Борис Арлюк
Сибирская эпопея
С начала 1964 года у меня началась работа в опытном цехе Ачинского глиноземного комбината. Эта Сибирская эпопея продолжалась тридцать лет, в течение которой я половину времени, а иногда по восемь месяцев в году проводил в командировках в Ачинске.
В эти годы в СССР в военных целях были приняты планы быстрого развития производства алюминия в районах Сибири, для чего производилось строительство крупных гидроэлектростанций, а для их обеспечения сырьем необходимо было создать производство глинозема.
В качестве сырья для производства глинозема планировалось использовать нефелиновую руду, месторождение которой находилось в Западной Сибири, а технология переработки была освоена в промышленном масштабе.
В Ачинске планировалось построить глиноземный завод мощностью 900 тыс.т. в год с последующим расширением до 1,1 млн. т. в год.
Для переработки нефелинового сырья необходим значительный расход известняка, крупное месторождение которого находилось в районе города Ачинска. Эти факторы и определили решение о строительстве в Ачинске крупного глиноземного комбината (АГК).
Когда я приехал впервые в Ачинск в марте 1964 года, там завершалось строительство крупного цементного завода на местном месторождении известняка и глины. А потом должен был строиться глиноземный завод с использованием нефелиновой руды, отходы производства которого должны были использоваться при производстве цемента, что обеспечивало существенную экономию затрат.
Пуск глиноземного производства планировался в 1970 году по освоенной технологии на Пикалевском глиноземном комбинате.
Ачинск имел тогда население около 70 тыс. жителей, был старинным купеческим сибирским городом, расположенным на реке Чулым, примерно в 150 км к западу от Красноярска.
Климат в районе Ачинска был достаточно суровым. В основном это определялось относительной близостью от Красноярска.
Красноярск окружен высокими сопками и находится в котловине у Енисея.
В окрестностях города полно химических, радиоактивных и металлургических производств, загрязняющих окружающую среду.
Кроме того, перекрытие Енисея при строительстве гидроэлектростанции привело к тому, что огромная река не замерзает в районе города, и повышенная влажность в сочетании с низкими температурами в длительный зимний период губительно сказывается на здоровье жителей. Так что не зря данные по заболеваемости в городе в советские времена были закрытыми.
Несмотря на то, что Ачинск находится в 150 км к западу от Красноярска, при северо-восточных ветрах, которые часто бывают в зимнее время, в Ачинске также часто
возникает повышенная влажность в сочетании с низкими зимними температурами. Мне самому приходилось испытывать в конце декабря температуру минус 55 градусов при плотном тумане, когда видимость ограничена несколькими метрами и дышать можно только через шарф. А температуры в декабре-январе порядка минус 40 были рядовым явлением.
Так что климат на юге Западной Сибири нельзя назвать здоровым.
Снег в регионе выпадает обычно в середине октября, и в начале ноября температура опускается до минус 15-25 градусов.
Весна с таянием снега начиналась в конце апреля, но холода с выпадением снега могли вернуться и в середине июня.
Июль обычно был очень жарким с хорошим купанием в мутном Чулыме, а август и сентябрь - умеренно теплые.
Для проведения всех запланированных работ в Ачинске был создан мощный строительный трест, все строительные работы производились заключенными, работавшими в зонах.
Трестом также выполнялось строительство жилья для строителей и работников строящегося предприятия.
Директором цементного завода был Люсьен Изанович Танненбаум, как говорили, еврей, родившийся во Франции, все это не помешало ему занять в глухой Сибири ответственный номенклатурный пост. До этого он работал главным механиком на Волховском алюминиевом заводе. Говорили, что в этой должности он будет работать до освоения цементного производства, после чего получит квартиру в Москве и хорошую должность в Министерстве Цветной металлургии.
Все это позже сбылось и бывший директор стал работать Помощником Министра тов. П.Ф. Ломако и лично контролировал доступ к нему посетителей по предварительной записи, а также вел контроль исполнения распоряжений Министра.
Ко времени моего приезда в Ачинске был пущен опытный цех глиноземного производства, где в опытном масштабе была реализована вся технология производства глинозема и содопродуктов.
Задачей опытного цеха было проверить технологию переработки нефелиновой руды и уточнить проектные показатели строящегося глиноземного комбината.
Особенной необходимости в этом не было, так как к этому времени такая технология уже использовалась в промышленном масштабе на двух отечественных предприятиях.
На опытном заводе работало порядка 600 работников, в том числе много молодых специалистов, прибывших в Ачинск по распределению после окончания высших учебных заведений, и эта работа оказалась для них хорошей производственной школой подготовки кадров для крупного промышленного предприятия.
Техническим руководителем работ в опытном цехе была к.т.н. А.Ф. Думская, технолог, работник отраслевого института ВАМИ, которая в институте именовалась «руководителем проблемы».
Думская была человеком преклонного возраста и для нее жизнь в Ачинске в длительных командировках позволяла увеличить зарплату и решить жилищные проблемы при проживании в гостинице предприятия.
Меня принесли в жертву технологам и администрации, повысили зарплату и отправили в Ачинск в помощь Думской в качестве руководителя работами по переделу спекания.
С 1964 года моим основным объектом и стал Ачинский глиноземный комбинат, где сначала я руководил работами по проверке и усовершенствованию передела спекания нефелинового сырья (один из переделов производства глинозема методом спекания) в опытном цехе этого предприятия, а потом освоением производства в промышленном масштабе.
Я был руководителем группы сотрудников, из которых двое участвовали в работе на заводе, а трое постоянно занимались технологическими исследованиями в ВАМИ по моим программам. Кроме того, на заводе было создано исследовательское отделение из специалистов, которые также работали под моим руководством.
Вот так я и оказался в Ачинске впервые в своей жизни 6 марта 1964 года.
Сама дата нашего приезда - 6 марта была достаточно характерной для последующего периода работы.
Дело в том, что 6 марта - накануне 8 марта, являющегося в стране праздником - женским днем, который был выходным и всегда торжественно отмечался.
Но Думской было важно показать, что для нее работа и выполнение своего партийного долга - превыше всего и важнее праздников.
Так, по ее категорическому настоянию, мы выехали накануне праздника, а не задержались на три дня, что было бы естественно.
То, что у меня оставалась в городе молодая жена, с которой мы поженились полтора года тому назад, не имело значения для «руководителя проблемы» и администрации. Нас вместе с ней в Ачинск вылетело четверо.
Естественно, что приехав 6 марта днем в Красноярск, а вечером в Ачинск, мы трое потратили остаток вечера на устройство в общежитии завода.
7 марта мы все отправились на завод, где попали накануне великого праздника.
Во всех отделах предприятия царила предпраздничная суета, женщины делали салаты и накрывали столы, а мужчины готовили подарки и добывали спиртное.
Мы были никому не нужны.
Даже Думская – «руководитель проблемы» не смогла попасть на прием к главному инженеру завода товарищу Волкову.
В 1964 году я отсутствовал дома 9 месяцев, из них 8 месяцев в командировках в Ачинске и один месяц на военных лагерных сборах младшим лейтенантом минометной батареи.
После сборов в моей характеристике отметили отсутствие интереса к воинской службе, что для меня было весьма высокой оценкой. Вероятно, это был не плохой отзыв, так как меня сразу произвели в лейтенанты.
Длительные командировки в Ачинск для проведения работ в опытном цехе в период 1994-1998 гг позволили мне в полтора раза увеличить заработок за счет командировочных и в режиме строгой экономии в дальнейшем решить жилищную проблему – оплатить первый взнос на двухкомнатную кооперативную квартиру.
Мои бытовые условия жизни в Ачинске были достаточно приемлемы. Я жил в общежитии завода в отдельной комнате, что полностью оплачивалось командировочными.
С собой в командировки я привозил сливочное масло и полукопченую московскую колбасу. По утрам кипятил себе стакан чаю и пил его с бутербродами и ехал на завод в автобусе или шел туда пешком 40 минут, обедал в заводской столовой, возвращался с работы не ранее 7 вечера на местном трехвагонном поезде по прозвищу «мотаня», ужинал в столовой стройтреста.
Моим приятелем был также сотрудник ВАМИ Олег Чернявский, любитель охоты и рыбалки. В выходные дни мы много гуляли по микрорайонам и старому городу, покупали сало и мед на рынке, ходили в гости к Адольфу Минкову, который жил в однокомнатной квартире в соседнем доме.
Адольф был старше нас лет на семь, он был начальником Бюро ВАМИ и осуществлял авторский надзор за строительством комбината.
Он был аид, ранее служил на флоте и имел морские привычки к чистоте и балагурству. По субботам он всегда производил генеральную уборку места жительства. Ранее он много работал на строительстве трубопроводов в среднеазиатских районах и в России, был жизнерадостным и приятным в общении человеком. Мы с ним пили чай, слушали его байки о флоте и жизни на стройках. Он подарил нам по короткой дубленке из своих дежурных запасов, в которых мы и ходили в долгие зимние месяцы, перешив пуговицы для плотного прилегания этой теплой верхней одежды к надетому под ней шерстяному свитеру.
На ногах я всю зиму носил дешевые туристские ботинки ценой 6-8 рублей на толстой подошве на размер больше моего, куда можно было одеть две пары носков – простые и шерстяные, и свободно шевелить в них пальцами ног, что прекрасно защищало от любого мороза.
Когда мы с женой летом поехали на экскурсию в Выборг и я увидел там в магазине шикарные туристские ботинки с металлическими скобками для шнурков по цене около 20 рублей, то впал в полное искушение при желании их купить.
Но моя жена строго контролировала наши расходы и отказала в моей просьбе при полном презрении к моей личности в присутствии моего школьного друга Тима, который вместе с его женой Ириной совершали этот вояж на электричке вместе с нами. Тим еще долго напоминал мне об этом унижении моего достоинства, которое он никогда не терял.
Несмотря на плотные отсидки в Ачинске по 8 месяцев в году в течение трех лет, я закончил лабораторные исследования, опубликовал результаты работы, написал и в начале 1967 года защитил кандидатскую диссертацию по технологии спекания нефелиновых шихт в производстве глинозема. Это была работа в области физической химии процесса с получением количественных зависимостей, которые ранее были не известны.
После двухлетнего периода относительного спокойствия в 1970 году начался пуск глиноземного производства Ачинского глиноземного комбината, где с 1972 года возникли существенные трудности в освоении производства.
Эти работы приобрели особенно важный характер и внимание правительства в 1972-1975 годах.
В промышленности обычно принят двухгодовой период освоения мощностей новых предприятий, но в глиноземном производстве он никогда не выдерживался.
Мощность завода по производству глинозема составляла 900 тыс.т в год, а уровень производства через два года после пуска достиг только 30% от введенной мощности. Через четыре года после пуска уровень освоения введенной мощности не превышал 50 %, что определяло необходимость существенного импорта глинозема из-за границы для обеспечения потребности в сырье ряда крупнейших в мире алюминиевых заводов, построенных в Сибири, при использовании дешевой электроэнергии, получаемой на Сибирских реках при сооружении огромных плотин.
Это определило, что значительный период своей жизни мне пришлось пускать и осваивать технологию на этом предприятии, которое только к 1988-1990 году вышло на проектную мощность.
За этот двадцатилетний период у меня накопилось много личных впечатлений от контактов с работниками завода, отраслевого института и Министерства по организации освоения производства, а также от решения технических проблем.
Первый выезд бригады работников ВАМИ в Ачинск во главе с зам. главного инженера института по глинозему Николаем Ереминым ( по кличке Николай III, так как он занимал соответствующий третий пост в институтской иерархии) был осуществлен летом 1970 года сразу после пуска глиноземного производства.
Большая веселая компания из примерно двадцати командированных и временно проживающих в Ачинске сотрудников института выехала на пикник в район марганцевого рудника в 10 км от города, где начиналась тайга.
По опыту такой же бригады, занятой на освоении производства глинозема в Кировабаде (теперь Гянджа в Азербайджане) было закуплено водки из расчета одна бутылка на одного сотрудника любого пола, а также в необходимом количестве продукты, взяты из столовой гостиницы, а также посуда, стаканы, вилки и ложки.
Прибыв на место, быстро развели костер, перекусили и выпили.
Желающие стали продолжать, так как было закуплено по одной бутылке водки на каждого участника, включая малопьющих женщин.
Остальные разошлись по поляне, загорали и болтали в компаниях.
У кого-то появилась идея устроить развлечение в виде борьбы сотрудников по вызову любого из присутствующих.
Это соответствовало принятым традициям по устройству пикников после Всесоюзных научно-практических конференций, которые регулярно проводись на заводах отрасли.
На одном из них по пьянке сломали руку или ногу какому-то борцу-любителю.
Собравшиеся мигом означили ринг, и первыми боролись наши тяжеловесы, к восторгу дам и всех присутствующих, которые криками их поддерживали.
Поддатый Коля стал приставать ко мне с требованием выйти на этот турнир.
Я отказывался, но он стал укорять меня в трусости, и мне пришлось согласиться.
Во время учебы в ЛГИ я от нечего делать года три занимался в спортивной секции самбо, чего Коля, естественно, не знал, и счел меня легким соперником на радость публике.
После того, как мы встали в позицию друг против друга, я сделал ему подсечку, и он оказался на земле около моих ног.
Но он счел это случайностью и, поднявшись с земли и отряхнув листья со своей одежды, потребовал продолжения.
Тогда во втором раунде я сразу бросил его через бедро.
Но он в полете за меня крепко зацепился, и не удержавшись, я свалился на него сверху, быстро поднялся, а он продолжал валяться на земле, слегка постанывая.
Как потом выяснилось, он получил растяжение мышц груди и долго страдал от этого. Он, как говорится, не мог ни вздохнуть, ни пернуть.
Вопрос освоения производства на этом предприятии неоднократно рассматривался на самом высоком уровне в Министерстве цветной металлургии, партийных и государственных структурах, и в институте была усилена бригада специалистов для освоения производства.
После пуска глиноземного комбината группа работников была представлена к правительственным наградам, но с обычным бюрократическим запаздыванием только в 1972 году группа работников завода, Министерства и ВАМИ была награждена правительственными наградами.
В частности, сотрудница ВАМИ Думская, являвшаяся руководителем по разработке технологии, получила высшую награду – орден Ленина.
Но к этому времени прошло уже два года после пуска предприятия, что являлось плановым сроком освоения проектной мощности, а фактический объем производства достиг уровня не более 30% от проектного.
Причиной этого, как всегда, были существенные трудности в выводе завода на проектную мощность, а также отсутствие необходимого опыта у персонала предприятия, для чего требовалось участие отраслевого института при наладке и освоении производства.
Кроме того, на переделе гидрохимии, являвшемся одним из основных в технологическом процессе, были впервые установлены трубчатые аппараты для выщелачивания спека. Это оборудование, ранее не применялось в производственной практике, причем не была разработана система его проектирования и моделирования.
В отношении награждения Думской в такой крайне неудовлетворительной ситуации старые сотрудники института стали поговаривать, что за такие достижения прежде не награждали, а сажали без права переписки.
Думская настолько надоела со своими советами руководству комбината, что они потребовали не направлять ее на завод.
Основные трудности на предприятии возникли в освоении двух переделов - спекания и гидрохимии, так как на них в проекте было применено новое мощное оборудование, ранее не используемое в этом технологическом процессе, а персонал завода не имел опыта работы на сложном химико-технологическом производстве.
Кроме того, очевидными были ошибки в проектировании гидрохимического передела.
От института этими работами по переделу спекания было поручено руководить моему другу Николаю Срибнеру с его напарником Виктором Екимовым, а по гидрохимии – мне.
В состав моей группы входили сотрудники института, лаборатории института, организованной на предприятии, а также сотрудники исследовательского отделения завода.
В наши обязанности на первых этапах входили разработка и внедрение новых
технических решений, контроль за технологией и обучение персонала.
Мы трое должны были закрыть амбразуры, откуда исходили угрозы для администрации института, и нам пришлось особенно часто бывать в Ачинске в течение следующих десяти лет, причем для меня более полугода в году, так как я не имел напарника, а Коля с Витей могли менять друг друга на заводе.
К тому же Коле с Витей приходилось заниматься только работой оборудования, а мне не только переделом гидрохимии, но также организацией всего технологического процесса.
Кроме того, на завод часто приезжали сотрудники министерства для контроля выполнения разработанных ранее мероприятий, и мне постоянно приходилось сотрудничать с ними в этой работе.
В 1972 году начальником технического отдела комбината был назначен
Л.И. Финкельштейн, работавший ранее на Пикалевском глиноземном комбинате начальником экспериментального цеха. Он был опытным специалистом и с ним можно было обсуждать технические и организационные проблемы работы завода, а также реконструкции передела гидрохимии.
Весь достаточно длительный первый период работа завода находилась под жестким контролем Министра цветной металлургии Ломако и правительства во главе с Косыгиным.
Как-то при докладе министра Косыгин спросил его, какие трудности в работе комбината. Министр быстро нашелся и сказал, что используемые импортные фильтровальные ткани пропускают мелкие частицы твердых осадков, что приводит к забивке аппаратуры.
Косыгин, окончивший текстильный институт в Ленинграде, дал совет использовать двойную фильтровальную ткань, что и было нам высочайше предписано. Большого труда стоило объяснить Министру, что проблема совсем не в этом.
До назначения наркомом после окончания рабфака Министр цветной металлургии П.Ф.Ломако какое-то короткое время работал в ВАМИ в качестве молодого специалиста, но, по слухам, по каким-то неизвестным причинам был уволен и сохранил негативное отношение к институту.
Министр несколько раз бывал на предприятии и устраивал разносы руководству.
Он стал наркомом в 1934 году, выдержал все сталинские чистки и руководил созданием алюминиевой промышленности на Урале в военные годы.
В ранней юности он был беспризорником и хорошо владел изысканным матом, производящим сильное впечатление на окружающих. Но в присутствии женщин он, как истинный джентльмен, эти перлы не использовал. При острой необходимости устроить ругань он просил женщин покинуть совещание.
При проведении Министром совещаний с руководством комбината приглашенные собирались в кабинете директора, где Министр сидел за письменным столом, а руководители подразделений обычно располагались по дуге по обе стороны, скрываясь от него за сидящим рядом соседом. Попадаться на глаза министру было опасно, так как могло вызвать нежелательный вопрос с любыми неожиданными последствиями.
Как-то один из главных инженеров проекта ВАМИ должен был ехать на доклад министру, и директор института попросил передать привет Петру Фадеичу.
При встрече с министром он так и сделал, сказав, что Андрей Демьянович просил передать вам большой привет. На это министр в ярости закричал: « Передай ему, чтобы он шел на х.. со своим приветом».
Вскоре директор был снят со своей должности, то есть отправился в заданном направлении.
В министерстве за работу завода отвечал главный инженер Союзалюминия
М.И. Зайцев, который был опытным специалистом, часто приезжал на предприятие, помогал решать имеющиеся технические проблемы, но при этом часто пьянствовал по несколько дней подряд.
Его однофамилец работал главным инженером в строительном тресте.
Этот второй Зайцев рассказывал, что как-то ночью у него дома раздался звонок телефона. В трубке предупредили, что на связи находится Петр Фадеич, который сразу обложил его матом и сказал, что уволит его с работы, если положение на комбинате не будет улучшено в ближайшее время, а до этого ему запрещено возвращаться в Москву. Он в этом разговоре не успел сказать ни слова и только при его завершении понял, что говорил с министром.
Как-то на ТЭЦ завода случилась авария, вызвавшая остановку производства на двое суток. Министр прибыл на завод на следующий день после аварии.
При поездке на ТЭЦ они встретили директора этого производства, министр выскочил из газика. Он был коренастым человеком небольшого роста. Подбежав, он боднул головой в нос этого работника и сказал, что во время войны он бы из него «двух сделал». Это произвело большое впечатление на сопровождающих работников завода, которые в красках излагали этот эпизод.
На одном из таких совещаний главный инженер ВАМИ, характеризуя работу института на заводе, сказал, что сотрудники института за последний год провели на заводе столько -то человеко-дней.
Министр перестал стучать карандашом по стоявшему перед ним стакану с боржоми и поднял голову.
« Это тебе, Коля, не колхоз, чтобы считать трудодни»,- только и сказал он под одобрительное хихиканье присутствующих.
В результате главный инженер ВАМИ был по совместительству назначен главным инженером комбината, где прослужил в этой должности более двух лет без права самовольного выезда в Ленинград к семье.
На одном из совещаний на высшем уровне в кабинете директора комбината Министр прервал доклад главного инженера проекта завода и сказал, что ставит ему двойку за выполненную работу.
На этом главный инженер прокта завода потерял сознание и упал на ковер у ног Министра.
Его быстро вынесли на носилках, и совещание продолжилось.
После совещания Министр осведомился о здоровье этого слабонервного.
Мне пришлось два раза встречаться с Министром. По полученным от руководства инструкциям я должен был только слушать и не высказывать каких-либо своих мнений ввиду его непредсказуемой реакции.
Он не дожил до перестройки.
После пуска на заводе третьей очереди острота проблем существенно увеличилась.
Наши профессиональные обязанности стали включать не только оказание технической помощи персоналу комбината в освоении производства. Основная проблема при этом заключалась в том, что этот новый завод имел производственную мощность примерно в четыре раза больше, чем работающее предприятие по такой же технологии, что определяло возникновение ряда проблем по работе оборудования.
Но по переделу гидрохимии было использовано оборудование, которое ранее не применялось. На этом переделе была необходима существенная реконструкция без остановки производства. Необходимо было разрабатывать новые технические решения и их использовать для совершенствования производства.
Кроме того, пришлось наладить оперативный контроль за соблюдением технологии.
Для этого я должен был ежедневно приезжать на завод к 8 утра – началу работы дневной смены, обходить переделы и в 9 утра участвовать в ежедневном селекторном совещании у начальника цеха с замечаниями руководителям переделов о работе оборудования.
Два раза в неделю в 11 утра надо было участвовать в технологических совещаниях у главного инженера завода. На нем начальники цехов по очереди делали сообщение о работе цехов за предыдущий период, отвечали на вопросы присутствующих, сообщали о проблемах и имеющихся предложениях , по которым принимал решения главный инженер с последующим контролем их исполнения.
Такая оперативная работа проводилась постоянно и отнимала много времени.
По существу мы выполняли роль пуско-наладочной организации, а не работников исследовательского института. Но в составе министерства цветной металлургии не было такого структурного подразделения.
Мой друг Коля и его напарник Витя, да и я сам быстро поняли, что эти новые технические решения вполне могут быть защищены авторскими свидетельствами на изобретения, от внедрения которых обеспечивается получение весьма значительного экономического эффекта и вознаграждения авторам разработки.
Но при этом существенное значение имел коллектив авторов, что определяло возможность утверждения расчета эффекта и вознаграждения в вышестоящих инстанциях.
Так, если в числе авторов были работники предприятия среднего звена, то утверждать расчет экономики мог директор предприятия или главный инженер. Если в авторах были первые руководители предприятия, то расчет эффекта должен был утверждаться в Министерстве Цветной Металлургии.
Но создание изобретений было не простым делом, а требовало высокой квалификации и существенной новизны технических решений, которые проходили экспертизу во Всесоюзном институте патентной экспертизы.
После получения авторских прав на изобретение необходимо было составить акт на заводе о его фактическом использовании после подачи заявки на изобретение с приведением подтверждающих данных и обосновать полученный экономический эффект. Это также было не простой проблемой, так как требовало согласования с техническими и экономическими службами предприятия.
В принципе завод начал работать с такого низкого уровня освоения мощности, что при постепенном росте производства его экономические показатели постоянно существенно улучшались и в этом не было проблемы, но требовало квалификации при обосновании экономического эффекта, который и определял авторское вознаграждение в размере не более 10% от годового эффекта и не более 200 тыс.руб. на всех авторов. При нашей зарплате порядка 1,5-3 тыс.руб. в месяц это было весьма существенно.
Такое положение определяло включение нами в состав авторов изобретений работников не только технических служб, но и руководства комбината, а в ряде случаев и министерства.
Мы настолько освоили технику создания такого рода изобретений, что Коля считал вполне возможным защитить таким образом практически все конструктивные изменения оборудования.
В результате они с Витей довели число своих изобретений до ста с лишним, а я более семидесяти.
Нашими соавторами было руководство предприятия от среднего до высшего звена, а также сотрудники министерства.
Это позволяло иметь существенный дополнительный заработок и приобрести автомобили, что иначе было невозможно.
Наш образ жизни в Ачинске в свободное от работы время существенно отличался.
Коля с Витей жили в двух комнатной квартире предприятия, где сами изредка делали уборку и иногда готовили еду.
Они не хотели жить в гостинице завода, иметь ограничения личной свободы и контроль за посетителями.
В результате их квартира была своеобразным клубом, где гости и хозяева беспутно проводили свободное время, принимали местных и приезжих друзей и подруг, играли в преферанс и пьянствовали.
В чисто бытовом плане я сначала имел комнату в общежитии, где и завтракал привезенной в командировку полукопченой колбасой с купленным в магазине хлебом и сливочным маслом, при этом чай кипятил в стакане электрическим нагревателем, что нарушало требования безопасности. Обедал в столовой на заводе, а ужинал после работы в городской столовой.
Со временем сливочное масло в городе полностью исчезло, но предприятие построило гостиницу со столовой, и я получил отдельный номер.
После этого завтракать и ужинать можно было в столовой гостиницы вполне удовлетворительно по меню и ценам.
Но, несмотря на практическое отсутствие продуктов в магазинах, работники завода жили довольно сносно, хотя я регулярно возил из Ленинграда сливочное масло и сыр своим заводским товарищам.
Практически все работники комбината имели бетонные гаражи в черте города с погребами, где держали овощи, закупаемые осенью на рынке по низким ценам. Кроме того, весной они получали наделы земли, где выращивали картошку, которую хранили в своих погребах до следующей осени.
Позднее, с развитием садоводств, в погребах хранили заготовки овощей, а также черемши, ягод жимолости и грибов, собранных в тайге.
Поздней осенью при наступлении холодов жители города покупали быка или корову в соседних деревнях, делили тушу на участников и подвешивали ее на крюках в своем гараже, что обеспечивало хорошее питание всей семьи в течение почти всего года.
Такое натуральное хозяйство позволяло выжить жителям заводских городов и поселков в советской системе отсутствия снабжения населения продуктами питания.
Примерно с 1974 года я жил в гостинице завода, где быстро получил статус проживания в отдельном номере с телефоном и бесплатным выходом на Питер, завтракал и ужинал в столовой гостиницы, а обедал, как и все, на заводе, но в отдельном зале за большим общим столом вместе с руководством предприятия.
Это не давало отличий по меню, хотя нам пищу приносили по заказу из общего котла. Однако, можно было в неформальной обстановке обсуждать и решить некоторые производственные вопросы.
Питание в столовой гостиницы по утрам и вечерам было вполне удовлетворительным, а осенью в городе обычно было много среднеазиатских и импортных фруктов.
При моем скромном образе жизни я хорошо помнил времена в Питере, когда при покупке для семьи фруктов я мог рассчитывать съесть только один апельсин, так как все остальное предназначалось детям.
Когда я как-то упомянул об этом Адольфу Минкову, который к этому времени работал замдиректора комбината по капстроительству, и также, как я, жил в гостинице, то Адольф решил меня осчастливить и купил для меня в столовой 5 кг апельсинов, которые я повесил за окном своего номера. Я мог потреблять их без каких-либо ограничений и осуществить свою старую мечту.
Я был ему глубоко обязан за этот благородный жест в мой адрес.
Жизнь в гостинице в условиях контроля администраторами за посетителями вызывала неудобства, которые приходилось решать с учетом пребывания в командировках несколько раз в году по два месяца подряд.
Но при этом иногда возникали положительные моменты.
Так как-то в Ачинск должны были прибыть семь министров во главе с Косыгиным для ознакомления с предприятием и решения имеющихся проблем.
Накануне всех выселили из гостиницы завода в общежитие.
А в столовой гостиницы был приготовлен изысканный ужин, гвоздем которого была уха из стерляди, приготовленная по всем канонам, а также икра двух цветов, буженина, студень и прочие деликатесы.
Когда черные Волги подъехали вечером к гостинице, и приезжие стали входить в дверь гостиницы в сопровождении директора комбината, то выстроившиеся повара в белых колпаках взяли «на караул», а их шеф предложил высоким гостям вымыть руки и пожаловать к столу.
Алексей Николаевич Косыгин в это время уже подымался по лестнице на второй этаж гостиницы. Он обернулся и сказал, что отказывается от позднего ужина и просит принести ему в номер бутылку кефира.
Остальные гости последовали примеру своего начальника.
На следующий день начальство рано уехало и мы вернулись в гостиницу.
Нам на ужин предложили уху из стерляди и студень.
Это были остатки от царской трапезы, так как все остальное было распределено между руководством комбината и города.
При остром чувстве голода у меня не осталось особых ощущений от ухи из стерляди.
При упоминании Косыгина, который был известный технократ и вполне порядочный человек в этой партийной номенклатуре, я вспоминаю, что его родители были похоронены на Смоленском кладбище Васильевского острова Петербурга, которое было близко от моего дома.
Именно по этой причине Смоленское кладбище не было ликвидировано городскими властями в Хрущевские времена.
Позднее на кладбище недалеко от могилы родителей премьера была даже сооружена кирпичная сторожка для круглосуточной охраны. Косыгин ежегодно приезжал на могилу родителей, и при его недовольстве порядком на кладбище отвечать пришлось бы не только могильщикам.
Так что Иосиф Бродский должен быть благодарен Косыгину за сохранение Смоленского кладбища, что позволило ему написать широко известные стихи
« Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать…
И увижу снежинки
Далеко за рекой
К равнодушной Отчизне
Прижимаясь щекой…»
Ввиду сохранения Смоленского кладбища Иосиф Бродский имел возможность быть похороненным на Васильевском острове при полном равнодушии Отчизны.
Но его Отчизна оказалась настолько бесчеловечной, что не позволила ему приехать на похороны отца в 1983 году, что произошло еще до присуждения ему Нобелевской премии по литературе в 1987 году. По этой причине позже он отказался от своего намерения быть погребенным на Васильевском острове.
После смерти в начале 1996 года в Венеции он был похоронен в Нью-Йорке в соответствии с оставленным им завещанием.
Такова обычная судьба пророка в своем отечестве.
Возвращаясь к вопросу о моем проживании в гостинице завода, необходимо отметить, что там же останавливались все сотрудники министерства, приезжавшие на предприятие. Столовая гостиницы при этом была очень удобным местом для общения и обсуждения положения на заводе и работу его руководителей.
Такие встречи я имел возможность использовать для создания у руководства министерства объективной оценки деятельности руководства предприятия.
Таким лоббизмом мне явно удалось способствовать назначению еврея начальником технического отдела и продвижению ряда других специалистов.
Как-то приехавший на завод новый начальник Союзалюминия поручил нам с сотрудником ВАМИ Витей Сизяковым подготовить для него доклад по анализу работы завода для сообщения на партхозактиве предприятия.
Мы полдня сидели в гостинице и импровизировали текст такого доклада, периодически изнемогая от смеха от используемого набора стандартных фраз.
Руководитель Главка прочитал этот текст и полностью его одобрил, сказав, что у него не было никаких замечаний.
Мой обычный рабочий день на заводе продолжался с раннего утра до отъезда на диспетчерской машине в гостиницу около 19 час. В это время как раз открывалась на ужин столовая в гостинице.
Моими постоянными партнерами на заводе были начальники цеха гидрохимии, начальник техотдела завода, начальник планового отдела и главный инженер комбината.
Этот состав часто менялся ввиду алкоголизма, болезни и смерти сотрудников, что требовало усилий для обеспечения нормального рабочего контакта.
Я был вполне удовлетворен своими сложившимися отношениями со всеми структурами на комбинате.
Ачинская эпопея для меня продолжалась около 30 лет с 1964 года - пуска опытного цеха по 1968 год и с 1970 гола - пуском первой очереди комбината до 1994 года.
В период с 1964 по 1968 и с 1970 по 1980 год мне приходилось бывать в командировках по 7-8 месяцев в году, причем каждая командировка продолжалась по два месяца с переотметкой в иркутском филиале ВАМИ.
В период 1980- 1985 голов я бывал на комбинате порядка полугода в году, а позднее примерно по 15-20 дней ежеквартально.
Основные трудности были связаны с тем, что на предприятии впервые было применено существенно более мощное оборудование, чем использованное ранее, существенно изменено аппаратурное оформление одного из основных технологических переделов, а персонал предприятия не имел опыта его эксплуатации при низком уровне контроля и автоматизации производства.
На первом этапе необходимо было срочно привлечь на работу в Ачинск опытных специалистов из родственных предприятий (с Пикалевского и Уральских заводов) от рабочих до руководителей цехов предприятия.
Рабочих привлекали возможностью быстрого обеспечения жильем и, кроме того, существенным повышением зарплаты. Специалистов, кроме жилья и зарплаты, привлекали возможностью занять более высокое положение на производстве.
Назначение А.И.Сичкар начальником цеха гидрохимии, а В.В. Красавина начальником цеха спекания позволило повысить ответственность персонала, воспитывать заводские кадры и повысить технологический контроль производства.
Назначение Л.И.Финкельштейна начальником производственно – технического отдела позволило подготовить реконструкцию гидрохимического передела, который в основном определял производительность предприятия.
В дальнейшем назначение директором предприятия Г.П. Ткаченко, который также был опытным технологом, обеспечило уверенное руководство предприятием без вмешательства контролирующих министерских проверяющих органов, что способствовало стабильности работы предприятия.
Весьма существенной была работа Н.С. Шмаргуненко в качестве главного инженера завода, который совмещал эту должность с работой главным инженером отраслевого института в течение двух лет. При нем был наведен порядок на предприятии во взаимосвязи между смежными производствами, повышена ответственность руководства подразделений за соблюдение норм технологического режима и совершенствования технологии.
Весь этот период Н.С. Шмаргуненко имел право выехать с завода к семье, проживающей в Ленинграде, только по личному разрешению Министра.
Такой запрет был снят Министром только после смерти сына Шмаргуненко после попойки по случаю окончания Горного института.
После отъезда Н.С. Шмаргуненко в Ленинград главным инженером предприятия был назначен Л.И.Финкельштейн. При нем продолжались традиции, заложенные Шмаргуненко, по контролю технологии, была произведена существенная реорганизация передела гидрохимии и обеспечена стабильность работы предприятия с постепенным ростом производственной мощности за счет повышения квалификации обслуживающего персонала, совершенствования технологии и аппаратурных решений.
Л.И.Финкельштейн скоропостижно скончался в 1978 году, но установившиеся традиции продолжали действовать и обеспечили достижение проектной мощности предприятия к 1988-1990 году.
Большую роль при этом имели работоспособность и высокая профессиональная квалификация работников завода А.И. Киселева, Е.И. Миронова, О.А. Чащина,
В.В. Красавина, А.И. Пивнева, А.И.Сичкар, Г.П. Логачева, В.А. Ильинича,
Л.М. Лубенского, Е.В. Ткаченко, В.Д. Носачевой, Г.Р. Локка, Ю.Г.Князева,
В.В. Позднякова, Ф.Г.Галиуллина, Р.Я.Дашкевич, К.И. Долгиревой, Э.М.Черновой,
Р.А. Алехиной, Н. Ананьевой, с которыми мне пришлось долгое время поддерживать тесные рабочие отношения и многих других товарищей по работе.
Коллектив завода был для меня намного ближе, чем работники отраслевого института ВАМИ.
При этом существенное значение для комбината имело внедрение разработок моих коллег - научных сотрудников отраслевого института ВАМИ - более 100 изобретений по переделу спекания Н.Г. Срибнера и В.А.Екимова, моих более 70 изобретений по всей технологии производства глинозема, внедрение ряда изобретений
В.М. Сизякова по повышению качества глинозема, сотрудников лаборатории автоматизации ВАМИ В.И. Берха, В.Я. Аранзона, Е.Д. Краснопольского.
Осенью 1988 года я завершил работу по анализу работы основных аппаратов и физикохимии технологических процессов производства глинозема, а также обобщения опыта освоения АГК и защитил на эту тему докторскую диссертацию.
Эта работа опубликована в четырех печатных изданиях и более ста статей в технических журналах.
В 1990 году был сформирован авторским коллективом в составе 20 сотрудников предприятия, отраслевого института ВАМИ и работников Министерства цветной металлургии, в составе (приводится по алфавиту) Б.И.Арлюк, А.В. Баталин,
В.А. Екимов, А.И. Киселев, Л.М.Лубенский, М.И. Зайцев,А.И. Пивнев,В.П. Романов,
А.К. Ромашов, В.М. Сизяков, Н.Г. Срибнер, И.М. Чуприянов, Н.С. Шмаргуненко, два геолога -первооткрывателя месторождения нефелиновой руды и несколько рядовых работников комбината, которых необходимо было включить для проформы.
Этот коллектив прошел все согласования на предприятиях, были подготовлены документы на присуждение Премии Совета Министров СССР, но эти документы не были поданы ввиду развала СССР и прекращения функций Совмина СССР.
Для дальнейшего совершенствования технологии существенное значение имела предложенная В.Я. Абрамова конструкция вертикального аппарата для выщелачивания спека. Но в этом аппарате пришлось полностью изменить технологию промывки шлама, при которой была применена пульсирующая подача промывка и выгрузка шлама с периодичностью несколько минут, иначе промывка шлама не осуществлялась. Это принципиальное усовершенствование было разработано в экспериментальном цехе Пикалевского глиноземного комбината под руководством Г.А. Хвищука.
Большой комплекс работ был выполнен Е.Д. Краснопольским с работниками АГК по автоматизации переделов гидрохимии и содового производства.
Активно заниматься тематикой АГК я закончил в 1992-1993 гг при организации добавки на переработку сырья импортного греческого боксита с последующей переработкой полученного глинозема по толлингу с экспортом алюминия.
К 1995 году, в результате ухудшения экономики сбыта продуктов комплексной переработки сырья, завод попал в зависимость от кредиторов и на нем было введено внешнее управление под контролем Альфа-эко, структуры Альфабанка.
Позднее Ачинский глиноземный комбинат вошел в структуру Русского алюминия.
Многие технические специалисты, выросшие на АГК, работают на различных ответственных постах в структурах этого концерна.
6 апреля 2014 года