Ты не чувствуешь дыхание то ли вернувшейся, то ли затянувшейся зимы, когда вокруг тепло. Ты не чувствуешь дыхание зимы, когда тепло от приятных слов, еды и питья, хорошей музыки и жара тел… Ты словно в герметически закрытой банке: не позволяешь подставить щеки холодным поцелуям зимы, а она сыпет и сыпет колючим снегом на уже зеленую апрельскую траву. Ты не чувствуешь пронизывающего ветра и холода за окном, но видишь, как кружит снег, как он рвет на части кроны деревьев, как люди бегут по улице, кутаясь в шубы и пальто, оставляя на снегу следы. Снег в апреле?!
Она тяжело вздохнула, кинув безразличный взгляд на вальсирующие снежинки за окном и следы на дороге, в которые из-под снега кое-где пробивалась зелень. Сейчас ей тепло. Рядом его плечо и такой же безразличный взгляд в окно. Он думает о чем-то своем.
- Когда уже весна? – спрашивает он, кажется, просто, чтобы о чем-то спрашивать, не ожидая ее ответа. Она пожимает плечами, потому что сама хотела бы знать ответ. И признается себе, что ей наплевать, придет ли весна вообще. Ее весна здесь и сейчас, когда его плечо рядом с ее плечом. Но она знает, что через пару часов, ей придется выйти на улицу и почувствовать суровые порывы ветра и колючий снег на разгоряченном лице. И весна закончится снова, позволяя зиме осыпать землю ледяными поцелуями.
Страх перед тем, что все скоро закончится, сковывает ее, и она начинает какой-то разговор, лишь бы не молчать. Только бы не молчать. Только не с ним. Это грех! Это насмешка судьбы, если они будут молчать. Только не сейчас, когда внутри нее наконец-то весна. Она говорит что-то. От волнения, каждое слово ей самой кажется глупым. Он улыбается, отвечает, что-то рассказывает. Он спокоен и мыслями далеко. Он обманывает и себя, и ее, продолжает сидеть здесь и говорить, говорить, говорить. Зачем выходить на холод сейчас, когда есть эта теплая комната и кто-то рядом? Кто-то… Сейчас ему все-равно кто.
Зима слишком затянулась, как и ее желание слышать и видеть его постоянно. И даже апрельский снег кричит ей о том, что он лишь подарит ей только холод и отчуждение. Ей даже в апреле будет холодно и одиноко. Даже снег предостерегает ее, словно не давая ей снова совершать ошибки, о которых она будет жалеть.
Она в тысячный раз признается себе в том, что влечение, такое фатальное, неизбежно давящее и убивающее ее изнутри, и сумасшествие, накрывающее с головой, выдержанное годами, как хорошее вино, сейчас захлестнут ее. Это ее смертный грех, и исповеди внутри себя не отпустят этот грех никогда. Разве, что, может, зима растворит его своими снежными поцелуями и заставит забыть.
Он хотел бы получить все от теплой ночи в комнате за стеной, отделяющей их от апрельского снега снаружи. Его настроение как спичка – так быстро распаляется, - и огонек становится ярче и поднимается выше, пожирая темноту и ненужные мысли. Ему не важно, что холод наступит, ему не важно, что холод пронзит ее и парализует ей разум, когда его огонек погаснет на краешке скрюченной догоревшей спички.
Но сейчас его спичка только-только зажглась, огонек его страсти только родился. Он необратимо закипит, накрыв и ее горячим паром. Он закипит, зная, что борясь со своими «грешками» внутри, она уступит давящему на голову порыву, хотя ему неведомо, что этот порыв намного больше напоминает план. План по сближению с ним, хорошо сваренный годами и настоявшийся, как зелье. У нее внутри сломан механизм и отсутствует опция «Отмена». Не потому что она безотказна, а потому что она не умеет отказывать ему. А его спичка лишь легонько чиркнет по ее клавише «Ок».
Его огонек способен ослепить ее, потому что ее глаза уж слишком чувствительны к его огню. Его случайный жар, так же случайно погаснет, так же быстро, как и закончится ее особая весна. Их костер, разгоревшийся до краснеющих углей, погас, словно приглушенный внезапным ливнем. Послышались легкие удары капель дождя за окном. Апрельский снег сменился дождем, заглушая пожар за стеной в наполненной светом комнате. Она взглянула в его холодные глаза и не узнала человека, только что согревавшего ее. Он снова стал ледяным, но улыбчивым, приветливым, но отстраненным, каким она знала его всегда. Спичка погасла и скрючилась черной ниткой. А ее сердце почернело и сжалось в комок, напоминая теперь кусок угля.
У него для нее была одна лишь спичка, она зажглась по воле случая. Зажглась и сгорела для того, чтобы больше никогда не загореться снова. Зажглась, чтобы согреть их обоих перед тем, как они ступят за дверь под порывы ветра. Одна лишь спичка. А у нее для него так и осталась зажигалка, полная огня. Многоразовая. Как абонемент… Он взял зажигалку, чтобы поджечь спичку, а потом отбросил ее в сторону. Ее чувства, как тонкий метал, что сгибается при ударе, упали и ударились о каменный пол. Она как металлическая зажигалка Zippo повредилась от удара. На ней осталась вмятина, но от этого она не стала бесполезной. Разве что только для него.
***
Обхватив себя за плечи, съёжившись от холода и опустив нос за ворот пальто, она пряталась от капель дождя, смывавшего с черной земли белые хлопья апрельского снега. Она прикрыла глаза, пытаясь не вдыхать холодный воздух. Тяжелая музыка в наушниках взбодрила ее, возможно, для того, чтобы придать ей сил для борьбы с тем…другим холодом, который оставили ей его глаза и улыбка. Его улыбка, как немое кино, которая при озвучке говорила бы «Ну, увидимся». Музыка взбодрила, чтобы дать силы бороться с холодом, хотя бы до тех пор, пока она не доберется до своей теплой кровати, чтобы отключиться. А что потом?
В зажигалке еще так много огня. Она предательски шепчет ему: «Мы еще встретимся, и снова сгорим в блаженстве». Черт! Хочется включать ее, чиркать, пока в ней, наконец, не закончится топливо. Когда же снег закончится и наступит весна? Ее весна. Не на пару часов весна, а так чтобы на настоящую весну потянуло. Закончилось бы топливо, может быть, и прекратились бы порывы ветра и хлопья снега на зеленой траве в апреле.
Чирк, чирк, чирк, чирк, чирк, пока не сотрется палец… Чирк, чирк, чирк, чирк, чирк…