Павлу Кильницкому
- Т.е. вы утверждаете, что всё помните?..
- Как и полагается по закону правды. Всё сохранилось. Трижды delete, трижды «Господи помилуй!», даже продезинфицировала трижды, но память видимо приобрела за время моих исследований свободолюбивые качества, - она язвительно улыбалась, и в уголках её рта образовывались трещинки правды, сквозь которые просачивался гной привитой ей с детства лжи.
В зале суда присутствовали родные, близкие, друзья, коллеги, случайные встречные, все, кому она была не безразлична. Все до единого святые негодники проклятого мира. Шёл 3333 год.
- И вас абсолютно не смущает то, что датчики грехопадений по всему вашему организму даже сейчас фиксируют максимальную степень опасности? – Судья не мог смириться с этой неразумной дерзостью пользователя бесполезной жизнью. Более всего, конечно же, его огорчало то, что особа, распятая на кресте подсудимых, была женского рода.
- Ваша не честь (нечисть)! С вашего позволения я всё же хотя бы попробую назвать людей и вещи своими именами, - ей было сложно говорить и ужасно хотелось пить. - Мне тридцать три года, тринадцать из которых я потратила на дело всей моей жизни: разоблачение корпоративной святости. С детства мне насильно привили комплекс первородного греха, от которого по достижению мною шестнадцатилетнего возраста я могла избавляться каждый раз, когда заново согрешила. Благо датчиками мы напичканы под завязку пупка. Прейскурант грехов с первого класса, как всем нам известно, мы заучивали на память, вперемешку с алфавитом и таблицей умножения. Прививки нам делали регулярно. Во избежание отклонения от норм. И к шестнадцати годам выпускали во взрослую, наполненную страстями, жизнь. С одной единственной целью: умереть, во что бы то ни стало. Не важно, какими путями. Но прийти к логическому завершению жизни. Барахтаясь в этой атлантической луже дерьма, соревнуясь друг с другом в ненависти. Простите за правду, в которой вашу любовь я назвала по заслугам!.. – и кровь, текущая из её ран, заблагоухала.
В зале зависло молчание. Отец подсудимой заплакал, и бордовые воспоминания потекли у него изо рта, носа, глаз и ушей. После 33 лет он прекратил стирать из памяти грехи, перестав отказываться от их последствий.
В 3000 году правительство Земного шара во главе с Церковью приняло третью редакцию Закона о грехопадении. Закон не просто разрешал, он обязывал стирать из памяти смертные грехи, полностью освобождая человека от ответственности за собственные поступки. Закон №13 об «Умывании рук». И человечество начало просто выгнивать, украшая жёлтыми нарывами благодушное лицо Земли…
Папа распятой праведницы, выкидыш одинокого Бога, вычислил однажды, что датчики, которые всем жителям Земли начинали вживлять в организм ещё в 3-летнем возрасте, реагируют на душу, заточённую внутри тела, когда она отягощается страстями. Вес её увеличивается, отчего показания датчиков обнуляются, падая на дно шкалы. Но как только душа начинает осознавать это и стремиться к очищению, она облегчается, и показания датчиков зашкаливают. Отец наладил контакт души с телом настолько, что мог управлять её весом. И датчики не замечали подмены. Само собой, дочь он обучил этому в совершенстве. Но не учёл одного: женский организм оказался намного чувствительнее мужского. И датчики обнаружили подмену, когда в очередной раз она взяла на себя ответственность за… чужие грехи.
- Другими словами, вы пытаетесь обвинить нас во лжи, находясь при этом по ту сторону правды?.. – максимально добродушно постарался спросить её Судья.
- Я не пытаюсь. Пытаться – худшая пытка. Я делаю. Как и полагается после выроненного изо рта слова, - из последних сил говорила она, истекая кровью.
- Поймите, что здесь никто не желает вам зла. Мир совершенен. И вы – часть этого совершенства. Просто сотрите пыль с ваших воспоминаний. Очиститесь. Здесь все чисты! Незачем пятнать этих праведников своими догадками. Будьте разумны! Просто нажмите эту розовую кнопку на груди, за которой притаилось ваше любящее сердце. И забудьте.
Судья говорил о кнопке, которую вживляли в человеческое тело вместе с датчиками. После нажатия на неё душу охватывал электрический паралич, действия которого хватало до следующего совершения греха. И поскольку люди грешили нетерпеливо часто, пауз, в которых душа могла бы опомниться, практически не наблюдалось.
- Глупая девочка! – качала головой бабушка подсудимой. Из ушей у неё лилась вода, голова бабушки напоминала аквариум, и вода в аквариуме была чиста, как в день её рождения. Бабушка была святой. Потому что начала жать на кнопку delete ещё в 13, когда впервые согрешила с учителем грехопадения.
- До завершения вашей жизни не так много, маленькая, опомнитесь, - шептал ей на ухо Судья, спустившись с пьедестала, - вы же знаете, все ваши письменные труды будут сожжены сразу после вашей никчёмной смерти. Ваша истина пагубно отражается на душевном здоровье населения Земли. Сердце колет!
Он вернулся на пьедестал лжи и ласково попросил приближённых:
- Выньте гвозди из её ладоней, чтобы девочка смогла нажать на кнопку.
- Не нужно! – ответила она.
- Что ж, - Судья постарался заплакать. – Тогда скажите нам что-нибудь на прощанье, сестрёнка.
Она горько улыбнулась и тихо выронила:
- Я… ненавижу вас! Искренне.
И копье правосудия проткнуло ей бок.
- У кого-нибудь есть возражения? – смахнул скупую слезу со щеки Судья.
Присутствующие единодушно проголосовали нажатием кнопки на левой груди. Судья произнёс трижды «Господи помилуй» и, пока доставал дезинфицирующую жидкость из портфеля, к его пьедесталу подошёл отец умершей девушки. Судья удивлённо посмотрел на него. Отец грустно улыбнулся. Из глаз его текли красные слёзы. Он молча положил кусок содранной с груди плоти с розовой кнопкой Судье на стол и, развернувшись, отправился домой. Грудь его была вскрыта. Тело заливала кровь. А бьющееся сердце внутри светилось, ослепляя присутствующих, которые забыли обо всём случившемся, как только старик вышел из зала правосудия.