В Михайловском театре я, жена моего среднего брата Саши Светлана и их семилетняя дочка Лиза смотрели балет "Жизель или вилисы". Перед спектаклем мы посетили буфет, где предались со Светой светским «аристократическим» утехам путем распития холодного шампанского - брют и смакования пахучей сочной клубники. Светские утехи Лизы в силу объективной причины - юного возраста ограничились поглощением клубники с соком. Шампанское на меня подействовало таким образом, что первое отделение, казавшееся мне нудноватым еще со времен моих впечатлений от этого балета с участием Мариса Лиепы в Риге в 80-е годы прошлого столетия, я боролась с непреодолимым желанием забыться сном. Уточню, что гениальный Лиепа, естественно танцевал свою партию бесподобно, просто первая часть «Жизели» меня и тогда, в Риге, и в этот раз не очень впечатлила, а вот вторая часть, с моей точки зрения, гораздо интересней.
Так вот, я применяла самые различные методы взбодриться, делала все, чтобы моя голова не откидывалась вперед на грудь или того хуже назад, что было бы не столь неприлично по отношению к сидящим сзади меня, сколь комично. Я щипала себя незаметно за ухо, меняла положение тела, поддерживала голову рукой, опираясь на подлокотник кресла. Последний метод был совсем неэффективен, так как надавливание на щеку или подпиранье подбородка рукой не мешало сну завладеть мною. Как только я погружалась в сон, мой локоть предательски соскальзывал с подлокотника, что приводило к резкому телесному встряхиванию и стыдливому пробуждению. Комичность этой сцены по своей силе была эквивалентна комичности ситуации с откидыванием заснувшей головы назад. Примечательно, как ведет себя человек, когда резко просыпается в том случае, когда спать неприлично. Пару секунд он соображает, что вообще происходит, где он и с кем, а потом воровато оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться: заметили окружающие это или нет?
Причинами моего непреодолимого желания заснуть были не только брют и занудность действия первого отделения, но и недосып в ночь накануне из-за наших поздних посиделок на кухне с двоюродной сестрой Таней и двумя Сашами: мужем Тани и моим братом. Жена брата Света ушла спать пораньше, не выдержав наших разговоров, а мы все никак не могли наговориться. И это понятно: мы давно не виделись.
Моя отчаянная борьба со сном навеяла мне воспоминания 33-летней давности о похожей аналогичной ситуации в моменты встречи с прекрасным. В 1980 году мы с подругой Олей после окончания курского политехнического института приехали на работу в Латвию на объединение "Ригас Мануфактура". 1980 год был знаменателен не только для нас, как год окончания вуза, но и для всей страны. Летом 1980 года стартовала московская Олимпиада, умер наш Владимир Высоцкий, а также их Джо Дассен, песни которого мы тоже очень любили.
Через три месяца, когда мы уже освоились на новой работе, к нам приехала наша подружка и моя одноклассница Наташа с двумя своим сокурсницами по медицинскому институту. Мы с Олей старались показать девчонкам Ригу со всех сторон: от Домского собора с его знаменитым органом до самых злачных кабаков. В один из первых дней их пребывания в Риге мы повели девочек в ночной бар. В России все рестораны в те годы работали максимум до 12 ночи, поэтому бар, работающий до 2 ночи для нас - провинциалок был в диковинку и мы считали его уже ночным. Легли спать не раньше 4-х утра, пока добрались до общежития, пока все обсудили. А впечатлений для девочек из провинциального города было более, чем предостаточно. Мы с Олей уже ничему не удивлялись, чувствовали себя эдакими «прожженными западными штучками», а у девчонок впечатлений от посещения ночного бара было много. Одна из сокурсниц Наташи симпатичная интеллигентная и воспитанная девушка по прозвищу «Изящество», была чрезвычайно шокирована разговором с молодым мужчиной, пригласившим ее танцевать. Изящество получила такое имя среди своих сокурсников именно за изысканные манеры, изящество речи и возвышенность натуры. Она была и внешне весьма привлекательна, ее вполне можно было назвать эдакой «тургеневской девушкой», если бы не ее замечательное чувство юмора, делавшее ее современной и еще более привлекательной. Кавалер, а звали его Ойяр, здоровенный латыш-брюнет с бородкой и усами, с этим обольстительным прибалтийским акцентом спросил Изящество во время танца:
- А Ваш дед воевал во вторую мировую войну?
- Да, конечно! - ответила гордо Изящество.
- А на чьей стороне он воевал? - не унимался коварный Ойяр.
- Как на чьей? Я что-то не понимаю Вас! - ответила ему удивленно Изящество.
- На стороне красной армии или же на стороне немецкой армии?
- Конечно, мой дедушка воевал за свою страну в советской армии, - недоумевая и собираясь оскорбиться, отвечала ему Изящество, а потом, догадавшись, к чему клонит Ойяр, спросила - а Ваш дедушка на чьей стороне воевал?
- А мой, конечно, на немецкой стороне и отец тоже - ехидно ответил Ойяр, понимая, что шокирует девушку.
- А что это Вы так гордо отвечаете? Гордиться тут нечем. Весь мир осудил агрессию фашистской Германии, а Вы так гордо об этом говорите. Какая может быть гордость у фашистских прихвостней!
Бедная Изящество не готова была танцевать в паре с фашистским потомком, но все же не растерялась и ответила достойно этому Ойяру.
После посещения бара и танцев нам всем было, что рассказать и над чем посмеяться, поэтому легли мы спать, как я уже упомянула выше, не раньше 4 утра. Девчонки на следующий день спали столько, сколько хотели, у них были каникулы. Они были нашими ровесницами, только им еще предстояло год учиться в мединституте, а мы с Олей уже были дипломированными инженерами.
Это была неделя, когда мы работали в первую смену. В нашу обязанность кроме прочих входило еще и открытие цеха рано утром. Задолго до 7 утра – начала смены у закрытой цеховой двери обычно уже стояло несколько человек рабочих. Мы, как водится, запыхавшиеся, подбегали, здоровались, и, открывая дверь, мысленно про себя негодовали: "Кой черт вас несет так рано! Стоите тут немым укором, что мы на 2 минуты опоздали!".
Потом каждая из нас в своей зоне ответственности отдавала распоряжения рабочим: Оля царствовала на 1-м этаже цеха, где происходила отбелка ткани, а я – на втором, где отбеленная ткань подвергалась различным видам отделки. Когда все производство начинало крутиться по плану, мы возвращались в кабинет и кидали свои головы на стол и дремали до прихода начальника цеха. Все начальство приходило на работу к 8 утра. Рядом с нашим кабинетом находились еще кабинеты главного инженера и начальника всего отделочного производства. Если б они зашли и увидели, что мы спим, нас ожидали бы порицания: в лучшем случае в виде словесной нотации, а в худшем - лишения каких-то процентов ежеквартальной премии.
На рабочем месте никак нельзя было спать, поэтому мы находились в постоянной готовности к пробуждению. Как только раздавались шаги у двери в кабинет, мы, как по команде, поднимали головы в вертикальное положение и преданными глазами смотрели на дверь. Уличить нас в том, что мы спали, было нельзя, но догадаться было можно по выражениям лиц, имевшим из-за резкого пробуждения не совсем адекватный вид. А вид был такой "ошарашенный", будто нас неожиданно стукнули мешком по голове. Мы были молодые, полные задора, огня и жажды познания всего и сразу, поэтому в свободное время ходили, как по разным злачным местам, так и по филармониям, театрам, выставкам, концертам. От этого страдали хроническим недосыпом. Ведь мы вели такую бурную, насыщенную событиями и новыми впечатлениями жизнь только в период работы в первую смену. Когда наступала неделя второй смены, вот тогда мы отсыпались.
В тот приезд Наташи с подружками на следующий день после похода в ночной бар у нас было запланировано посещение Домского собора. Можно представить, каково нам было с Ольгой, спавшим 2-3 часа и отпахавшим на производстве смену! Да уж, для прослушивания органной музыки, разных там фуг Баха, мы были не в самом лучшем физическом состоянии. Это была мука. Не секрет, что под фуги спится вообще бесподобно. Для нас же с Ольгой, даже без всяких фуг уже хотевшим спать, тот органный концерт запомнился именно этой мучительной борьбой со сном. Свеженькая, выспавшаяся Наташка - огромная поклонница и знаток музыки Баха периодически восклицала в восхищении: "Как я люблю эту фугу! А эта токката моя любимая!". Мы же не в силах были насладиться в полной мере гением Баха и божественным органным звучанием. В конце концов, Ольга как-то смогла принять вполне приличную позу, которая позволяла ей спокойно подремать и в то же время смотреться со стороны глубоко погруженной в музыку слушательницей. Она поставила руку на подлокотник кресла и голову подперла ладонью. Ольга застыла почти что в позе роденовского мыслителя с той лишь разницей, что у Родена мыслитель рукой поддерживает подбородок, а Ольга - лоб, прикрывая ладонью закрытые глаза. Вроде как не спит, а внимательно слушает музыку. Как-то ей удавалось удерживать локоть, чтоб он не съезжал с подлокотника. Я же никак не могла принять удобную позу, чтобы и дремать, и народ не смущать своим спящим видом. От пыток борьбы со сном спасла тетенька, которая сидела впереди нас через ряд. Наверно, она тоже гуляла до 3-х ночи в каком-нибудь баре, а может просто так на нее действовали звуки органа, но с ней происходило то же самое, что и с нами - отчаянная борьба со сном. Сон ею обуревал еще в большей степени, чем нас, потому что ее голова периодически совершенно безвольно откидывалась назад. От этого женщина просыпалась, застывала на две - три секунды, держа голову прямо в вертикальном положении. В это время она, по-видимому, соображала: где она вообще и что с ней? Потом женщина осторожно и стыдливо оглядывалась по сторонам. Убедившись, что рядом сидящие люди не лежат в обмороке от ее "недостойного поведения", она начинала уже спокойно слушать музыку. Некоторое время тетеньке удавалось сидеть ровно, но недолго. Вскоре она опять попадала в объятия Морфея, уносившего ее в мир снов, и ее расслабившаяся голова неизбежно отлетала назад. Далее все повторялось по новой: резкое пробуждение, замирание, оглядывание по сторонам, короткое бодрствование, жалкие попытки сопротивления погружению в сон и неизбежная капитуляция в форме полного телесного расслабления. "Наш человек!", - подумала я тогда. Ожидая момент откидывания головы женщины назад, я так увлеклась этим забавным зрелищем, что совершенно отделалась от желания заснуть, но уже борясь с желанием громко засмеяться.
Да, в тот раз нам не удалось в полной мере насладиться божественными звуками, но позже мы много раз посещали Домский собор, уже в нормальном, выспавшемся состоянии и получили свою дозу удовольствия от прослушивания органной музыки.
Однако, вернемся к "Жизели", в наше время. Я не могла дождаться антракта, чтобы отдохнуть от этой мучительной борьбы со сном и каким-то образом взбодриться.
Как только закрылся занавес, я сразу кинула клич Свете с Лизой немедленно двигаться в направлении буфета, чтобы выпить чашку крепкого кофе: "Срочно, мне срочно надо выпить кофе, иначе второй акт не выдержу, умру!".
Света со сном не боролась, поэтому могла позволить себе выпить еще один бокальчик брюта. Я уже не решилась искушать судьбу и выпила чашку кофе - американо. Зато во втором отделении я была бодра и смогла от души наслаждаться балетом. Казалось бы, второй акт должен был больше способствовать усыплению, чем первый, так как действие все время происходит на кладбище, но я совершенно была свежа и вся во внимании. От второго акта балета я получила огромное удовольствие, чего я не ожидала именно от "Жизели". Я думала, что этот балет уже не сможет меня сильно тронуть чем-то, ведь я видела его много раз ранее.
Совершенно непонятно, зачем мы обязали Сашу явиться нас встречать к театру. Такси мы могли бы вызвать и без него. Саша находился в состоянии сильного душевного подъема, вызванного большим количеством выпитого накануне в кругу все тех же родственников.
Таким он нас встретил у здания театра: радостный и какой-то трепетный, при чем во всех смыслах, в том числе, и в смысле – чуть-чуть покачивающийся.
Не сразу мы нашли такси, так как машины, которые уже стояли у здания театра, прибыли по предварительным заказам. Наконец, старший по таксистам позвал некоего Васю с указанием доставить и нас, куда мы укажем.
Саша, воодушевленный прекрасным вечером, приобнял подошедшего Васю, как старого друга, и повел его к такси. Вася назвал довольно значительную сумму стоимости доставки нас от Михайловского театра на улицу Чайковского - 600 руб. Мы со Светой и Лизой двинули следом за ними. Саша, продолжая одной рукой обнимать смущенного таксиста Васю, а второй рукой жестикулируя по- театральному, произносил в лучших старых мхатовских традициях: "Понимаете, друг Василий, мы ехали сюда на такси за 400 рублей, но исключительно из любви и расположения к Вам, мы согласны доехать назад и за 600!". Саша был в ударе, на пике своего артистического вдохновения, и мы все смеялись. Вася не смеялся, молчал, возможно, ждал какого-то подвоха от такого необычного поведения незнакомых людей.
Но подвоха никакого не было. Мы просто все находились в радостном приподнятом настроении от Питера, от балета, от встречи с родными людьми.
Так, на этой волне любви ко всему человечеству мы прибыли на улицу Чайковского. Это было достойное завершение приятных во всех отношениях двух театральных вечеров. Сегодня была «Жизель», а вчера мы смотрели балет «Лебединое озеро» в театре «Эрмитаж» на Дворцовой набережной, наслаждаясь бессмертной музыкой Чайковского, в честь которого названа улица, где мы жили на квартире двоюродной сестры во время нашего незабываемого пребывания в Санкт-Петербурге в этом году.
Июль 2013 г.