- У вас муха на плече.
- Ничего удивительного - у меня скверный характер.
- А цветы кому?
- Ему же.
- Он мальчик?
- Отчасти.
- Тогда, зачем же букет?
- У него день рождения.
- А как вы узнали?
- Я так решил.
- Что-нибудь еще?
- Пожалуй, нет. Сколько с меня?
Отрезок пути от магазина до дома во многом определял взаимоотношение Петровича с окружающий миром. Двести пять шагов – это много или мало? С точки зрения рядового обывателя – тьфу. Для натуры впечатлительной – испытание. Целостность внутреннего мироуклада подвергается риску ежесекундно и беспощадно: косой взгляд, брань как способ выражения убогой мысли, запах сомнительной косметики. Правда, встречаются и приятные исключения: красивая женщина, забавный ребенок, ухоженный инвалид, но - не часто.
- Все твои проблемы заключаются в том, что ты еще только на полпути к окончательному восприятию У-вэй, то бишь – принципа недеяния, - так после очередной жизненной коллизии успокаивал Петровича флегматичный мух Мурзик. Сам же, погруженный, олицетворял «отсутствие причин для действий» двадцать четыре часа в сутки, с перерывом на обед.
- От того и долгожитель, - исходил на зависть кот Василий, - типичный пофигист. Не хочу никого обидеть, но мне нравятся эти китайцы! – а рыбу, кто ловить будет?
- Уж чья бы корова мычала, - бурчал под нос Хозяин, проверяя Арфографию кормильцев.
Работа не пыльная, но и не особо денежная. Из школы его давно попёрли за вольнодумство и табакокурение. Частная практика неуклонно сокращалась с того самого дня, когда он задал ученикам написать сочинение на тему «В кого бы я превратил маму, если бы стал волшебником?» Собственно у него и оставался только один подопечный – жуткий лентяй и двоечник, который просто не выполнил домашнее задание.
- Я очень ценю вашего сына, - льстил репетитор мамаше, - Смышлен и отзывчив.
- Спасибо, - всхлипывала растроганная родительница, - а мне иногда кажется, что он меня совсем не любит.
- Да что Вы! Плохо, плохо мы знаем детей наших. Приходите.
Хозяйственный кот прятал выручку и прикидывал в уме, хватит ли до следующего занятия: «Ежели не будить муха и подкрутить счетчик электроэнергии, то …» Его воображению рисовалась картина мещанского благополучия: тихая музыка, вареники и сливовая наливка.
Перед сном Васисуалий благодарил министра образования (портрет висел в красном углу) за развал подведомственной епархии:
- Еще чуток поднапрягись, мил человек. Мне на Гавану, Петровичу – на шерстяные носки. А нет, так мы не в обиде. Как-нибудь (глотая слезу) до лета протянем. А там картошечка, одуванчики…
Большой начальник смотрел понимающе и сочувственно кивал: мол, не дрейфь, не подкачаю.
И течь всему гладко, кабы не женский вопрос. В отличие от еврейского он возникал реже, но протекал гораздо острее.
- Выбирай: или секс или вареники. Наш бюджет двоих не вынесет!
Петрович жутко не любил ультиматумы, в особенности от домашнего казначея:
- Ты пойми, - увещевал он разгоряченного кота, - мое душевное равновесие нуждается в … как бы получше выразиться…
- Нуждаемся – мы, - оппонировал Василий, - а то, что ты называешь столь красивым словосочетанием, на деле - банальное …
- Тише, тише. Мурзика разбудишь.
- А я не сплю. В животе урчит – мешает, - дрозофил плавно опустился на стол, в аккурат перед Васькиной рюмкой, - Будем!
- Жлоб! – не выдержал котяра, - Хоть бы нас подождал!
- Не хочу мешать такой деликатной беседе. А наливочка-то горчит. Непорядок.
- Нет, вы обратите внимание: один на травку просится, другой пьет в три горла, а я третий год ошейник донашиваю. Блохи совсем заели! – Василий демонстративно почесался, - Все! Ухожу в виварий. Там, хоть, кормежка дармовая. И публика интеллигентная – сплошь доценты с докторами.
- Твоя ценность для науки весьма сомнительна. Разве что – в управленцы.
Диспут то затихал, то вновь разгорался. Ему в жертву были принесены и галушки и женский вопрос и даже шерстяные носки. Ведь блаженство достигает не тот, кто пытается изменить поднебесную или – что еще губительнее – самого себя, а тот, кто способен прислушаться к своему внутреннему миру и через это постичь ритм мироздания.
Звучала тихая музыка.
12.04.14