«ШАПКИ» ПРИЕХАЛИ!
В городок Ш…а, что располагался примерно в 200 км к востоку от Москвы, поезд прибыл глухой морозной ночью… Железнодорожный батальон, где предстояло продолжать службу, находился где-то в километре от вокзала. Это расстояние нашей небольшой колоне (человек 20) пришлось преодолевать бегом: видимо, была в том насущная необходимость, дабы не околеть на 30-ти градусном морозе… Бежать в длиннополой шинели, с вещмешками за спиной, было чрезвычайно неудобно… К тому же, организм требовал хоть какого-то сна и отдыха…
Но вот открылись ворота воинской части. Справа от них тянулось унылое, собранное из деревянных щитов здание, которое – как выяснилось позже – являлось штабом, в глубине территории неясно темнели какие-то постройки… Вначале всех нас завели в штаб, где, несмотря на ночное время, присутствовали военные, в том числе какой-то майор. Он строго-настрого запретил кому-либо выходить из помещения. А вблизи него нет-нет, да и появлялись какие-то тени и шелестели плохо различимые фразы, что-то типа «Шапки приехали». Один из незадачливых бывших курсантов нарушил приказ майора и буквально на несколько секунд покинул помещение. И тут же одна из теней, обретя облик небритого, в довольно замызганном бушлате солдата, метнулась к курсанту и резко сорвала с его головы шапку. Майор, увидевший вскоре бесшапочного молодого бойца, и, очевидно, в назидание другим, выгнал его, бритоголового, на лютый мороз, приговаривая: – Жарко тебе было, солдат? Теперь остынь немножко!
А потом был такой же, как и штаб, собранный из щитов воинский клуб, где нас до утра закрыли на ключ, тоскливый дрём, где ни попадя, который даже с большой натяжкой трудно назвать сном, глухое топанье чьих-то ног вокруг клуба, сопровождающееся разноголосыми и знакомыми нам уже выкриками «Шапки приехали!».
Утром распределили всех по ротам и взводам. Я и ещё пару друзей «по несчастью» попали в одно подразделение. Помню, ведёт нас по территории части командир взвода, старший сержант Волгин (а он реально был откуда-то из Поволжья), а мы всё высматриваем, где же казарма, в которой предстоит жить. Однако вскоре наши идиллические полковые представления на предмет местожительства оказались начисто разбиты суровыми батальонными реалиями: никакой казармы вовсе не было! А вместо неё – десятка два больших брезентовых палаток, над которыми восходили в морозное небо почти вертикальные столбы дыма.
Позже мы поняли, что батальон дислоцируется на данном месте не столь давно, и воинский «городок» находится, так сказать, в процессе созидания. Разумеется, первое, что было сооружено – это штаб, клуб и сборные домики для «отцов - командиров», вблизи забора части. Что же до личного состава, то бишь – солдат, то руководство батальона, очевидно, мудро решило не усложнять себе сразу же жизнь строительством казармы. Она появилась позже к лету, а до этого молодым людям была дана возможность некоторое время пожить в походно-полевых условиях, отвыкнуть от дурацкого изнеженного гражданского быта, а заодно – закалить свой солдатский организм. Да, забыл упомянуть ещё один чрезвычайно необходимый и важный объект общественного пользования – туалет. Это было непритязательное архитектурное сооружение, примерно на 50 «посадочных мест», построенное, однако, не из щитов, а из белого ракушечника, т.е. более фундаментальное, правда, с никудышней деревянной крышей…
А теперь пора подробнее описать славные воинские жилища на примере палатки, в которой прожил я зиму и весну 1970 года. Палатка была рассчитана на 20 человек. Не новая, основательно выгоревшая на солнце. Она была натянута на довольно небрежно сбитый из досок каркас высотой до 2 м. В «стенах» палатки, с разных сторон, небольшие окошки, но света они давали мало. По этой причине в жилище было постоянно полутемно, и горели две электрические лампочки. К палатке, со стороны входа, примыкал небольшой тамбур, который закрывался снаружи дверью. В тамбуре хранился разный инструмент, и лежали сложенные брикеты торфа. Следует сказать, что батальон стоял на торфяниках, которыми славилась эта часть Московской области, поблизости располагались торфоразработки, а потому топлива было вдоволь.
Недалеко от входа, в самой палатке, располагалась сложенная из кирпичей печь. От неё тянулась горизонтально почти через всё жилище металлическая труба, которая затем под углом уходила вверх, через крышу. По периметру жилья стояли двухъярусные металлические кровати, рядом с ними – двухэтажные узкие тумбочки. В проходах, возле тумбочек – по одной табуретке. Наконец, в углу, у входа, находился стол и несколько стульев. Пол – земляной, утоптанный. В жилище был также огнетушитель, а возле стола, на стене висели список личного состава взвода, разного рода приказы и инструкции. Вот, пожалуй, и всё. В целом, в палатке было тесно и очень неуютно.
…Из открывшейся двери пахнуло настолько спёртым, несвежим запахом, что чуть, было, не сработал рвотный рефлекс. На нижних кроватях лежало несколько служивых, с отнюдь неуставными причёсками, выразительной щетиной на лицах, в расстегнутых гимнастёрках, под которыми виднелись свитера, и в шерстяных носках. После полковых внушений о внешнем виде советского воина, увиденное вводило душу в небывалое смятение. - Вот, хлопцы, пополнение к нам! – сообщил старший сержант Волгин. «Хлопцы» переглянулись и обменялись репликами, смысл которых я практически не понял. Звучал не русский, но и не украинский язык… Удивляться, собственно говоря, было нечему: «хлопцы» происходили из Прикарпатья, и то, как они говорили, коренным образом отличалось от того, что мы привыкли слышать в Крыму и южной части Украины. Но… недели через три все новички решительно преодолели языковый барьер, успешно пополнив свой словарный запас яркими и совершенно неожиданными оборотами.
Старший сержант, указав нам на верхние койки, сказал, что можем поспать до обеда, так сказать, отдохнуть с дороги. Повесив шинель и шапку на вешалке у входа, я аккуратно, как учили в полку, сложил на табуретки своё обмундирование… И почти сразу навалился сон, противиться которому не было никакой возможности…
– Эй, «гусь», подъём! Хватит дрыхнуть! – Затем последовал сильный толчок под рёбра, моментально возвративший меня из состояния сна в армейскую реальность…
Я сорвался со второго яруса вниз, схватил обмундирование. Но что это? Всё, что лежало на табуретке, было вовсе не моё, то, новое, что я оставил перед сном! Вылинявшие затёртые брюки и гимнастёрка-распашонка, к тому же короткая на меня, дерматиновый пояс с белой латунной пряжкой, старые сапоги со сбитыми набок каблуками. Здесь же, на полу лежала короткая шинелька с прожжёнными дырками и старая шапчонка из тех, что на одно ухо. – Где ж моя одежда, товарищ старший сержант! – почти крикнул я сидящему за столом Волгину. – А это и есть твоя одежда, рядовой! – строго изрёк командир взвода. – И не морочь мне голову! Служить уже пора начинать! Хватить бездельничать! Распустили вас там в полку!
Лежащие и сидящие на нижних койках служивые дружно и весело заржали…
Да, сейчас, по прошествии десятилетий, я смотрю на эту ситуацию философски, вспоминая слова одного из моих учителей в науке, незабвенного профессора Ч., говорившего мне не раз по разным жизненным поводам: – Пусть это будет самое крупное огорчение в Вашей жизни, коллега!
А вот тогда… Даже трудно подобрать слова, чтобы описать, всё то, что происходило в душе тогда… Неужели вот это и есть та самая – «непобедимая и легендарная»?