Русская цивилизация… Огромная и трагическая православная история. Сергей Радонежский и Александр Невский, Ксения Петербургская. Русская музыка – Мусоргского, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича. Русская литература – Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского. Русский балет – Анны Павловой, Галины Улановой, Майи Плисецкой, Екатерины Максимовой, Владимира Васильева. Опера, где блистают имена Федора Шаляпина, Галины Вишневской и Елены Образцовой.
Русская икона, оказавшая влияние на мировую живопись и наука, которая полная ноу-хау мирового значения.
И русский народ – терпеливый и многострадальный, наивный и гениальный, создавший великую государственность и наживший так много врагов.
И русская душа, ищущая неба и никогда не смирявшаяся только на куске хлеба. Может ли нация лентяев, хамов, алкоголиков, как представляют её многие и многие «доброжелатели», создать вот это? И всё это моя Родина, оболганная и грустная, разодранная на куски и ждущая возрождения. И среди мусора жизни и её тревог вдруг в 200-летие Пушкина осознаёшь, как велика эта цивилизация даже в её контурах.
Но как я устала быть русской!
Враги Пушкина живы до сих пор, только они сильно умножились. Имя поэта страстно хотят утопить в мусоре, в досужих и злобных домыслах. Александра Пушкина, великого русского человека великой русской цивилизации.
* * *
В молодости, как и все пишущие, я страстно хотела публиковаться, издаваться, и чувствовала себя несчастной, если этого не происходило. А такое случалось. То было желание объясниться в любви миру, в чём-то помочь, и чуточку тщеславия, и радость соединения с незнакомыми людьми. Но происходило и то, чего я не подозревала – попадание в некий замкнутый круг друзей, завистников и недоброжелателей – вечных спутников таланта. У каждого из них однажды возникает своя «Петля анаконды»…
А ныне мне страшно выпускать в холодный, равнодушный, жестокий мир, как хрупкое, беззащитное дитя – свою книгу. И вместо детской радости – сколько сомнений и бессонных ночей.
* * *
Я – абстракционистка. Меня волнует словотворчество формотворчество. Я хотела бы вернуться в юность, начать сначала, я теперь не чувствую никаких запретов, никаких догм. Океан русской речи мне кажется огромным, неосвоенным, и вот мы поплавали у его бережка и оставляем его другим поколениям. И как может существовать литература без абстрактного мышления, без многозначности слова, без символов. И я уже догадываюсь, что значит пушкинская «тайная свобода». И что значит ахматовское «преображение слова».
* * *
Свято-Георгиевская церковь в Кишинёве… Ей исполнилось 180 лет. Открытая в 1819 году, она голубой красавицей украшала улицу и, как и сегодня, находилась около людного базара. Может быть, в неё захаживал и Пушкин. В ней что-то ощущаешь. Свято-Георгиевская церковь… Я была при втором её рождении в 1990 году.
Каждый год я хожу сюда в день Святого Георгия и молюсь за своего брата Юрия, а теперь и за его внука – Юрчика. А ещё день 24 мая – святых Кирилла и Мефодия, в день, когда в 1977 году умер мой отец. Я прихожанка, скромная жертвовательница. Настоятель церкви отец Николай, первый священник, к которому я чувствую духовную близость, с благоговением слушаю его прекрасные проповеди. Первая исповедь, причастие, робкое вхождение в церковную жизнь.
И вдруг однажды осознание – я вернулась в народ. В свой народ, православный. В Храм, где стояла моя мама, выстаивала моя девяностодвухлетняя тётушка Катя, которая ушла к своему небесному жениху. Я вернулась в народ. Но где тот привычный мой круг людей, среди которых я прожила свою жизнь? Я стою среди бедных пенсионерок. Даже Дмитрий здесь редкий гость. Мается. А в душе моей покой.
Хорошо там, где твоя душа.
* * *
Я прочитала завораживающую прозу Владимира Набокова, «Лето Господне» Ивана Шмелёва, «Неуёмный бубен» Алексея Ремизова, «Улицу святого Николая» Бориса Зайцева, книги Николая Бердяева – словом, прозу о потерянном русском рае, облагороженном ностальгией и печалью.
И вдруг однажды, включив радио, услышала песню «Я буду долго гнать велосипед»… Это были стихи Николая Рубцова о букете полевых сорняков – маков и васильков, – которые поэт хочет подарить «той девушке, которую люблю…»
И вдруг всё вспомнилось, соединилось – реченька в глубине костромской России, деревянная школа, где учился поэт, просторы полей. Это была живая поэзия, та, которая рождалась из нашей жизни и она всегда с нами, волнуя всем несбывшимся.
* * *
Нерусские люди России: Владимир Даль, Багратион, Барклай де Толь, Плиев, Панфилов и миллионы простых и не очень граждан России, о которых мы, быть может, и не знаем…
Вы, зачастую, играли малозаметную роль в истории России. При советской власти вас называли «нацменами» – какое-то противное словцо. Но вы – граждане великой России и настал час, когда судьба России в ваших руках. Ибо сегодня разыгрывается всё та же карта – все нерусские против русских. Но это наша единственная и дорогая Родина, и другой нет для нас во всей вселенной, везде мы только странники на чужбине. А если мы попадаем за границу, то везде мы все будем называться русскими, и справедливо нас будут звать по имени нашей родины. Разные исторические судьбы у наших народов были в прошлом, но сегодня у всех судьба одна. И это особенно понятно тем людям разных национальностей, которые были гражданами одной страны. Русские – не раса господ, они – раса братьев. И народ знает, что для благополучия нужен мир, что надо выжить, что начальство всегда несправедливо, государство обирает и только Господь милостив. Вот поэтому этой империи – тысячи лет.
Масон, писатель Александр Радищев ратовал за создание 50-ти республик на месте исторической России – ужасный план! – мотивируя возможностью лучшего управления. Декабристы пытались это претворить в жизнь. Коммунисты в 1917 году тоже пошли по этому пути, создав национальные республики на месте исторической России. Демократы – продолжили процесс расчленения единого целого. Малое – возглавляет великое, племя – нацию. Господь соединяет в любви, а дьявол – разъединяет в крови и вражде. Но если народы от разъединения не выигрывают, то кто?
Многое говорилось о расцвете – о спасении! – национальных культур. Но о каком расцвете национальной культуры, языка может идти речь в обломке империи? Что случилось с Союзом писателей, с театрами, с кино в тех республиках, которые в одночасье стали самостоятельными?
И первое, что стали делать в этих Союзах и театрах – уничтожать архивы, стирать память о былом, о советском прошлом, его достижениях…
Но, думается, опыт жизни в этих новых странах должен стать примером.
И от народов, населяющих Россию, сохранивших свой язык, культуру, сегодня зависит, будет ли Россия самостоятельной, процветающей или все станут жителями жалких осколков, попираемых всеми. Никто не будет содержать такое огромное, раздробленное пространство с нарушенными хозяйственными связями – оно нужно будет только как источник сырья для всего цивилизованного мира, чтобы он стал цивилизованней.
Но люди верят пропаганде – явной и скрытой – они зачарованы мифом свободы, благоденствия, а верить они должны только в Божье слово. А Господь не обещает рая на земле.
Может быть, потому и не хотят верить…
* * *
Богатство элиты – знание, утончённость, бриллианты и картины старинных мастеров. Богатство народа – дом, животные, земля. Если крестьянин и купит любимой жене перстенёк, то это так, баловство, как ребёнку пряник под праздник, а настоящая покупка – корова.
И красота у элиты своя – утончённая, с изыском моды, броская и сдержанная одновременно, красота, в которой столько искусства, а у народа она здоровая и естественная.
Природная элита, при всех недостатках, отвечала за государство, а народ об общих вопросах своей родины не думал, а только о себе, о выживании заботился, но на зов элиты в грозную годину откликался. Эта подспудная вера в ответственность элиты сыграла с нами дурную шутку и в наше время. Доверились – но кому?
Лучшие представители природной элиты жалели народ, страдали душой за него, богач Некрасов назвал своей Музой женщину, выпоротую на Сенной площади, но народ никогда не жалел «богачей». Недаром поэт Николай Рубцов писал, что ему не жаль царя, но жаль белокаменных церквей. Церковь – это народное, своё, и разрушенная церковь – украденная красота, а царь?... Нет.
И моя мать была удивлена, что возвращается доброе имя царя Николая II. Некоторые авторы ныне пишут, что народ должен покаяться в его убийстве… Да народ ли убивал? Нет, но правда в том, что народ не защитил своего царя. Но ведь он в сознании народа – богач первый. А богачей на Руси никогда не жаловали… Хотя русский святой за сто лет до того предсказал гибель последнего царя-мученика.
Не всякое племя, не всякий народ имел элиту. Так, к примеру, коряки имели вождей, шаманов, но не элиту, а грузины и армяне – блистательную, учили детей в Петербурге и Москве и частью – и не только они – влились в русскую элиту.
Природная русская элита знала «порчу», истреблялись не только в революцию 1917 года, но и после неё, была сметена с исторической арены, остались только осколки в теле России и всего мира. Русский народ остался без природной элиты, но выжил и в грозную минуту выдвинул из своей среды Георгия Жукова – Победоносца, лирика Николая Рубцова, эпика Александра Твардовского, прозаика Василия Белова и много других талантов во всех областях жизни, но не дал России, ни Достоевского, ни Пушкина – продуктов русской природной элиты.
Псевдоэлита коммунистическая разложилась за 70 лет, демократическая проворовалась за 7 лет. На наших глазах.
* * *
Для чего людям даётся старость? Я догадалась – чтобы вернуться в детство, стать ангелами.
* * *
Я – выкормыш Бессарабии. Это слово я впервые в юности прочитала у Пушкина: – «Цыгане шумною толпою по Бессарабии кочуют… Потом в его письмах из Кишинёва шутливая подпись «бес арабский, что получалось «бессарабский». Молдаване говорят «Басарабия – от династии Басарабов, они при турках владели этой землёй. Я выкормыш великой русской культуры, не только литературы, а сначала балета, музыки, живописи. Я росла на Украине. На меня сильно повлияла и молдавская культура.
Хотя я и переводила молдавских поэтов, классику, в последние годы влюбилась в румынского поэта Николая Лабиша, переводя его очаровательные стихи, но румынскую культуру знаю всё-таки слабо, а вот культура Молдовы мне близка с детства. Я много писала об её артистах, художниках, потому что выросла в театре и дружила с художниками. И это были не только молдаване, но и болгары, украинцы, евреи, цыгане, гагаузы, армяне. Вот это и есть неповторимая, уже не пушкинская, иная, но многоязычная и многоцветная Бессарабия, Молдова.
Когда я слушаю стихи, песни на этих языках, вижу танцы или живопись, меня это волнует, как волнуют воспоминания детства. И после всех экстремистских лозунгов революции я всё равно признаюсь этому миру в любви.
* * *
Пушкин искал счастье на «путях обыкновенных» и погиб. О, эти коварные для поэта – пути обыкновенные!
* * *
Ах, с кем я только не встречалась! С Арсением Тарковским, с Колей Рубцовым, училась вместе с Юрием Кузнецовым…
Но с кем я не встречалась никогда? С Катуллом, – которого я так любила в Литинституте! С Петраркой – с первым лириком. С Пушкиным, которого я так любила, что ревновала к Натали! С Ахматовой, Цветаевой – думаю, что тоже! А горячо любимый Бунин! Но как много счастья и утешения они мне принесли.
«Свет погас. Я вышел на подмостки…». Пару лет назад, как и каждый год, 25 января, в день рождения Владимира Высоцкого барды Кишинёва – Юлий Киркин, Олег Булгарь, Александр Соломонов – проводили вечер, посвящённый знаменитому собрату. Пригласили и меня. Я всегда с грустью вспоминаю последнюю встречу с Высоцким-Гамлетом, в чёрном свитере.
Он прочно вошёл в русскую культуру и литературу. Его книги изданы, о нём написана книга «Прерванный полёт» Марины Влади, вызвавшая среди родных и в русском обществе шок. Сказано, казалось бы, всё, но кто-то снова что-то издал. Но барды снова поют его песни перед детьми, которые родились после смерти Владимира Высоцкого, – и эти песни влюбляют их заново в него.