Целый день она смотрела на небо, на надвигающиеся грозовые тучи, которые так долго ждала, но вместе с ней ждал и весь Город. Все, что было окружено невидимой стеной этого Города, все находящиеся внутри него люди, животные, дома, автомобили - все они ждали несколько месяцев, когда над их головами нависнет серая пелена дождя. Теперь собаки, неспешно коротающие свои жаркие дни, смотрели на небо со своей собачьей надеждой, и еле заметно вели носом навстречу дующего прохладой и влагой ветра. От влажного воздуха у каждого пса скатывалась одинокая слеза, падая горным хрусталем на пыльные дороги.
Марина по дороге домой прихватила только самое необходимое на эти выходные, то без чего ее изрытый язвой желудок не смог бы существовать. Она знала, что в ближайшие дни прогуляться до ближайшего магазина не сможет. И все это по одной причине - дождь. Но сказать, что Марина не любила дождь - это было бы ложью. Она любила его – всегда по-разному, по-своему. Любила смотреть на него, отгородившись расплавленным в огне песком, превращенным в стекло, но не переносила то, как он падал на нее сверху, всеми силами пытаясь пригнуть к земле. Этого она боялась, но этот страх, как страхи многих людей, не был выращен в глубоком детстве - нет, все случилось одним осенним днем, она проснулась в своей комнате коммунальной квартиры и, оперевшись локтями на потрескавшийся подоконник, почувствовала, что смотреть на дождь и ощущать его кожей - это разные вещи. С тех пор, когда начинался дождь, она запасалась едой и тем, что могло пригодиться ей в затворничестве и смотрела, как одна за одной, капли пролетают мимо нее вниз и разбиваются о готовую их принять землю. И каждый раз когда начинался дождь, она чувствовала его приближение, но также она знала и ту минуту, когда падала последняя капля с низко висящих облаков.
С тех пор прошло не так много времени, но все же достаточно, чтобы можно было заметить появление новых морщин, разбегающихся подобно кругам на воде, вокруг своих глаз. Но они, как и убегающие от нее каждое утро мужчины, совершенно не заботили ее. Ждать и боятся дождя стало каким-то смыслом, конечную цель которого она не могла объяснить.
У нее был старенький Полароид, с большим запасом кассет, доставшийся ей от несостоявшегося мужа, бесследно исчезнувшим однажды летним вечером в горячем воздухе огромного Города. Его имя для нее не значило теперь ровным счетом ничего, но зато его забытый подарок имел большое значение. После того, как она ощутила дождь в душе - каждый дождливый день висел на противоположной стене от ее койки, остановленный куском пластика и зажатый в белую рамку фотокарточки. Друг за другом, в хронологическом порядке. Столбцы и ряды. Оставалось совсем немного свободного пространства - пара-тройка свободных мест, не больше. Что будет потом она не знала, не чувствовала, но понимала, что также уже не будет. Все должно поменяться - возможно мир, возможно она.
Комната, вытянутая к потолку, словно худой девятиклассник, погружалась медленно в дождливо-серые цвета. Солнце, играющее своими лучами по выцветшим стенам, теперь напугано пыталось хоть немного отвоевать упущенное. Но исход на ближайшие дни был совершенно ясен - оно должно было ютиться, и хоть немного согревать жителей Города, за плотными портьерами дождя. Соседи, мирно позвякивали алюминиевыми кастрюлями за картонными перегородками, убежденные мыслью, что бренчание половниками и ложками сделает вкуснее их убежавший борщ на постном масле.
"Странные люди. Гомон. Грязная посуда, засаленные халаты и иногда...бутылка водки. А живут дружно" - постучалось в ее правом виске.
"А я жду дождь. Одна. И так печальна и безмерно счастлива" - отозвалось где-то слева над ухом.
Способность, которой у нее раньше не было, слышать голоса - появилась у нее все тем же днем, когда она сделала свой первый снимок. В ней поселились два разных человека, схожих по характеру, словно это были две лучшие подруги - и она каждый раз наблюдала за ними. Их разговоры - были порой скучны, но все чаще не понятны ей самой - так общаются два очень близких человека, где нет места третьему. Но она не могла отвернуться от них, или заткнуть уши, и ей приходилось невольно слушать их диалоги. Она так и прозвала их - "правая" и "левая". Они никогда не меняли своего положения, и у каждой, пусть и немного, но отличался характер. С ней же они не разговаривали из принципа, вообще. Она понимала, что ее прекрасно слышат, но чувствовала, как они, при ее вмешательстве, замолкая, отворачивали свои головы. Куда и как - было не объяснить. Это ощущалось внутри.
Так и сейчас, перемалывание костей ее соседям - с одной стороны, и меланхолия, подобная осенним стихам - с другой; ничего нового. Потом, возможно, они поменяются настроением.
К началу дождя она всегда была готова. Первые капли, словно долгие путники устремленные к долгожданной цели, летели сквозь жаркий пыльный воздух. Самая первая упала на старый, местами прогнувшийся и облезлый жестяной откос, рассыпаясь на мелкие влажные пылинки и оставляя после себя только равнодушный металлический звук. За ней, как по команде, ринулись остальные. Осмелевшие дождевые капли красили все вокруг в более глубокий и темный цвет, вдыхая во все, до чего они могли дотянуться, новую влажную жизнь. Если смотреть несколько минут не моргая и не отводя взгляда от одной точки, то можно было заметить иногда, что сквозь толстый слой безжизненного асфальта пробивается тонкий, живой росток, добавляя в эту жизнь немного живого, свежего цвета.
Капли, падая одна за одной, равнодушно гнали по улицам опоздавших прохожих, заставляя хлюпать по лужам своими открытыми сандалиями, загоняли птиц под крыши пыльных домов, где они могли высушить свои сырые перья, собаки разбегались по подворотням, тряся своими, оголенными дождем, худыми боками и махая длинными хвостами, словно хлыстом.
В этот раз на ее снимке оказалась печальная чайка, сидевшая на откосе, и с тоской смотревшая своим немигающим глазом в ее бездонные глаза цвета дождя. "У нее такой взгляд, словно она принесла в себе бездомного домового, который хочет попасть к нам в дом" - сказала правая. Левая в ответ промолчала, и брошенная фраза так и осталась висеть около правого виска, словно забытая телеграмма. Фотография оказалась среди множества таких же, приколотая к стенке - еще один трофей в большой партии, исход которой пустовал в правом нижнем углу; конец близок.
Следующее утро не принесло в себе ничего нового: дождь, чай с молоком и позавчерашняя булочка с корицей. Соседи на кухне продолжали свой разговор, жалуясь на отсутствие солнца и хваля наконец-то спавшую жару. Целый дождливый день проходил всегда одинаково, не с точностью минута в минуту, но все-таки: все действия были определены заранее - черный чай, стихи. Еда в эти дни практически не требовалась - не хотелось - только так, лишь иногда напомнить желудку, что он не оставлен и не позыбыт в угоду дождю. Стихи неизменно читались возле окна - о дожде и для дождя. Эта была небольшая, исписанная мелким почерком, тетрадка со стихами; каждое написанное слово было заимствовано у великих людей, и каждое слово было наполнено той таинственной влагой, которая несла жизнь мертвым почвам этого Города.
Вечером в воскресенье была приколота последняя фотография, но вопреки всем ожиданиям - в ее душе ничего не переменилось, и все осталось на своих местах, расставленное по запылившимся полкам ее души. "Странно" - вздохнула она. - "Но, может быть, завтра все изменится, и я обрету свободу" – подумала она, добавив вслух: "Завтра. Нужно подождать до завтра". С этими мыслями, не слушая шепот соседей за перегородкой, она уснула, укрывшись с головой толстым байковым одеялом с едва уловимым запахом нафталина, спрятавшись в нем, словно старая морская черепаха в своем каменном панцире.
Еще не проснувшись, она поняла, что сегодня что-то не так, может быть это от того, что ее фотографии собраны? В этом не было практически никакого сомнения. Мягко вынырнув из пенного сна, она лежала с закрытыми глазами и медленно - шаг-за-шагом, прислушивалась к каждой частичке своего тела, жаждая услышать переменившийся звук дождевой воды, которая была частью ее. Но изменения были снаружи, а не внутри нее. И тут она поняла - на правой щеке совершенно не чувствовался тот молодой луч солнца, который неизменно, раз за разом, будил ее своим теплым касанием после проливного дождя. Но сейчас его не было - и это ее смутило, но еще раз пробежавшись по своим тайным тропам, ощутив странную рябь на кончиках пальцев, она испугалась. А что если дождь не закончился? Что если он так и льет? В ее голове неслись вопросы, слова, образуя бесконечную бегущую строку, состоящую из красных немигающих точек. Паника накатывала волнами, отступая и, с каждым разом, подступая снова, подбираясь к уязвимому горлу. Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно было совершить только одно действие - открыть глаза. С тем, что каждое утро воспринималось как самое простое, теперь возникли проблемы. Но если открыть глаза, и увидеть за окном дождь - такая ситуация никак не могла вписаться в ее логическую цепочку, выстроенную годами. А не открыв - полное неведение пугало, нагоняло все больше новых страхов в еще не совсем проснувшуюся душу. И как назло, в ее голове никто не произносил ни слова. Попробовав с ними заговорить, чтобы хоть как-то разогнать страх, она произнесла шепотом:
- Привет! Вы здесь? - и не дождавшись ответа, добавила: - Каков мой правильный путь?
"Открой глаза" - ответила левая. "Не открывай" - опровергла правая. И, в один голос, добавили обыденным тоном, словно они каждый день разговаривали с ней: "Там дождь". Открыв глаза, она действительно увидела льющийся за окном дождь, но страх, непрерывно ползущий от надпочечников, исчез. Тишина наполнила ее, словно она была оркестровой ямой после отыгравшего концерта. Капли, как и два дня до этого, равнодушно колотили по стеклу.
Очередь в туалет на кухню утром рабочего дня была такой обыденной, что можно было представить за окном палящее солнце, только одна деталь ломала рутину - все разговоры шли о дожде, о том, что ему пора прекратиться. Но ворчащие женщины в бигудях и мужчины в выцветших трико ничего не могли с этим поделать, и оттого они казались более нервными, от осознания своей беспомощности. "Вот если бы прилетел президент, то они разогнали бы дождь самолетами" - сказал мужчина с блестящей залысиной. "Они пушками разгоняют" - ответил ему носитель пивного живота. Бигуди в ответ только охали и ахали, предпочитая не вмешиваться в мужские разговоры. Жители коммунальной квартиры, посетив основные утренние места своего чертога, покидали квартиру, хлопая дверью обитой клеенкой темно-зеленого цвета, предусмотрительно взяв имеющиеся средства защиты от дождливого дня. Гулким эхом живая масса людей вытекала из квартир в подъезд, грохоча своими каблуками и нецензурной речью, и постепенно стихая внизу. Нужно было позвонить на работу - и предупредить о том, что ее сегодня не будет. Но, набрав несколько цифр на барабане, она осторожно положила трубку обратно, и вторя ей, неуверенно отозвался маленький звоночек, запертый на всю жизнь внутри безжизненного телефона.
Дождь лил за окном не переставая, и она сидела, прижавшись щекой к холодному стеклу, сложив руки на забытых стихах - внутри нее, как и снаружи, все наполнялось дождевой водой. Соседи, двигающие свою погрызанную мебель мышами, куда-то постепенно исчезли, словно кто-то медленно опуская до минимума, выключил звук. За дверью стояла абсолютная тишина, и ей в ответ откликался молчанием дождь. Время, отмеряющие года и века до этих дней, казалось потеряло рассудок и, став вдруг неуклюжей старухой, замедлило свой ход, словно застряв в густом вишневом киселе. Секундная стрелка на старинных часах тикала так медленно, что в перерыве между щелчками можно было произнести одно четверостишие из забытой тетрадки. Внизу за окном, в нескольких метрах ниже ее пола, где был когда-то жаркий асфальт – волновалось новое море, состоящее из бесчисленного множества дождевых капель. Оно словно живое создание, только родившееся на свет, боялось потревожить тот мир, в который вторглось, огибая все на своем пути - пожелтевшие от солнца дома, изъеденные солнцем фонарные столбы, деревья, все еще горящие темно-зеленой листвой от напитавшейся влаги. Минутная стрелка перед каждой следующей минутой замирала на некоторое время в нерешительности - боясь потревожить своим движением то хрупкое время, которое принес с собой дождь. Толстая и короткая стрелка, находящаяся позади двух длинных, казалась умершей, и никакие силы не смогли бы ее сдвинуть. Но все-таки, вопреки всему, она иногда, с каждым разом все реже, совершала свой прыжок, и с каждым разом все медленнее, шел дождь за окном. Ей казалось (а может она и видела), как капли, влекомые ньютоновской силой, не желают следовать установленным законам и, подобно парашютикам одуванчиков - медленно кружась в воздухе, выбирают место для своего падения.
Кухня выглядела так, словно ее оставляли в спешном порядке посреди поля боя. Тут и там валялись покинутыми совершенно разные предметы: кастрюли, чайники, наглаженные сорочки, остатки продуктов, смятые и уже пожелтевшие бездомные документы. И над всем этим возвышалась Тишина, которая словно паук прибрала все брошенное в свои цепкие лапки. Но стоило только ей войти на кухню, как Тишина все бросив, спряталась за старый дребезжащий холодильник. Кофе. Оно в некоторые моменты жизни на совершенно разных людей обладает тем влиянием, которого не смогли добиться в свое время ни один король или диктатор. Вот и теперь этот напиток, совершенно чуждый ей, выманил на кухню. В ее маленьком шкафчике, в самом дальнем углу стояла турка, подаренная одним из тех многих людей, которые совершенно ничего не значили в ее жизни, и которые не оставляли не малейшего следа в ее памяти. Разве что вот так - в виде медной турки с подгоревшей деревянной ручкой. Запах жаренного кофе, поднимавшегося из жерла турки, которая походила на вулкан, навевал ей воспоминания о жарком и сухом лете, которое было всегда заперто в желтых барханах, медленно двигающихся согласно упрямому ветру. Что это было за место и где оно расположено - она не знала. Да это было и не важно - для нее это был всего лишь один из множества снов на яву. Пару минут спустя, несколько капель сливок, украденных у хороших соседей, подобно новой галактике, расплылись в кружке сваренного кофе.
Она сидела перед окном, за которым начинал жить своей жизнью новый, пока не доступный для нее мир; слезы, одна за одной, капали в глубокое блюдце, на дне которого замерли маленькие веселые рыбки. Это картинка, когда-то созданная художником, все более оживала от каждой новой соленой капли. Ей казалось, что каждая отпущенная ею слеза заставляла все сильнее двигаться тех, кто многие годы являлся только рисунком.
Кружка нетронутого кофе стояла на ее единственном подоконнике. Только расточительное время незаметно, глоток за глотком, опустошало этот остывший напиток, оставив в нем чуть больше половины. Она же все также сидела перед окном, смотря на то, что происходит за ним. Мимо, ловко лавируя между одиноко разбросанными домами, с достоинством проплывал одинокий кит, загораживая собой половину лежащего за окном двора. Две стайки дельфинов, не замечая совершенно своего старшего брата, гонялись за мелкой рыбешкой. А за ее спиной висели, составленные в одно огромное панно, подернутые поволокой фотографии прошлой жизни, в которых медленно, слушая свое время, текла своя жизнь. В голове уставшие говорить голоса молчали.
Но ничего из этого ее не интересовало, ни то, что происходило в ее комнате, ни то, что происходило здесь, за ее окном. Она всматривалась дальше, в тот дом напротив, который стоял через дворовое футбольное поле, именно там, на четвертом этаже, она смотрела внимательно на свет, и на силуэт человека, который, прислонившись небритой щекой к стеклу, внимательно наблюдал за ней.
Еще раз взглянув и улыбнувшись далекому, отражавшемуся в толще воды далекому спутнику, она открыла деревянную ветхую форточку, в которую выпустила четырех маленьких рыбок, живших уже несколько дней своей жизнью в небольшом, но глубоком блюдце.