буду подметать в комнатах и на кухне.
-Молодец, хвалю тебя. Кстати, предупреди Франсуа, чтобы он свою работу делал быстрее.
-А где он?
-Тебе лучше знать, дорогая.
-Почему?
-Когда ты убираешь постель, Франсуа постоянно крутится возле тебя.
-Святая Дева Мария, что вы такое говорите, милостивая госпожа?!
-Не спорь со мной, ведь ты знаешь, что это правда.
-Франсуа меня ненавидит, честное слово.
-И в чём это выражается?
-Он подкарауливает меня возле дверей и щипает за...
-И это всё?! Боже праведный! Ты действительно так невинна, как хочешь мне показать!? Ступай-ка лучше в подвал и принеси уголь. Можешь попросить Франсуа, чтобы он тебе помог.
-Слушаюсь, госпожа.
-А ты, Тереза, разведёшь огонь, натопишь немного сала, накроешь на стол и нальёшь воды в кувшины для умывания.
-Госпожа, а где же наши сковороды? Кажется, вчера Франсуа их забирал, чтобы почистить.
-Ты что, ослепла? Вот они стоят, возле шкафа с посудой…
По прошествии месяца, фактически прожитого мною затворником, ко мне вернулись и силы, и свойственный мне трезвый взгляд на вещи. Я чувствовал себя лучше обыкновенного, и праздное времяпрепровождение стало меня угнетать. Душа моя алкала перемен, новизны впечатлений. Полагая, что о дерзком побеге, который я совершил, все мои недруги давным-давно позабыли, я решился составить Кэтти компанию, когда она в первый день мая со своей экономкой и в сопровождении дюжины слуг отправилась в город за съестными припасами. Перво-наперво посетили мы лавку пекаря, купив хлеба из тёмной пшеницы в ломтях толщиною в три дюйма. Затем отправились к мяснику. У него взяли четверть барашка, по три пуа-дю-мара свинины, телятины и оленины. Торговец птицей отсчитал нам пять каплунов, три утки, два кролика, а молочник отмерил галлон молока. Возвращаясь назад, завернули мы на рыночную площадь, где, весело поторговавшись с бойким и острым на язык продавцом, приобрели двадцать вязанок хвороста и пять мешков угля, отдав за всё про всё два ливра. Покуда слуги укладывали купленное на повозки, я, в настроении самом благодушном, пусть и слегка оглушённый непривычным многолюдием и суетой, прохаживался поблизости, ни о чём не думая, глядя себе под ноги, чтобы не вступить в экскременты, оставленные скотом – коровами и лошадьми. Внезапно сердце моё забилось тревожно и под ложечкой засосало предчувствие. Ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, я поднял голову и увидел в локтях пяти от себя плоское усатое лицо, покрытое мелкими красными прыщами, глубоко сидящие бесцветные глаза и открытый от удивления редкозубый рот. Я сразу узнал его. Это был тот самый стражник, от которого я сбежал во время прогулки в тюремном дворе. Указав в мою сторону пальцем, он крикнул пронзительно: «Ага, попался, висельник!» и, растопырив длинные руки, как будто ловил рыбу на мелководье, сделал несколько шагов вперёд. Тесный круг зевак мгновенно сомкнулся вокруг нас.