Мы наблюдаем, стоя в темной нише.
Чужие сны не делают нас ближе.
1864.
Я ненавидела свои театральные подмостки, на которых приходилось филигранно прохаживаться, закатывая очередной заманивающий лживый спектакль, но прекрасно понимала, на сколько дней они дают мне отсрочку, и я до сих пор развиваю пышный подол платья в проклятых местах несправедливой и мерзостной земли. А потом сменяются дешевые декорации, переписывается сценарий на затертых листах исписанным и пожёванным карандашом, и снова эта прогнившая бутафория служит мне временным спасением до следующего представления. Либо так, либо умри. Другого мне не отведено. Сама закинула на себя тугую петлю, сама пыжусь как профессиональная актриса в собственном театре. Временами кончается всякое терпение, но в лучшие дни, как и сейчас, серость впитывает цветные насыщенные краски, и я наслаждаюсь раскрутившимся представлением.
Когда солнце добирается до высшей точки и расправляет пламенные лучи на весь простор, наступает время для сиесты. Деловитые и сварливые матроны изображают полуживое состояние и отправляются уложить свои бесформенные туши на и без того прогнувшуюся кровать, а мужчины закрываются в прохладной части дома и выкуривают по несколько сигар; менее богатые предпочитают жевать табак. Издавна сложившаяся традиция избегать в это время дня жаркого солнца, дабы нежнейшая кожа не покрылась бронзовым налетом, напоминающим цвет рабов, никогда не нарушалась. Мне же было плевать на традиции Юга, хотя примерно выполняла свой план по выживанию в роли бедной сиротки, которая разъезжает в поиске приюта. Пришлось затуманить бдительных орлов предлогом, что сегодня на диву прекрасный день и поэтому прибывать в сонливом состоянии в запертом доме никак не хотелось, и для сохранности своей благовоспитанности накинула на оголенные плечи расписную в цветы шаль, а уложенную прическу спрятала под широкополую шляпу, которая убережет бледность кожи. Полнейший бред, что за нормы! Словно мир настолько скучен, что людей заботят такие пустячные мелочи. Тщеславие задушит их быстрее, чем ошейник собаку. Кожа должна разительно отличаться от негроидной, темнокожей. Бледность – дешевый, как по мне, признак аристократии. Удобно держать рядом с собой какую-нибудь услужливую шавку, но люди звереют от такого фривольного обращения к себе подобным. Даже лев не относится таким образом с другим львом.
Посему, питаюсь человеческой кровью, распотрошая тушку без всякого сожаления. Это всего лишь зажравшиеся люди, о мире можно позаботиться в другом контексте. Удивлены? Кто-нибудь да проявит заботу, а мне свойственно иное поведение.
– Стефан! – мой звонкий, живой голос врывается в раскрытые окна дома, нарушая там установившуюся послеобеденную тишину, не давая покоя ни одной из напыщенных дам. Придерживая края тонкой шали, дабы она не соскользнула с тонких плеч, неслась за убегающим от меня Сальваторе, который вполне удачно и ловко лавировал между каменных статуэток и забегал еще глубже в искусственно созданный лабиринт из выставленных в плотные ряды декоративных зеленых кустов. – Поймала! – беззаботность вырывается из губ, и я быстро ретируюсь в сторону, чтобы проворный Стефан не так быстро словил свою добычу. Смешно, но побаловать можно. Короткий шлейф платья тянется за мной, чуть приподнимаясь от стремительного бега. Но и это не естественный бег для опытного убийцы, то есть меня.
Помните, про декорации театра? Все это и есть мои декорации, даже Стефан, который служит мне для выполнения роли далеко невинной девочки. Правда, можно сказать, что он любимая часть спектакля. Мальчик, умеющий найти тайные лазейки к моему выкованному из дамасской стали характеру. Быть может, заставляющий меня продлить ему жизнь на долгие века, или оборвать ее в одночасье. Все зависит от него: пробудит ли он любовь во мне или проголодавшегося зверя.
Я слышала, как он по пути дотрагивался до кустов, словно гладил своей ладонью, и в следующий миг его бег остановился, а в мои ноздри пробилась хорошо известная сладость, искушающая даже самого непоколебимого. Пораненный горящий палец он пытается остудить теплым дыханием, которое только пуще раззадоривает рану заныть сильнее, на подушечке пальца проступила капля крови, устремившаяся вниз. Я не могла позволить ей бесполезно упасть на землю, даже не оценив вкус по достоинству.
– Нужно быть аккуратнее, мистер Сальваторе, – выдерживая строгий тон, кольнув своим укором Стефана больнее, чем та колючая ветка. Мое раздражение молниеносно отразилось на его естестве. Ведь влюбленный всегда чувствует настроение возлюбленного, ну или по крайней мере оно так должно быть, а там черт его знает. Мне никак не хотелось подвергать себя риску быть разоблаченной посторонними зеваками, что могут поглядывать на нас через окно, но это кровь Стефана. Он любимейший нектар. – Сейчас я это исправлю. – Смело подхожу к внимательному Сальваторе, который знает, что я буду делать (его пугает мысль об этом, но я давно успокоила своего мальчика внушением) и поворачиваюсь спиной к дому, чтобы никто не разглядел в этот светлый день мой искривленный лик. Пока все еще в прекрасном виде поднесла его палец к своим губам и остудила пульсирующую боль присущим мне прохладным дыханием. В это время сердце Стефана разрывало грудную клетку, отбивало яростную чечетку, что веселило меня и злило. Злило потому, что нет увлекательней музыки для хищника, но в этот момент собралась с силами и мысленно растоптала свою взбунтовавшуюся злобную суть. Карминово-красные губы обволокли своей упругостью поверхность пальца и втянули кровь, что в любом бы случае вышла из пальца – я лишь ускорила процесс. Но первозданная дикость намного мощнее мнимой человечности вампира и выскользнувшие клыки, один из них вонзается в мягкую плоть глубже, что доставляет боль Стефану. Тот, не ожидавший укола, резко выдергивает палец и несколько капель крови роняются на землю. Он поморщился лишь от боли, мое хищное лицо его не отталкивает, он к нему привык, он его не обиться. Жаль, что Стефан под внушением, и кто его знает, способен ли он держать рот на замке, будучи чистым от моих чар. Это огорчает, посему, в моих действиях по отношению к нему изредка мелькает грубость. Подождав своего прежнего привычного состояния, я вновь счастливо улыбнулась, той самой обманчивой улыбкой, и, устроив ладонь на его щеке, провела большим пальцем по скуле. – Мы сохраним это в тайне. Не рассказывай никому, даже Дэймону, – я подобрала юбки платья и бросилась прочь от Стефана, прячась в запутанном лабиринте, продолжив вести игру.
2014.
– Как мило, тебе не кажется? – проворковала я, как довольная кошка запевает мурлыкающую песню, потрепав по щеке Стефана Сальваторе, чтобы он проснулся после моего мысленного возращения в прошлое, бесцеремонно врываясь уже на протяжении дня в легко внушаемую головушку любимого Стефана. Сейчас на его израненном теле достаточно крови, но она больше не влечет меня. Она мерзостная, такая же, как и моя. Бесполезная для нас. Наносила удары кольями, ножом, насквозь пропитанными ядовитой травой и в результате раны заживают медленно и болезненно. Мы заперты в подвале громоздкого особняка, нас окружают только четыре стены, между нами только стол, на котором разложены орудия для пыток.
– Ты затеяла новый спектакль? Старые актеры не жаждут играть по новому сценарию, Кэтрин, – он заговорил на моем языке, наловчившись еще в прежние времена, чтобы, по его мнению, достучаться до того, что умерло во мне. Как жаль, что он не прав. Во мне все живое, только других нравов и другой закалки.
– Говори, что хочешь, Стефан. Мы еще не все посмотрели, – держу конец ножки столового ножа двумя пальцами, погружая лезвие в банку с водой разбавленной вербеной. На моих губах сладострастная, издевательская улыбка, глаза прищурены, но не из-за плохого освещения, – А когда посмотрим, – достала влажный нож и вальяжно обошла стол, особо не торопясь, но непременно достигая, крадучись, цели, и когда я дошла до Стефана, с томным выдохом, опустилась к нему на колени и одну руку положила на его плечи. Концом ножа коснулась нижней губы Стефана, но мой светлый мальчик мог только отвернуть лицо и никак не выкинуть нож в другую часть комнатушки из-за связанных рук, которыми, кстати, он не мог меня обнять, – И когда мы посмотрим, ты будешь любить меня вечно. Или… – нож устремился на его открытую грудь, так как разорванная рубашка мало что прикрывала. – Мне придется убить тебя. Итак, что смотрим дальше?
*** *** *** *** *** ***
2014.
– Стефан, оставим романтизм до лучших времен. Ты ведь не думаешь, что я задержусь здесь ненадолго? – Тонкие пальцы, которые подвергались аристократическому искусственному вмешательству, ибо с рождения они были урождены для крестьянского труда, но, тем не менее, ничуть не уступающие в белизне и изяществе самых великих господ, обхватывают аккуратно вырисованный мужской подбородок, испачканный в засохшей крови, проделывающей свои тропы из изодранных губ. Зачем издеваюсь над моим трепетным мальчиком, отказывающимся от своей старой и настоящей любви? Задета и ранена равнодушием с его стороны? Отнюдь, перебьюсь. Лишь люблю эффектные появления. А как же вариант с развернувшейся сценой в ресторане за бокалом вина, где пламенные оставившие свои узы сердца снова находят концы нитей и сплетаются воедино? Да, в какой–то бульварной книжонке читала эту претенциозную чушь, едва справилась с рвотным рефлексом. Не люблю нежности. Просто не мое. Не в таком ее проявлении. Нет.
– Готова тебя обрадовать: я слишком долго скиталась без моих обворожительных братцев, посему пробыть здесь обязана как можно дольше. К тому же, я из старой эпохи, когда гости были в почете, и гостеприимство могло растянуться вплоть до нескольких лет. Не то, что сейчас. Люди слишком ограничены и помешаны на собственной жизни, – закусываю нижнюю губу, как бы осекаясь, и растягиваю губы в ленивой улыбке, понимая суть последней фразы. – Посмотри на меня, Стефан, – резко направляю его подбородок в мою сторону и пару мгновений проницательно всматриваюсь в светлую бездну глаз, – Перейдем к фактам, – еще теснее оплетаю крепкую сальваторовскую шею, сидя у него на коленях и предвкушающе облизнула пересохшие губы, после чего продолжила: – Мне интересно знать: как не такие уж и бездари эти основатели, мнившие себя главарями города, стали подозревать такую безобидную и очаровательную сиротку из сгоревшей дотла Атланты?
1864.
Из меня получился бы безупречный полководец, который со всеми изъянами знает искусство тактики, ведения боя. Пожалуй, написала бы книгу, заделавшись мужским псевдонимом. Имя выбрала бы простое, но с мощным усилением в понимании. У меня есть свое место боя, своя армия, сражаюсь не на жизнь, а на смерть, рискуя всем, иногда выхожу потрепанной, побитой, но живой с горящими новоявленной жизнью глазами. В этом плане не боюсь замарать руки. Но помимо сухого рассудка в борьбе участвует и человеческое искушение. Не считаю это лишним, наоборот — невероятный шарм к моему арсеналу. Думаете, я до мозга костей задеревенела, иссохла, потухла, во мне нет ничего, кроме автоматически работающих механизмов? Ошибаетесь, кретины. Я живая, горячая, сенситивная, просто во сто крат сильнее, лучше. Уверена? Абсолютно, проверено веками. Посему жизнь в маленьких городках является моим, скажем, хобби. Вы ведь любите читать книги, вышивать крестиком, играть на инструменте, проводить время на балах, вести дискуссии на военные темы, сплетничать. В момент своего любимого занятия вы испытываете упоительное наслаждение, неиссякаемое воодушевление. Так же и я люблю выстраивать жизнь в уютных городках, где каждого знают в лицо. Во–первых, малое количество проще запомнить, легче войти в доверие: стоит произвести хорошее впечатление на одного господина, как это впечатление инфекционно распространиться на других; во–вторых, за короткие ниточки легче дергать, меньше шансов запутаться. Все у тебя на виду, под чутким контролем, любая новость коснется буквально всех ушей. В–третьих, создавая фальшивое окружение ненастоящих друзей, чувствую недостающую меня защищенность, коей никогда не обладаю в полной мере. У каждого свои изъяны.
Вынимаю шпильки из замысловато выстроенной прически, дабы уставшие волосы приняли свой привычный вид в момент, когда Стефан осторожно входит в мою комнату и, стараясь не наводить шум, плавно закрывает дверь. Выходит, мою подброшенную пригласительную записку за ужином он не упустил из виду и, уверена, несколько раз вглядывался в извилистые линии смольных чернил, выводящие осмысленные буквы. Бросаю на него в зеркальном отображении едва проглядывавшую в сомкнутых губах радость, не оставляя свое вечернее занятие. Волосы тяжелыми локонами уже струятся за спиной, ласково прикасаясь к оголенным плечам. Не обращаю внимания на Стефана, на деле, как хищник, высматриваю его и поджидаю нужного момента. Прошло много времени с первого ропотного поведения, Сальваторе успел раскрепоститься и помешаться на мысли, что я должна быть его, проявляя вспышки ревности, но не такие рьяные, как у его импульсивного братца. В их стенаниях принимаю безучастие, наблюдая за самосгоранием каждого. Получаю наслаждения от обоих, но к каждому питаю свою особенную симпатию. Долго объяснять, не до рассуждений.
Немая сцена гораздо интимней любого любовного диалога. Стефан пересекает часть комнаты и бережно укладывает мои густые волосы на одно плечо, после чего, наклонившись, припадает жаждущими губами к шее, словно у Ниобеи, покрывая белую кожу полотном нежных поцелуев, плавно переходящие в смелые. Под влиянием наплывших ощущений, ложу щетку для волос на столик и склоняю голову в сторону для большего простора. В голове у каждого запечатлеется этот сладчайший миг. Он знает, что последует после, чего я захочу: он предоставит мне свою шею, и я изопью из нее кровь. А пока Стефан получает некую компенсацию за будущую боль.
Запах резкости грубого растения вбивается мне в нос, отвлекая от близости. Раздражающий аромат проталкивается в мои легкие и нещадно царапает стенки, из–за чего начинаю заходиться кашлем. Что за черт?!
– Откуда этот запах? – Перекрываю доступ к воздуху ладонью и успокаиваюсь от нахлынувшего приступа.
– Какой запах? Ты о чем? – Недоумевающий Стефан оглядывает близлежащие предметы в поисках побочного эффекта, задумываясь о флакончиках с духами, которые могли вызвать аллергическую реакцию. Какая реакция у вампира?
– Вербена. Посмотри у себя в карманах, – разворачиваюсь к нему и нетерпеливо жду его шарящих по карманам действий. После недолгих манипуляций он извлекает из грудного кармана веточку недавно сорванной еще свежей вербены.
Предатели?
Молниеносно срываюсь с места и с гневом вдавливаю массивное тело молодого Стефана в стену. Мне это по зубам, как и в случае свернуть голову, если понадобиться. Жаль, конечно, если будет он.
– Ты же знаешь, что я не переношу вербену, зачем ты ее себе положил? – Длинными пальцами ловко и крепко сжимаю шею, которая напоминает тростинку в моей хватке. Зародившаяся злость из–за чуть не нанесенного вреда, или же сердечко захлопотало в принятии того, что это проделки возлюбленного? Решай быстрее, Кэтрин.
Испугавшись моего гнева, Стефан оторопел и потерялся в словах. Не каждый день предоставляется вид разгневанного «ангела».
– Это не мое. Кто–то подложил. – Хрипло звучит из его уст, захватывая оторванный от его легких жизненно необходимый воздух для таких слабых. Я спокойно отпускаю руку и отхожу на безопасное расстояние, чтобы Сальваторе вновь чувствовал себя уверенно, и смыкаю руки у себя за спиной, гордо выпрямляя осанку.
– Как ты думаешь, мой милый Стефан, чьих рук эти проделки? – Сладкий, воркующий тон звучит убаюкивающе, простая улыбка дополняет успокоительную картину, словно ластик, стирающий только что произошедший фрагмент. Значит, в моей берлоге крысы? Нехорошо.
– Возможно, это был Дэймон? – Опираясь спиной о стену, он комкает в руках вредоносную веточку, а после приближается к окну и отталкивает против себя полураскрытые оконные рамы. – Я уверен, что это Дэймон, – дополняет в голос твердости и непоколебимой уверенности. Комок погибшего растения слетает с его разжатой ладони и устремляется в ночную бездну.
Его суждение оценивается едким смешком.
– Едва ли. Он предпочтет нанести удар, стоя к тебе лицом. Это не его авторство. Но ты опять ревнуешь, а мы это уже обсуждали. Оставь его в покое, – подкрадываюсь к нему и застываю за спиной. Мои передвижения он слышал по шуршащим юбкам, от которых собиралась избавиться после вечернего туалета. – В городе знают о существовании вампиров. Что ж, очень печально для них. Ты ведь мне поможешь разузнать об этом, верно? – С этими словами приближаюсь к его мочке уха и цепляю ее зубами, а в следующий момент небрежно с вампирской мощностью швыряю его на кровать и стремительно оказываюсь сверху.
2014
Мы одновременно выныриваем из практически доподлинного воспоминания. Яркие краски прошлых лет еще пару секунд выстилаются перед глазами, а потом рассыпаются на мелкие пульсирующие вплоть до молекул бусины. Ослабленный организм Стефана податлив на мои уловки и с легкостью дается в плен, мне же остается только направить его сознание в нужное русло и вместе с ним просмотреть фрагменты нашей жизни.
– Освежил память? – Выскальзываю из его объятий и кидаю нож на металлическую поверхность столика на колесиках. Стала выискивать какой–нибудь инструмент для изощренной пытки, но из присутствующих ничего не подходит по вкусу.
– Мне интересна твоя точка зрения. А если нет желания говорить… – тут же схватила только что кинутый нож и проткнула им мягкую плоть живота Сальваторе, вызывая на его лице болезненную физиономию, чему с садистским удовольствием улыбнулась. Сумасшедшая, ничего не скажешь. Не без греха, да. – …заставлю. Вспоминай пока и набирайся сил, а я хочу выпить. – ловкие пальцы перехватили мужской подбородок и липкие от крови губы вжались в мои, после чего дефилирующе вышла из подвальной комнаты, выстроенной каким–то извращенцем, мучивший здесь своих жертв, пока семья безмятежно спала.
Естественные лучи дневного солнца проникали из щелей тяжелых портьер и действовали ободряюще. После пыльного темного помещения хочется чего–то свежего и настоящего. Персональный сальваторовский бар остался без хозяйского присмотра, посему, схватив первый попавшейся графин, стала наливать виски в граненый стакан.
– Руки прочь! – Командный голос гремит за спиной, провоцируя меня на прямо противоположную реакцию. Лениво разворачиваюсь к Дэймону и, скривив саркастически губы, поднимаю стакан в немом тосте, устраивая одну руку на талию.
– Киски хотят виски, – парирую и затем делаю несколько жадных глотков. Ну и гадливая я, ужас. Прости, Дэймон. Хотя, нет, не прости.
– Не захлебнись, – пожелал мне старший братец, который возрос в моих глазах после своих изменений (взялся за ум, харизму — умница). – Лучше скажи мне, где Стефан? – Подходит к своей излюбленной и священной выпивке, намеренно задевая меня и пихая в сторону, что я изящно игнорирую, устроившись рядом.
– Я в няньки не нанималась. Вы же вместе спали в детстве, когда на улице сверкали молнии и гремел гром. У вас больше общего, вот ты и должен знать, – пожимаю плечами, смыкая губы на краю стакана. Не сказала бы, что моя речь прозвучала не убедительно, но старший Сальваторе редкостный параноик из–за чего он сейчас бьет по моей руке, в которой ютилась выпивка, и закидывает меня на стол, буквально пригвождая к нему, удерживая спесивую бестию удавкой в виде своей руки. Силы хватит, чтобы разломать его напополам, но можно и подождать с этим.
– Знаешь, что тебя выдает? Твоя сучья улыбка, не исчезающая на твоих губах, когда ты что–то планируешь. Говори, где Стефан? – Натиск его руки становится жестче, приходиться забыть о человеческом дыхании.
– А я только что хотела по–дружески сойтись, – понять не могу: его буравящий взгляд должен меня расколоть? Решаю подыграть ему и начинаю мяться, словно вот–вот выдам правду. – Ну ладно, скажу. Не по–дружески, по–любовно, – выдавливаю едкую улыбку и прохожусь ноготками по торсу Дэймона, вызывая щекотку из–за чего он напрягается телом, но не отпускает меня. Изловчившись, выставляю ногу и отталкиваю его от себя, впиваясь каблуком в брюхо. Приняв вертикальное положение, оправляю выбившиеся из общей гармоничной укладки волос, пряди.
– Да не знаю я, где Стефан! – рявкнув в его сторону и сверкнув сузившими глазами, принимаю вызывающую позу, провоцируя его на дальнейшие распри. Но недооценив оппонента в первый раз, во второй – Дэймон не рискует напасть. Мах рукой на меня — и он уходит из надоевшего ему дома. Наконец. Закатываю глаза, беру нужную вещицу и снова отправляюсь в прохладный подвал.
Привязанный к стулу сломленный Стефан с опущенной головой вызывает щемящий клокот в сердце, чуть ли не нежность. Я подхожу к железному столику и упираюсь руками о поверхность, направив на них свой вес.
– Ну что, готов поделиться своими воспоминаниями?