«Артём! Гони ишака отсюда! Замучил уже. С утра орет, как бешеный! Ну нет у нас морковки, ничего нет! Давай, цепляй тележку и в роту. Продукты привезите и всё остальное, что старшина даст. Воды не забудьте и почту! Ждём тебя родной!» - крикнул сержант и скрылся в тени блиндажа, покрытого маскировочной сетью, что защищала от посторонних глаз самый дальний третий пост, изнывающий от жары и нависающий над ущельем с караванной тропой…
Жара раскалывала мозги и бледным маревом морочила сознание видениями того, что было, но чаще, того чего вообще не может быть. Пацаны лежали, каждый у своей амбразуры, закрыв глаза и истекали пОтом. Пили мало и, как учили, посасывали крупинки соли, но легче не становилось и хотелось кого-то пристрелить…
Тельняшки, промокшие насквозь, под дуновением ветерка, хоть как-то приносили прохладу. Голод тоже давал о себе знать со вчерашнего дня, но вчера было не до приема пищи. Вчера мы повоевали на славу и не один дух отправился туда, откуда и пришёл, в преисподнюю. «Скорее бы Артёмка вернулся.» - думал каждый из нас, поглядывая на тропу, но было тихо и как-то тревожно…
Ослик Гришка, опустив голову, упрямо двигался по проторенной дорожке в роту, куда он ходил почти что каждый день и грустно молчал. На ослике восседал Артём, наш лучший сапёр и умница, знающий обо всем на свете понемножку и с радостью делившийся своими сокровенными знаниями с нами, неучами…
Сначала это нам нравилось, но потом, стоило ему поднять свой указательный палец, мы прятались кто-куда, лишь бы не слышать его заунывных лекций о строении аскариды или о тонкостях размножения сумчатых. Тёма любил животных, они любили его, а мы не любили его лекций. Но это не смущало нашего гения ни капельки…
Гришку мы нашли в накрытом артиллерией кишлаке и удивились его жизнестойкости, а посему решили поставить его на довольствие и приучить таскать по горам наше нехитрое имущество и навещать роту для пополнения продуктами, боеприпасами и водой. Тёма души в нём не чаял и, судя по тому, что Гришка начал бегать за ним, как собачка, он тоже весьма уважал такого доброго «шурави», к тому же, постоянно подкармливающего осла морковкой и чем Бог послал…
Так и жили. Дружно и весело. Гришка не любил только одного, выстрелов и разрывов. Услышав что-то подобное он, как сумасшедший, начинал носиться туда и обратно, оглашая окрестности таким рёвом, что врагу становилось страшно и жутко. А у нас закрадывались подозрения, что победа, порой, была не за нами, а за этой ослиной мордой. Ведь лицом её назвать нельзя было ну никак…
Ослик добросовестно исполнял свои обязанности и, в награду, мы произвели его в маршалы, сшили ему попону защитного цвета и навесили погоны с большой золотой звездой. Но майору Волкову это очень не понравилось и разжаловал он его, бедного, в ефрейторы, чем остался весьма доволен. Но Гришка не расстроился и с достоинством носил звание отличного солдата, выполняя все требования своего доброго друга Артёмки, который, к тому же, стал еще и старшим сержантом. В общем, по уставу всё было. По людски…
Быстро отоварившись на складе, под неусыпно прищуренным взором старшины Авакяна, маленький обоз проследовал в обратном направлении, неся в тележке всё то, о чём мы все так мечтали, с тоской поглядывая в далёкую даль, надеясь услышать призывный рёв нашего «скакуна». Но Артёмки не было, да и Гришки тоже. Жара спала и наступил прекрасный афганский вечер. Горы высветились заходящим солнцем и только одинокий багровый луч пронзивший небо, говорил нам о том, что нам пора. Пора идти навстречу…
Тёма напевал что-то своё или мамино, поскольку он любил то, что пела его единственная любовь, его мама. Больше у них никого и не было. Гришка тоже что-то пел своё, ослиное, стараясь не мешать другу. И каждый из них о чём-то мечтал. Они не услышали разрыва фугаса, прикрепленного к остову сгоревшего танка, справа по обочине. Просто не стало Артёмки, нашего всезнайки, а Гришка прополз ещё немного с оторванными задними ногами и умер тихо, так и не поняв почему прервались их мечты… Ведь всегда трудно понять то, чего не должно быть в добром мире…
Мы нашли их через два километра, вернее то, что от них осталось. Артёмку увёз «черный тюльпан», а Гришку мы похоронили с воинскими почестями недалеко от роты и памятник поставили в виде двух сердец. Потому что добрый был наш Гришка, такой же, как и Тёма. Только не было у Гришки родителей, а у Артёма осталась мама. Мы были рядом, но и её сердце остановилось. А я всё думаю, когда же прекратят останавливаться сердца тех, кого ты любишь? И не нахожу ответа...
*Шурави – «советский, русский», так называли афганцы весь контингент
*Чёрный тюльпан – грузовой самолет, отвозивший груз 200 на Родину.