Тогда было очень жаркое лето, и река казалась огромным монстром, неповоротливым, тяжело дышащим, обрюзгшим в плавающей ряске,
не поспевающего за визжащими от напора колесами, за депрессиями на почве спешки, а однажды на краю моста стояла женщина - изможденная, в черной одежде, она пила яркую жидкость из стакана, запрокинув голову, струйки текли по щекам. Отдышавшись, она пошла вдоль моста резкими шагами, ничего перед собой не видя.
Была на грани того, чтобы стать рваным пятном, насмешкой, обрушившейся на реку, потерявшуюся во времени, но она им не стала, она всего лишь пропала без вести.
Доктор надевает перчатки. Мне кажется, или на затылке из-под парика торчат обрывки проводов, обмотанных изолентой? Кстати, никогда не возникало желание понять, зачем им парики. Разные - натуральных цветов, красные, зеленые, седые... впрочем, зачем зацикливаться на таких мелочах?
Кожа натягивается, даже кости ломаются, какие уж тут парики.
Он изменяет состояние кожи, формы лиц, дает советы по поводу цвета глаз, но у пациентов частое ощущение, что он не смотрит на них.
Ему несколько лет не дает покоя его сон.
Синяки под глазами становятся все темнее, пациент пугается и спрашивает, здоров ли сам доктор. Доктор не хочет рассказывать, что каждую ночь оказывается на дне огромного черепа, и наблюдает за поездом, курсирующим через одну глазницу в другую, совершая круг. Из поезда кто-то выбрасывает хлам, хлам засыпает доктора с головы до ног, зачем, за что?
Как-то раз он чуть не наступил ногами на что-то усиленно трепыхающееся. Это было очень похоже на сердце по своей форме, маленькое-премаленькое сердечко. Один бок кто-то уже начал красить - чем-то черным и блестящим, похожим на лаковую кожу, но, как видно, волею обстоятельств оно вылетело у владельца из рук, вылетело в бесконечный зев одного из вагонов, и так и попало под ноги доктору.
Два месяца назад ушла жена. Это было не следствием ссоры из-за отношений, причина была смешной и странной. Жена долгое время просила деньги на шубу из натурального меха, в конце-концов получив свое. Но как-то я пришел домой, а она сидит себе за окном на кухне, голоса не подает. Я позвал ее несколько раз, ответа не последовало, она продолжала имитировать изваяние. Тогда подошел, чтоб она услышала и повернулась. Повернулась через силу, смотря странными глазами - влажными, но равнодушными, смотрящими куда-то далеко, куда я не доглядел.
- Я... я посмотрела сегодня передачу. Как делают натуральные шубки. Знаешь, а ведь я на самом деле никакую шубу особо не хотела. Просто меня на работе лахудрой называли. Из-за того, что я в синтепоновом пуховике хожу, а все в драповых пальто да в шубках. И... и я подумала...
- И ты подумала, что не хотела бы оказаться на месте тех животных. Поэтому ты сейчас ревешь, потому что поздно подумала. Ты на нем окажешься в любом случае.
Ко мне приходят страшные и даже не очень люди, и просят, чтобы я сделал их лучше. Разумеется, для других людей - ведь зеркала не умеют разговаривать, как, например, люди из твоей любимой передачи. И это нормально, осуждать это нет смысла. Мы все делаем для других людей, они создают нас, а не мы себя. Если ты ничего не будешь делать для других, создавать впечатление о себе, ты станешь животным для растерзания - сама для себя или для людей... как-то так.
И она сникает, не в силах больше выдавливать слова из болящей груди. Пьет капли, и никуда не смотрит стеклянными глазами.
На следующее утро жена ушла до того, как я проснулся, оставив шубу и деньги.
Я звонил ей, но ответа не последовало, я ездил к ее дому, и увидел, что окна закрыты так, что сомневаться в ее отъезде было бессмысленно.
А сегодня мне снился этот дурацкий сон с моделью сердца, которую зачем-то хотели покрыть лаком. Возвращаясь с работы, я увидел огромный лист - чересчур огромный, приклеенный ветром на стекло чьего-то автомобиля. Я представил себе, что забрал его домой, и обрезал, сравнив с большинством листьев в осенних нагромождениях. Старые ивы, растущие у дороги, выглядят невероятно по-идиотски, потому что каждую весну их верхние ветки спиливают, и, пытаясь отрастить новые, они становятся похожими на моих клиенток. Кругом сплошная дисгармония, если оценивать мир глазами маньяка, пожирателя образов. Антагонист - брутальная растрепанная звезда-провокатор, ненавидящая гармонию, сеющая образы якобы первозданного хаоса с множеством умышленных процарапанных дыр, привлекающих молодежь, но не осознающая, что сама уже стала образом...
"Вам знакомо состояние души, расположение духа - когда ничего не хочется, и мысли как будто бы уже и закончились, но внезапно приходит это чувство, похожее на сдвигающиеся стены? Тому, что эзотерики называют душой, становится неуютно, тесно, существу, прикованному к стене, и смотрящему вверх, на небо. Там, бывает, пролетит птица, живая или железная, а в общем - ничего интересного. Какое мне дело, что происходит за стенами, если покинуть их я не могу? Я жду ливня - завтра или через месяц - мне больше ничего не остается. Ливень ничего не сделает со стенами, а я выпущу последний пузырек и, может быть, освобожусь."
Так или иначе, моя сегодняшняя клиентка очень боится сужения этих стен, бежит от них в истерике, но видения преследуют ее вновь и вновь. Поэтому я пообещал ей, что черты ее лица станут привлекательнее... для кого? Наверное, для кого-то, кто испытывает такой же страх.
Периодически, по дороге домой, или просыпаясь в выходной день и смотря невидящим взглядом на белый халат, накинутый на спинку стула, или на красно-зеленых рыб в аквариуме, оставшемся после бывшей жены, я параллельно наблюдаю странное явление. Я вижу сотни маленьких, невыразительных существ с детскими глазами. У них хрупкие, неразвитые тела, к которым едва можно прикоснутся. Они смотрят на меня одновременно с интересом и с испугом, и я слышу голос. Голос нашептывает: "давай, убей! Кому нужны к чертовой матери эти уродцы? Взгляд должен быть каким угодно, только не детским! Убей, пока они не убили себя сами!"
Я боюсь брать их в руки, потому что могу что-то задеть. Потому что я не только никогда не видел их - даже не изучал теорию об их существовании. Вижу переплетение нитей под прозрачной сенсорной оболочкой, нити оплетают источник света. Наверняка с возрастом он остается таким лишь у немногих. Некоторые из нитей исчезнут из-за разных причин - будут вырваны кем-то или самими же существами по причине вынужденной ненужности, а возможно, возникнет мода делать операции, покрывать нити эффектным неоновым напылением, которое не приживется в теле, и нить начнет разлагаться, от чего свет помутнеет, или же приобретет другой оттенок, но вряд ли останется в настоящем воплощении.
Почему движение замедлилось? Непорядок! Очистите реку так, чтобы ее вода начинала чувствовать малейшее приближение! Чтобы не корабли застревали в болоте, а чтобы гибкое волшебство волн направляло их, внушая им обратное...
Я смотрю в окно, перестав бредить. Замечаю клочок чьего-то портрета, он лежит на осенних листьях, сложенных в аккуратную кучку. Спускающиеся на плечо перегидрольные локоны, хищно обведенный серый глаз, смотрящий и невидящий в попытке изобразить что-то, соответствующее своему макияжу. Рот остался на другой половине разорванного портрета, жаль, верх получился очень ничего, но попытка изобразить гнев, вызванный внутренним несмирением с распределением ролей, кажется странной без возможности говорить.
Тысячи твоих портретов - на помойке, на стеклах автомобилей, прекрывают отражения неба в лужах,
вылетают из окон подростков. Твой доктор на славу поработал, я был бы не против стать его учеником...