18+
Из этого отрывка жестяного росколбаса вы поймёте, каково чувствовать себя, сидя в огромном Кадиллаке, вместе с компанией напыханно-пьяных тётей и дядей, когда за окном снежный вечер марта 93 –го года.
В лифте, преобразившийся вдруг, полковник Ширеев, ставший как будто и шире и выше, со снисходительной иронией заговорил про лестничные клетки, утверждая, что они предназначены, в первую очередь, для необузданной ели школьников, прячущихся от своих родителей и педагогов.
Моя нечаянная подруга-блондинка, слушая пошловатые рассуждения полковника, сильно покраснела. Заметив её предательскую реакцию, Ширеев перевёл свои шутки на личный план, предположив, что, верно, и она сама, ещё совсем недавно, была школьницей или институтской курсисткой, и, что в ней, наверняка, ещё сохранились некоторые отроческие привычки. Это смутило её ещё сильнее. Тут же и папа, в свою очередь, поддержал затеянную Ширеевым тему, интригующим тоном намекнув на то, что некоторые недавние выпускники, будучи уже состоявшимися во всех отношениях гражданами, любят предаваться воспоминаниям о школьных годах не только в мыслях, но и в характерных поступках. Папины слова смутили, следом, и меня.
Красные и смущённые, мы с моей блондинкой, и розовые от восторга, они, наконец-то вышли из душного, в прямом и переносном смысле, лифта. Причём, в дверях, папапа нескромно подтолкнул нас с ней звонкими шлепками по задницам.
Проявлявшая до сей поры интерес лишь к полковнику Ширееву, сисястая, кареглазая блондинка, заметив папин жест, переключила своё внимание на мою подругу, на меня и на самого папапу. Хлопая пышными, пушистыми ресницами поверх своих медовых карих глаз, и выпячивая бюст под свет коридорной лампы, блондинка обратилась к папапе: «Скажите, Юлий Львович, а это правда – наркотик?»
- Наркотик! Да ещё какой наркотик! – плотоядно сузив глазки, живо ответил ей папа.
- А что с ним нужно делать? – играя интонацией своего голоса, как оператор интимных услуг по телефону, продолжила домогаться кареглазая гостья.
Чтобы ответить, папа остановился и, повращав глазами, сказал: «Его нужно употребить!»
- А как, чем? – не унималась кареглазая блондинка.
- Ртом, вот чем! – неожиданно вклинилась в беседу моя тайная подруга – вторая блондинка.
Кареглазая тут же насупилась и, выразительно выгнув брови в дугу враждебности, да приподняв бюст, как оружие и аргумент силы, зашипела: «А ты, Лизка, сучка, лучше помолчи!»
- Вот! Молодец! Правильно! – обрадовался следящий за перепалкой блондинок папа. Сисястая тут же одарила его заискивающе-сексапильной улыбкой и, одновременно, отвернулась от своей подруги, как от проигравшей. Но папа бесстрастно заводил пальцем возле носа кареглазой, и возразил: «То, что вы ссоритесь – нехорошо, но, что напоминаете нам о необходимости познакомиться – это здорово!»
Кареглазая блондинка расцвела ещё ярче и, оскалив ряд мелких, редко-посаженных, жемчужных зубок, качнув грудью и подтянув на себе короткое платье, произнесла с чувством: «Алина, - если вы раньше этого не знали!»
Приложив ладонь к груди, папапа поклонился мягким кивком головы и промурлыкал: «Как зовут меня, думаю, вам уже известно… Мне очень приятно!» - и тут же, переведя взгляд на другую девушку, добавил: «А вы, как я понимаю, Лиза? Очень красивое имя!»
Назвавшаяся Алиной кареглазая блондинка сверкнула своей подруге таким взглядом, что, если б та состояла из какого-нибудь сухого материала, типа дерева или соломы, а не из воды, как все люди, то произошло бы возгорание.
Довольно-таки нескромно похлопав сисястую Алину по бедру, папапа попытался остудить её ревность и склонность к конкуренции, заодно представив и меня: «Вот, ещё познакомьтесь с Вениамином!... Вениамин, в моей фирме, занимается разными делами – тем, да сем, в общем – всем… А ещё – он мой сын!»
Та, которую все называли Лизой – познакомившаяся со мной ещё на лестнице довольно-таки близко блондинка скосила в мою сторону стыдливый взгляд, своих прозрачных, бирюзовых глаз, и снова покраснела до самых ушей.
Оставшись вполне довольным, после этого, чуть несвоевременного знакомства, папапа обнял обеих блондинок за талии и повёл на улицу, где нас уже ждал нетерпеливый полковник Ширеев.
- Как вам нравится моя новая машина?! – только завидев нас, выкрикнул Ширеев, и, в торжественно-развязной манере, продолжил: «Это Кадиллак! Слыхали о такой марке?!» - хвалился Кирей Давидович, и широким жестом своей могучей руки указал на громадный чёрный лимузин, отличительно блистающий новизной и своей выдающейся формой, на фоне прочих, сиротливо брошенных своими хозяевами на растерзание мартовской стихии, автомобилей.
Я посмотрел кругом. Пожалуй, это был самый большой и самый новый автомобиль в округе.
Гарцуя возле своего сокровища как услужливый лакей, Ширеев демонстративно распахнул одну из пассажирских дверей купе. Приоткрывшийся салон осветился уютной, золотистой охрой. Продолжая похваляться, Кирей Давидович открыл все двери машины и жестом пригласил нас устраиваться поудобней.
С интересом рассмотрев автомобиль и спереди и сзади, мыском постучав по колёсам, заглянув в багажник и под капот, папапа важно залез на переднее пассажирское сидение. Алина и Лиза шустро запрыгнули на огромный кожаный диван сзади, а я, захлопнув обе распахнутые настежь задние двери, устроился рядом с ними.
Когда и сам виновник торжества – полковник Ширеев водрузил своё необъятное тело на место водителя, он продолжил хвастать уже внутри машины, с воодушевлением и восторгом восклицая: «Вы слышали, как закрываются двери?!... Оп, и мы в тишине, словно космонавты в вакууме! Совсем не так, как в какой-нибудь японской Тойоте… Там звук дверей бряцающий или щёлкающий… А здесь – в Кадиллаке – оп, и тишина! Американская машина!» – похвалялся полковник, и продолжал с нарастающим воодушевлением: «Здесь есть всё: бар, стерео, кондиционер, электрический стеклоподъёмник и, даже, обогрев сидений!» - не хуже лучшего из рекламных агентов выкрикивал Кирей Давидович и, в дополнение к словам, начал включать всё подряд, нажимая на все, попадающие ему под руку, кнопки на глянцевой, отделанной красным деревом, панели управления.
Вскоре все мы стали заложниками роскошного пространства, заполненного ярким светом, громкой эстрадной музыкой, тёплым и свежим воздухом, ароматами дорогих напитков из зеркального бара. Глубокий вокал какой-то весьма популярной русской певицы вырвался из динамиков и, отражаясь в хрустале барной утвари, рассыпался на тысячу мелких, звенящих осколков.
Поражённые этой, невиданной ими прежде, роскошью, блондинки повизгивали и ахали в экстазе чувств. Даже папа, скосив на Кирея Давидовича узкие щёлки своих обкуренных глаз, почтительно кивал и покровительственно улыбался.
Воодушевлённый всеобщим признанием, полковник Ширеев вальяжно распахнул рубашку и пиджак, обнажив, свисающие до самого пупа, несметные цепи из золота. Отхлебнув прямо из горла, извлечённый из автомобильного бара, двенадцатилетний “Сhivas Regal” и щедро разлив угощение по бокалам для нас, Кирей Давидович продолжил расхваливать своё, уникальное для СНГ, приобретение: «Это – Кадиллак! Это не какой-нибудь сомнительный Опель или, приевшийся всем бандитам, БМВ… Только новый «шестисотый» Мерседес может с ним потягаться!»
Одобрительно кивая головой и чинно потягивая из хрустального бокала виски, папа согласно приговаривал ему в ответ: «Да, да… Это, действительно, настоящий автомобиль! Автомобиль с большой буквы – Кадиллак!»
Нахвалившись вдоволь, Кирей Давидович широким жестом обнял папино сидение и снисходительно заявил: «Ну, анашисты, давайте теперь и вашу наркоту попробуем, поторчим, как говорится!» - призвал нас к себе поближе полковник, и, вслед за словами, появились те самые, изготовленные сразу парой мастеров планового дела, косяки. Каким-то образом определив, чей из них мой, а чей его, Ширеев передал назад чуть менее аккуратно слепленную папиросу, а более ладную, будто подобранную с промышленного конвейера, оставил себе и папапе.
Открыто, при включённом ярком свете, мы запалили наши косяки, не таясь, горделиво восседая в высокой машине, прямо посреди Московского двора. Едкий конопляный дым окутал салон пеленой, сделав свет мягким и погрузив нас в уютный, дурманящий туман.
В машине было тепло. Даже находясь в пиджаках, рубашках и вечерних платьях, своими ягодицами и спинами мы чувствовали вытекающий из сидений жар, заставляющий забыть о мартовской прохладе и сырости напрочь. Кирей Давидович обратил наше внимание на лежащий и порошащий с неба снег за окнами автомобиля, и все мы, устраиваясь удобнее, заскрипели кожей мягких, прогретых изнутри, пышных сидений Кадиллака.
Когда модная русская вокалистка заканчивала исполнять очередную песню, на смену ей, вместо паузы, из динамиков Кадиллака стелилась приятная, умиротворяющая оркестровая музыка; но спустя пару минут всё начиналось снова. Тем не менее, во время этих оркестровых пауз, отдыхая от могучего голоса певицы, мы здорово умиротворялись и, как будто, сливались с палитрой и настроением этого мартовского вечера.
«Возможно, такого уютного мартовского вечера больше не повторится… Буду дорожить этими мгновениями здесь и сейчас!» - подумал я, провалившись в какое-то настораживающе-меланхолическое состояние.
Блондинка Алина быстро научилась принимать паровозы, ловко заполняя дымом не только рот и горло, но и сами лёгкие, вплоть до живота, как заправская йогиня. Глаза её уже блестели от красноты и сузились в проказливые, хитро-глядящие на мир, лисичьи щёлочки.
Блондинка Лиза совершенно забылась и, откинув голову на сиденье, прикрыв глаза, лишь изредка приоткрывала свои влажные губы для принятия очередной порции дыма из паровоза.
Папапа с Киреем Давидовичем курили по очереди, делая каждый сразу по несколько затяжек за раз. И косяк их исчезал прямо на глазах, тлея раза в два быстрее моего. Причём, полковник Ширеев курил через пальцы, как истинный the old hash, и даже говорил сквозь зубы, не выпуская дыма изо рта. Полковник спорил с папой о его машине, настойчиво рекомендуя бросить старый Жигуль и обменять его на что-то более респектабельное, особенно похожее на то, что приобрёл себе он сам, и чем ныне и хвастал.
- Ты посмотри, какая роскошь! – гневно горячился Кирей Давидович, продолжая начатый накануне спор: «Любая сучка поедет с тобой, куда хочешь!»
Медленно помотав головой, чтобы хоть чуть приоткрыть залипшие от шмали веки, папа неохотно возражал: «Любая сучка мне не нужна… Я, Киря, с посторонними стараюсь общаться лишь по делу, да и то – по необходимости… Потом, сам знаешь, что у меня есть враги: подсунь они мне любую, и мне звездец… Нет, мой друг, я знаю, что делаю… Смотри, как удобно: не угонят… Кому нужен Жигуль?... Можно бросить машину в центре города… Ведь я много мотаюсь и постоянно занят, и если, заодно с делами, буду думать ещё о машине, то просто сойду с ума или где-нибудь просчитаюсь…»
Слушая папины аргументы и доводы, полковник Ширеев не унимался. Странно, но, ни анаша, ни лирическая музыка не вызывали в нём должного умиротворения, но, напротив, как будто бы заводили, делая полковника всё более шумным и агрессивным.
- Юлий, ты же авторитет, член правительства! Почему не купишь себе хорошую машину?! Ведь не солидно! – игнорируя папины объяснения, настаивал на своём Ширеев.
- Если мне понадобится дополнительная солидность, я попрошу тебя… Ведь ты мне не откажешь? – очень тихо, но исключительно внятно, с какой-то внутренней силой, отвечал полковнику папа.
- Я – да! Я, конечно, не откажу! Но не всегда же я смогу, не всегда ведь найду для тебя свободное время… - по-прежнему горячился Кирей Давидович, теребя на себе золотые цепи.
Спокойным, заботливым жестом папа расправил шёлк воротника полковника и отвечал совсем мягко, но исключительно внушительно и настойчиво: «Если будет надо, Киря, то сможешь всегда, невзирая на ограниченное время, сможешь, как миленький, всегда, когда понадобится!»
Кирей Давидович всё больше заводился, и начал ёрзать и хвататься за руль, возмущённо голося: «А, Юлий! С тобой невозможно спорить!» - воскликнул он с особым раздражением и тут же, неожиданно для всех, включил зажигание.
Продолжение этой истории высматривайте на ночном шоссе или куце освещённом в 90-х столичном проспекте, под заголовком: «Росколбасное путешествие в ночь».