Утречко. Обыкновенное, январское.
- Ну, что, - говорит Кама – тихо, но ее голос отчетливо выделяется на фоне звучащей с телеэкрана музыки из заставки утренних новостей. – Пора вставать.
В следующий миг она стремительно выходит из комнаты, заслышав свист чайника – только мелькнула в дверном проеме грива светлых волос, перевязанных черной лентой.
Под одеялом тепло, чего не скажешь о наруже, куда мне вскоре предстоит отправиться – видеть людей и делать дела – в любимейший из дней недели, угадай с трех раз, какой. Раздвигаю шторы. За ночь снежок выпал и посеребрил крыши, а это значит, что они снова стали непригодными для вечерне-закатных прогулок – не дай Б-г поскользнусь, упаду.
Машины гудят, вороны кричат в утренней темнотище. И... не покидает чувство, будто все это уже происходило, и не один раз. Все абсолютно такое же как... когда-то там. Казалось бы, что тут такого странного? Утренняя рутина, все дела. Но нет, чувствую, тут собака в другом зарыта...
На кухне Кама пошуршала пакетом с растворимым кофе (всякий прочий закончился), гремит чайником, наливая воду в кружки, и шумно возвращает его обратно на плитку. У ее ног вертится сонный британец Мыш, прося, чтоб его покормили. Я пересыпаю остатки рафинада из сахарницы в пустую вазочку для мороженого, потом обратно в сахарницу, и снова в вазочку, пока на стол передо мной не опускается дымящаяся кружка.
Кама села напротив, обняв колени руками. Молчит. Очевидно, что ей сейчас не до разговоров. Странная она – не всегда, но иногда бывает, когда, видимо, что-то внутри нее в чем-то не согласно с тем, что происходит снаружи. Ходит, рассеянная: то тут постоит, то там, то пялится на ничем не примечательную хозяйскую картину, то в потолок. Впрочем, думаю я, разве у меня самой не бывает точно таких же закидонов и по точно такой же причине? И я наверняка при этом выгляжу ничуть не лучше.
Но, несмотря на Камин упадок настроения, мне не терпится услышать от нее хоть слово об Амстердаме. Ну как, Амстердам же! Как тут можно молчать!
И поэтому я спрашиваю:
- А о своей поездке ты совсем ничего не расскажешь?
Кама неохотно отрывает взгляд от пола.
- Ну почему же, расскажу. – Она тянется за спичками, лежащими тут же, на столе, и достает из кармана сигареты. Закуривает. – Амстердам как Амстердам. Только мне, наверное, повезло – я встретила там много добрых людей.
- А ты думала, они там все злые?
Кама выдыхает струйку дыма.
- Да не то чтобы... Просто не подозревала, что настолько добрые. Всегда тебе рады, даже если вы мало знакомы...
Мыш с мявканьем запрыгнул на стол и вытянулся там. Кама рассказывала, рассеянно поглаживая кота.
- Там совсем не было снега, несмотря на январь, зато полно велосипедистов. И много маленьких домов, которые выглядят как игрушечные. И странных домов тоже хватает. Трамваи звенят, люди бегают. Полно разрисованных стен. Вроде думаешь – и у нас ведь так же, но нет. У них есть что-то такое, чего здесь или нет, или я просто этого не могу уловить. Может, потому, что я там не живу, а перееду туда – и весь уют и задушевность мигом исчезнут.
Она стряхивает пепел в консервную банку, служащую пепельницей. Мыш урчит, наблюдает за сигаретой в ее руке и недовольно морщится.
- А в остальном, знаешь, мне как-то не очень хочется туда возвращаться, - говорит Кама, и ее голос снова становится грустным. - Разве только если лет через n, и то вряд ли.
- А что так?
- Не все, кого я там встретила, оказались одинаково добрыми, - задумчиво отвечает Кама. – Впрочем, это обычное явление.
- Я бы сказала, чересчур заурядное, - замечаю я.
- Ага. И, конечно, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
- Грусть-тоска... – подсказываю я.
- Она самая. И ностальгия, понимаешь ли. Эта штука кажется довольно забавной, когда читаешь о ней в книгах или смотришь в кино, а потом сама с ней сталкиваешься – и как-то совсем не смешно это, оказывается... И как всегда не без разговоров в голове, - с усмешкой добавляет Кама. – Куда же без них, родимых. Верно говорю?
Хорошая была зима, думаю я, открыв глаза. Последняя из хороших зим. Камы уже нет, и Мыш исчез. На столе - остывшая кружка с недопитым кофе и полупустая (или полузаполненная?) банка-пепельница. Настенные часы подсказывают, что пора убегать на свершение каждодневных подвигов.
Но напоследок открою-ка нараспашку окно. Почему бы нет? Тепло ведь. Утречко. Обыкновенное, июльское.