Глава 9. Исповедь Елены. Шаги по земле

   
               
    Скамейка в привокзальном сквере, на которую мы присели,  оказалась  без спинки.  Мне было удобней сесть на неё верхом,  чтобы, не поворачивая голову, смотреть на Елену. 
     Ранняя утренняя заря стала медленно подниматься от горизонта и тушить на небе звезды, помогая мне лучше разглядеть профиль лица моей спутницы.  Её облик сохранял обычную женственность молодой девушки с мягкими очертаниями щёк, носа, глаз  и припухлостью губ. Но в обоих уголках этих губ я увидел  зародившиеся маленькие направленные вниз морщинки, скорей всего, оповещающие  о пережитых ею печальных днях, тяжелых не по возрасту.
– Позволь рассказать тебе, о своей жизни то, что я никому никогда не рассказывала,– обратилась ко мне Лена.– Ты заслужил мою искренность, – закончила она и вдруг навзрыд расплакалась.
– Я буду внимательно тебя слушать, только, пожалуйста, не плачь,–  попросил я Лену. Она вытерла слёзы, и я услышал её исповедь.
    
    Фамилия моя не Иванова и звать меня не Лена, но это сейчас не важно.
    Моя семья жила в поселке Тушино Московской области, где я и родилась. Отец работал военспецом,  по разработке топогра-фических карт для  РККА  (Рабоче – Крестьянской Красной Армии) имел воинское  звание комбрига, носил в петлицах один ромб.  Мама трудилась в типографии наборщицей шрифтом текста и вела домашнее хозяйство. Я училась в местной школе и, как  помню, довольно успешно. Занималась в драмкружке.
    В конце августа 1937 года к нам в квартиру ночью нагрянули сотрудники НКВД и арестовали сразу и отца, и маму. Когда я схватилась за неё и начала реветь, один из пришедших оттолкнул меня и закричал: « Не лезь, вражье отродье, а то плохо будет!» Потом швырнул меня на пол и ударил ногой в живот: я потеряла сознание, а когда очнулась, в квартире кроме меня никого уже не было. Так в одну ночь я потеряла родителей. В том году мне исполнилось пятнадцать  лет. Пережить эту трагедию мне помогла соседка бабушка Вера.
     Через два месяца пришли и за мной: «Быстро собирайся, поедешь со своей  матерью, которая получила по решению спецсу-да (тройки) срок в размере 18 лет, восемь из который лагерные.     Отец твой у советской власти заработал «вышку»,– объявил мне посыльный, то ли радуясь этому, то ли сочувствуя.
   Так я вместе с матерью очутилась в Казахстане в 43 километрах от города Акмолинска, в поселке   Малиновка, на 26-ой точке Акмолинского лагеря жён « изменников родины» (АЛЖИРа ) – одной из самых крупных женских лагерных зон в стране. Численность заключенных, осужденных по политическим статьям, находящихся за колючей проволокой с охранными вышками на углах по периметру зоны,  доходила до 4,5 тысяч человек.
     Детей и подростков, которые прибыли с матерями, и меня в том числе, поселили в бараке вне зоны. Иногда к нам приводили наших мам на свиданье. Начальник Акмолинского карлага Баринов Сергей Васильевич, по моей оценке, был порядочным человеком и, на уровне своих служебных возможностей, помогал нам, детям «врагов народа», прожить в тяжелейших условиях: « ни тюрьма,  ни воля».
    Моя мама не смогла осилить жизнь в зоне за колючей проволокой,  потеряв любимого мужа и, понимая, как страдаю я
     В январе 1939 года она покончила жизнь самоубийством. В те зимние месяцы в Казахстане стояли сорокаградусные морозы и свирепствовали снежные бури. Иногда сугробы из снега  не позволяли выйти из нашего саманного барака. Маму нашли в сугробе на территории зоны недалеко от охранной вышки. В руках её была рукопись, завернутая в тряпку. Она писала её о том, что видела на протяжении времени своего заключения. Рукопись была на различных листках бумаги, которые ей удавалось достать. Мне потом рассказывали заключенные женщины, как эта рукопись тайно ходила и читалась в зоне. К сожалению, получить и сохранить её  я не смогла.  После случившегося Баринов пригласил меня к себе и сказал:
– Сожалею о преждевременной смерти твоей матери, но не могу оправдать её. Не всё было потеряно: надо верить, что времена меняются. А тебе необходимо изменить местожительство и уехать из Малиновки.  Я подыскал это место, где ты сможешь жить, и окончить среднюю школу.  Недалеко по железной дороге в сторону Караганды есть станция «45-ый разъезд».  Там живёт и работает мой знакомый,  начальник  колонии для несовершеннолетних. Он просил найти ему девушку для удочерения. Если ты согласна могу направить тебя к  нему.
–Я согласна теперь на всё, Сергей Васильевич. А могли ли Вы отдать рукопись моей мамы, чтобы сохранить мне о ней хоть какую- нибудь память?– попросила я Баринова.
–Нет, этого сделать я не могу. Рукопись должна быть передана в архив, но не теперь. Пока она сохранится лично у меня, это я обещаю.
– Раз ты согласна на моё предложение, то нужно решить последний вопрос:
   изменить свою фамилию и имя, иначе будет трудно все время доказывать чья ты и кем были твои родители.
   – Мои родители были честными и преданными Родине людьми,– возмутилась я.
 – Вот это и придется каждый раз доказывать, при поступлении на работу   или   учёбу. Мной дана команда моему заместителю Мишину подготовить документы на имя Ивановой Елены. Замуж выйдешь, всё равно будешь менять фамилию,– закончил беседу Баринов.
     Лена замолчала, задумалась, а потом, обращаясь ко мне, сказала:
–Таким образом, Марат, судьба зачеркнула моё прошлое, и я стала  Ивановой Еленой Константиновной, дочерью начальника колонии несовершеннолетних мальчиков.
     Слушая Лену, я невольно соединял её судьбу со своей и думал, как много таких, как мы с ней мальчиков и девочек, в одночасье ставшими членами семьи «изменников родины» (ЧСИР), которые любили и любят свою единственную Родину, которые погибали за её свободу в годы Отечественной войны.
– А ты знаешь, к кому я еду в Акмолинск?– спросил я Елену.
– Нет, не знаю, ты мне этого не говорил.
– Еду я в Малиновку, на 26-ю точку, там моя мама Анна Васильевна Носова отбывает срок, как и твоя покойная мамаша – 18 лет.
– Такая шутка неуместна!– обиделась и отвернулась Иванова.
–  В таких случаях я не стал бы шутить. Это - сущая правда.
–  Как здорово! Мы с тобой родственные души.  Ещё одно подтверждение, что я дрянь, которая пыталась украсть твой чемодан, а ты ангел, простивший мне это преступление,– она намеревалась снова обнять меня и поцеловать, но я уклонился от этого.
– Давай не будем мериться: кто дрянь, а кто ангел. К перрону подходит пассажирский поезд, следующий на Петропавловск, пора идти на посадку.
      В вагоне было много народа, пахло луком и рыбой. Мы присели  на нижнюю полку в общем купе и смотрели, как за окном  мелькают березовые и сосновые перелески, переходящие в пастбища лугов или в зеркальные поверхности озёр. Лена долго молчала, любуясь природой Северного Казахстана.
 – Смотрю я и думаю, как прекрасен мир,– вдруг молвила она,– живи и наслаждайся жизнью и красотой природы.  Ан, нет! Человек так жить не хочет. Ему нужны вражда между собой, аресты, расстрелы, кровавые войны. Эпидемия жестокости, порожденная жадностью к богатству, обворожила многих  людей и правит миром. Они не думают о том, что человеческая жизнь является эпизодом времени и хладнокровно тратят её на совершенно не-нужные дела.
– Радуюсь, что тебя посетила философия, это к урожаю твоего благородства,– пошутил я, поддерживая её настрой.
– Шутки в сторону, Марат, я решила ехать с тобой в Акмолинск, чтобы побывать на могиле матушки. Кроме того, мне необходимо закончить исповедь тебе о своём прошлом быте, чтобы навсегда забыть о нём и начать  новую жизнь с чистого листа.
        Всю дорогу, до Акмолинска Лена рассказывала о том, как  жилось в новой семье у отчима, который полюбил её, стал родным, и устроил учиться в школу при колонии. Директором школы была его жена, хорошие отношения с которой  у Лены не сложились. Валентина Ивановна, так звали жену отчима, с самого начала появления Елены в семье, без причины ревновала мужа к приёмной дочери: «Какой бес подбросил тебя к нам в семью на мою шею? – часто донимала она подобными вопросами девушку, – пора замуж выходить в твои-то годы, а не в приёмных дочках сидеть». Лена не знала, как угодить мачехе, но и отцу на неё не жаловалась.
       Вечерняя школа для  колонистов находилась на территории в охраняемой зоне колонии.  В эту же школу ходила и Лена.
     И случилась беда: она влюбилась в одноклассника Женю,  осуждённого на два года за воровство.
 Жена отчима сразу сообщила мужу об этом, добавив от себя придуманный компромат. Отношения к ней в семье серьезно ис-портились, и был момент, когда Лена попыталась повторить судьбу матери, но побоялась это сделать и решила уйти из семьи.   Уговорив Женю бежать вместе с ней, сама разработала план побега, который вскоре, с её активной помощью, они и осуществили.
       У Евгения на воле оставались старые друзья, в кампанию которых он вернулся и продолжил свои прежние дела.  Елена познакомилась с преступным миром и приобрела в нём широкую известность и  кличку « Ленка-артистка.» Но вскоре Евгений снова попался на краже, а она случайно избежала ареста. Пришлось, как она выразилась: «Лечь на дно и устроиться на работу.»
      – Работу я нашла в госпитале курорта Боровое в качестве уборщицы,– заканчивая свою исповедь, сказала Елена,– что было дальше, ты знаешь, Марат.