Чёрная всадница Часть XIV

Николина Вальд
Картинка из интернета

   
                ВОЛШЕБНАЯ    МАЗЬ


       Перед окнами кареты замелькали первые домики моего родного Обендорфа, около которых ходили нарядные хозяева-бауэры. Они выгоняли из хлева скот, а полусонные подпаски гнали скот дальше на пастбища. В этот праздник, как обычно, по давней традиции, в центре деревни установили столб и на его верхушке подвесили добротные сапоги. Рядом поставили Майское деревце – берёзку, украшенную лентами и крашеными яйцами, и большое соломенное чучело водяной птицы.
       Скоро появится молодёжная процессия во главе с избранной ею майской королевой в венке из незабудок. О такой чести мечтала каждая девушка, выбор однако падал на самую красивую девушку в Обендорфе.  Эта процессия должна обойти с песнями и танцами всё поселение, поля и виноградники, чтобы был хороший урожай, после чего начнутся пляски около майского дерева и катание на качелях. Девушки сплетут венки и пойдут к горной речке гадать на женихов.
       Когда мы въехали в деревню, в нос ударил густой и приятный запах разнотравья из-за того, что в каждом доме и во дворах ещё с вечера  были разбросаны по полу зелёные ветки и луговые цветы. Начинался католический праздник Pfingsten*. 
       А вот и наш старенький домик, из которого выходили улыбающиеся и вполне довольные собой Отто и Зольда, а рядом с ними четверо славных малышей. На пороге стояла матушка.
       Наша карета остановилась. Сошедший с облучка Ганс помог мне и Анетт выйти. Все домашние растерялись, увидев нас троих, да к тому же на мне был траурный наряд, с которым я не желала расставаться, цепляясь за него, как утопающий за соломину. Наше обоюдное молчание прервалось блеянием коз и похрюкивающих в ответ свиней, которых перекрикивало громкое мычание коровы. А дальше загоготали гуси. «Откуда у них такое хозяйство завелось?» – мелькнуло в моей голове, но, оторвавшись от мыслей, я спросила:
       – Можно ли нам войти в дом? Если да, тогда попрошу Ганса внести мой сундучок с вещами.
       Нам навстречу сошла с порога матушка Ингеборг:
       – Эльза? Откуда ты? Что с тобой приключилось? И почему ты в траурном наряде?
       – Я теперь вдова, матушка. Мой муж и экономка погибли в сгоревшем доме, а меня спасло то, что я за полчаса до пожара отлучилась. Теперь у меня за плечами ничего не имеется, и я решила вернуться домой.   
       – Моя мать умерла спустя два дня после твоего отъезда. А ещё через несколько месяцев умер отец. Это ты, змея, их со свету сжила! – заорала пронзительным визгом Зольда. – Мы строим  новый дом на купленном участке. А этот дом будем продавать, чтобы покрыть расходы. А уж в моём новом доме тебе места не будет!
       – Бери мой кошель, если вам надо долги покрыть, а этот дом останется мне! – закричала я в ответ, отвязывая из-за пояса маленький кошель Эмми. – И пойдём к отцу Йозефу, чтобы он тебе надоумил, как сестру мужа, да ещё вдову, за порог выставлять.
       – Фру Ильзе! – вступила в разговор перепуганная Анетт. – Пока не поздно, вернёмся назад и поедем с фрау Эмми в Англию. Там требуются модистки, с голоду не умрёте.
       Зольда кинулась ловить брошенный кошель, но её опередила Ингеборг, ловко подхватившая его.
       – В этом доме пока ещё я - хозяйка. Я вам не ваша тётка Марта, которая меня, вдову с детьми, за порог выставила. В моём доме это не повторится! Ты забыла, Зольда, откуда у вас в кошеле дукаты завелись? Эльза, моя дочь, будет проживать в моём доме столько, сколько сочтёт нужным! А ты можешь на первое время, если средств не хватает, дом своих родителей продать, чтобы новый достроить.
       Вернув мне кошель, Ингеборг велела всем троим зайти в дом. Недовольная Зольда, прикусив губу, пошла вместе с Отто и детьми выводить скот на пастбище. Когда мы зашли в дом, Ингеборг усадила нас за стол и предложила на завтрак жареную яичницу, копчёное сало, свежевыпеченный хлеб, пиво и собранный с грядок рапунцель и другую зелень.
       После завтрака мы расположились на лавках в гостиной, и я узнала следующее. Оказывается, тщеславная и практичная тётка Марта не пожелала, чтобы ещё кто-то в селении носил такие же красивые шляпки, которые я оставила в подарок своим домашним, и предложила их обменять на трёх свиноматок. Весной они дали хорошее потомство и  трудолюбивые Зольда и Отто их выходили. Потом удачно продав на ярмарках выращенных свиней, они смогли приобрести корову, овечек и коз.  Дела у них пошли в некотором смысле в гору, и они прикупили хорошей земли, на которой начали строительство большого дома. А чтобы дело пошло быстрее, попросили у тётки Марты деньги в долг, собираясь с ней рассчитаться после продажи старого дома. Мой приезд нарушал их планы. Но эти дела с тёткой Мартой, вызывали гнев у Ингеборг, а мои шляпки, послужившие им разменной монетой, наоборот, теперь вызвали у неё интерес. У неё появилось желание остаться в старом доме со мной, и посмотреть, как будут дальше развиваться события. Правда, ответ, что я теперь совсем не могу заниматься шляпками, её немножко озадачил. А кто у меня будет заказывать платья, так как у нас не так много богатых, вот в чём вопрос. Да и как я уживусь в доме с мстительной Зольдой, которая считает меня виновной в смерти её матери? 
        Пока мы беседовали, Анетт неожиданно побледнела и чуть было не упала в обморок. Но, взяв себя в руки, успокоилась. Я попросила матушку Ингеборг повести их на праздник, а завтра утром они поедут обратно. А у меня самой не было никакого желания туда идти. Я последнее время, вообще, полюбила уединение: подальше от всех, чтобы разобраться с мыслями. Последнее время единственным близким человеком для меня стала Эмми, которая также как и я, овдовев, потеряла интерес к светской жизни. Но если Эмми ожидало обеспеченное будущее в кругу семьи родного брата, то этого нельзя было сказать обо мне.    
        Спустя некоторое время матушка Ингеборг всё же повела Ганса и Анетт на праздничную площадь, а я, наконец-то, смогла побыть наедине с собой. Достав подарки мудрого тролля, я решила их рассмотреть в спокойной обстановке. На чистой грани хрусталя появился образ Анетт с запеленованным ребёнком на руках, а чуть дальше - Зольда. Значит, Анетт беременна. Вот отчего она так резко побледнела, и только крестьянская выдержка не позволила ей упасть в обморок, как это случается среди знати. Зольда опять беременна, только эта беременность у неё проходит тяжелее, чем прежние. Теперь она желает выместить все свои боли и обиды на мне. Так вот, что это за подарок! Этот хрусталь может показывать будущее, а для каких целей эта банка с мазью? Надо открыть и посмотреть. Но, взглянув в новоявленное колдовское зеркало, я увидела в нём летающих фей. Так значит, эта та мазь, о которой мне проговорилась как-то Гудрун. Ведьмы натирают ею виски и летят на свои праздники – шабаши.
        Так, значит, я имею в руках бесценные сокровища, с которыми не пропадёшь. Вот это подарок! Я сразу же повеселела и улыбнулась. А что же скажут на это наши священники? А зачем им, вообще-то, об этом говорить, ответила я мысленно себе на вопрос. Ну, держись Зольда! Я быстро выведу тебя на чистую воду, если будешь врать. Поставив омелу в маленькую вазочку, предварительно пройдясь ею по комнатному пространству, я сразу почувствовала, что мне стало легче дышать. Вот оно, ещё открытие, у меня появилась своя метла. Ладно, пойду в лес, соберу кое-каких трав и повешу их сушить на чердаке. А в лесу мне теперь поможет перстень Гудрун.
       Когда подошло время обеда, вернулась Зольда с детьми и Ингеборг с Гансом и Анетт. Ганс сиял от счастья. По правилам праздника деревенские парни залезали на столб за сапогами, однако у них ничего не получалась.  Как только они добирались по гладкому стволу до конца, их оставляли силы и они сползали вниз. Когда полез могучий Ганс, он успел, всё-таки, ухватиться за сапоги и стянуть их вниз. Он был очень довольный, так как в части обуви "поизносился", и сапоги были как нельзя кстати. Вот только Анетт немножко нездоровилось.
       Зольда начала собирать еду для Отто на пастбище, а матушка накрывала на стол. Анетт тотчас же включилась в домашнюю работу, несмотря на свой немножко нездоровый вид. Зольда недовольно косилась в мою сторону, но, видимо, против магической омелы её злость не действовала. Оставив с Ингеборг малышей, Зольда понесла Отто на пастбище еду. Малыши  начали крутиться около Анетт.
       – Анетт, ты беременна? – спросила я.
       – Не знаю, фру Ильзе, но что-то мне нездоровится.
Завтра рано утром нам ехать, а мне так не хочется оставлять вас одну с Зольдой. Гудрун, покойница, нам этого не простит.
       – Коли так, тогда слушайте меня. Когда придут Отто с Зольдой с пастбища и станут вам предлагать остаться кнехтами в их доме, то вы хорошо подумайте. А если решите остаться, то не продешевите. Когда мне в будущем подвернётся возможность покинуть их негостеприимный дом, уйдёте со мной.
       После полудня, раньше, чем обычно, Отто с Зольдой пришли домой, загнали скот в хлев и, быстро перекусив, начали облачаться в праздничные одежды, чтобы пойти к лесу, где троицкие гулянья шли уже полным ходом.
       – Отто, отчего у тебя такой хмурый вид? – поинтересовалась Ингеборг. – Скажи матери, в чём дело?
       – Я уже с ног валюсь, как только праздники закончатся, опять наше стадо молодой подпасок поведёт. А сегодня я видел крупного волка, который из лесу выглядывал, к стаду нашему присматривался. Я в него из старенького арбалета стрелу послал, он в сторону отскочил и посмотрел на меня так злобно, словно вервольф какой-то. Что с ним подпасок сделает? А мне надо дом строить вместе с нанятыми рабочими, рук в хозяйстве не хватает. Зольда держится из последних сил, а теперь ещё Эльза вернулась. Польза от неё невелика, да ещё Зольда пытается с ней счёты свести!
     – Между прочим, Ганс и Анетт - бывшая прислуга Эльзы. Предложи им в твоём доме поработать. Дети к Анетт сегодня потянулись, я слышала, что подруга Эльзы их в Англию с собой забирает. Ганса, вроде как на конюшню, а Анетт при ней пока нянькой. А ведь там, в Англии, и свои рабочие руки имеются. Так, может, в горничные пойдёт. Но они Эльзу слушают, как она повернёт дело, так и выйдет. Так что пусть Зольда с ней не ссорится, если хочешь, чтобы дело выгорело!
        – Ну, с Зольдой я разберусь, могу похлестать для порядку, а то слишком уж много воли на себя взяла, и, в самом деле, всё испортить может.
       – Ну, тогда действуй, сынок. Идите с Зольдой и детьми вперёд, а я следом с ними пойду. Попробую и Эльзу на праздник повести. А ты там и поговоришь с ними.
       Действительно, как  только Отто с Зольдой и детьми ушли на праздник, матушка Ингеборг начала уговаривать нас с нею пойти, посидеть у костра с другими бауэрами, мол, хватит мне свой траур носить, не старуха ещё. Мы вначале отказывались, ссылаясь на завтрашний ранний отъезд, но потом согласились пойти. Молодёжь, взявшись за руки, плясала около костров, а мы присели возле семейных пар. Взгляды всех сидящих остановились на мне.  Но в это время к нам подошёл Отто и сказал, что со мной желает побеседовать тётка Марта. Ингеборг сделала недовольную гримасу на лице, но промолчала, так как не очень хотела показывать окружающим своё настроение. Отто, взяв меня под руку, подвёл к тому месту, где сидела наша тётка с семьёй. 
       Довольно погрузневшая тетка Марта восседала в белой кружевной кофточке и синем сарафане, а на голове её красовалась подаренная мною шляпа. Рядом сидел дядя Арнольд и невестки с маленькими детьми. Сыновья беседовали в своей мужской компании с такими же молодыми женатыми бауэрами. Детвора постарше кружила в общей куче, из которой иногда доносились детские вопли, означающие, что где-то начиналась детская драка или ссора. В этом случае приходилось кому-то из взрослых подходить и разбирать их.
       – Эльзхен, дорогая, я уже слышала от Отто, что с тобой произошло. Так чем ты намерена тут заняться, крестьянской работой или шить будешь?
       – Тётя Марта, какая из меня крестьянка?  Черенки ни у вил и ни у граблей обхватить не могу. Слишком тонкая у меня кость. Разве что травы собирать и сушить да отвары и настойки лечебные готовить, а по осени ягоды и грибы собирать. Этому меня ома* Мария, покойница, обучила. Я в округе каждую травинку знаю,и при какой невзгоде её применять надобно, тоже знаю. А если бы заказы на шитьё получить могла, так, вообще бы, горя не знала. Я этому в городе хорошо обучилась. Вот шляпки мне теперь без Свена не потянуть, я их кроила и обшивала, а он фетр сучил и на манекены натягивал, – объяснила я, скрыв остальное.
       – Хорошо, Эльзхен. Если возьмёшь недорого, по-родственному, тогда я и мои невестки будем у тебя обновки заказывать. А за нами и остальные жёны бауэров потянутся. Когда осенние полевые работы закончатся, и мы повезём наш урожай и приплод от скота на ярмарку, можем и тебя с изделиями взять. А ты уж за лето наделай всяких чепчиков, передников, воротничков, которые у вас в городе бюргерши носить любят, да и других там бытовых вещей. Любят модницы обновки всякие. Помню я, что ты вышивать любила, вот и вышивки сделай на ярмарку. А травы и настойки всякие там тоже в цене. Горожанки не то, что мы – сельские жители, да и денег у них в карманах побольше. Мы решили этой осенью на ярмарку в город Колонию** поехать, там, говорят, выгодней наш товар пустить  можно. А за Зольду не волнуйся, я уже сказала Отто, что с долгом подожду, если он свою жену на место поставит.
       – Я краем уха слышала, что у Зольды дом матери пустой стоит. Так почему она его не продаст, если они в деньгах нуждаются?
       – Муж Гертруды запил после её смерти, дом запустил. Его нужно латать да перелатывать. Она его уже за полцены продать согласна, но покупатели не идут. Говорят, что дух Гертруды, мятежный и неприкаянный, туда никого не подпускает. Только новая ведьма в нём поселиться может, которую Гертруда сама выберет. Однако, мало ли чего в деревне наболтают!
       – А почему отца Йозефа не попросят дом освятить?
       – Не знаю, не спрашивала.
       «Может быть, предложить Зольде имеющиеся у меня в наличии дукаты, и тогда разбежимся навсегда? А Ганс и Анетт, если раскручусь немного, при мне останутся», – раздумывала я.
      Я начала теребить медальон, но он не менял своей формы, а это означало, что дом Гертруды не предназначался для меня.
       После разговора с тётей я подошла к своим домашним. Матушка Ингеборг смотрела на меня недовольным, даже, можно сказать, злым взглядом. Зольда вытирала мокрые глаза, видимо, Отто всё-таки удалось её поставить на место! Чуть поодаль Отто оживлённо беседовал с Гансом и Анетт. И только их карапузы бегали босиком по травке со своими сверстниками.
       Ганс и Анетт, увидев меня, поспешили навстречу. Как я поняла, Отто, действительно, предлагал им остаться у него дома поработать: Гансу пасти стадо, а Анетт займётся дойкой, работой по дому и детьми, пока он с Зольдой будут заниматься строительством нового дома.  Оплатить им работу он пока не сможет, а только лишь после продажи старого дома. Они ответили, что должны со мной обсудить это предложение, и узнать моё мнение.
        Вечером, уже дома, я подозвала молодую пару:
       – Вот что. Ложитесь спать, завтра рано утром нужно ехать  назад к Эмми, отогнать карету, а я подумаю, как вам поступить.
       Закрывшись в своей комнате, я зажгла свечку и, положив  перед собой  хрусталь, начала в него всматриваться. Я увидела большого волка, покосившийся дом Гертруды, Ганса блуждающего по лесу со своей старенькой аркебузой. Потом всё исчезло. Что это означало, я не могла понять. Направив в хрусталь луч от своего перстня, я увидела в лесу себя за сбором лечебных трав. Наконец я взяла в руки омелу и помахала ею возле кристалла, и вновь увидела свой образ, сидящий на помеле. Вот это да! Но только где я помело раздобуду? В эту минуту мой взгляд упал на коробочку с кремом. Вот она и разгадка. Я тихонько вышла из дома и, чтобы не топтать грядки, прошла по меже до конца огорода, где рос кустарник. Набрав нужных веток, я вернулась с ними домой,  и, скрутив их, как положено, толстой бечёвкой,  привязала их к древку от старой, пришедшей в негодность дворовой метлы. А в самую середину метлы я сунула ветку омелы. Как только моё помело было изготовлено, я мазнула его волшебной мазью. Оно заскакало, как живое, и, пролетев три круга под потолком, приземлилось на своё место.  А старые сухие ветки, в том числе и омела, вдруг ожили. На них появились зелёные листочки.  Старая бечёвка, которой я всё обкрутила, превратилась в зелёную ветку плюща, украсившую всё это великолепие. Закрыв на засов дверь, я, раздевшись, улеглась в постель и, раскрыв волшебную коробочку, натёрла ею виски. В этот миг я почувствовала, что моя душа начала постепенно выползать из моего тела, и мне становилось всё легче и легче. Как только я окончательно от него освободилось, мне стало так легко и хорошо, как никогда в жизни. Моё грузное тело лежало в постели в глубоком сне, а я с замиранием сердца и неописуемым восторгом летала и кувыркалась по комнате. Да, такой радости я не испытывала даже в детстве.  И усевшись на метлу, я вылетела в открытое окно. Вначале мне стало немножко страшновато, когда метла начала набирать высоту, но я крепко вцепилась двумя руками в древко.  Мои распущенные рыжие волосы развевались под лёгким ночным ветерком. Я пролетела над головами расходящихся с праздника людей, но они меня не заметили в темноте, только зоркая Зольда вдруг начала всматриваться в мою сторону. Забыв об осторожности, я показала ей язык, а потом, покружив над стоящей у дороги берёзе, спряталась в её кроне. У меня  обострился слух, и я услышала визгливый голос:
       – Смотри, Отто, вот она, твоя тихоня сестра, на помеле летает.
       Побледнев от услышанного, Отто поднял голову кверху, но ничего не увидел, и, повернувшись к Зольде, влепил ей пощёчину:
       – Ты что, совсем сдурела, или решила из-за своей ненависти на всю семью беду навести?  Забыла, как твоя мать чуть на костёр не угодила, если бы не вмешательство отца Йозефа.  Вы все тогда  чуть по миру не пошли, когда пришлось внести все сбережения на пожертвование в храм. 
       Я переждала на берёзе, пока последние люди уйдут с площади, и полетела дальше в сторону леса. По лесу гуляли русалки в веночках из осоки и ириса, над их головами пролетали маленькие феи, резвящиеся вместе со светлячками, а раскачивающиеся на ветках кустов и деревьев эльфы наигрывали им на своих рожках. Мне хотелось долететь до волшебного холма, но я отчего-то струсила. Долетев до лесной опушки, я замедлила свой полёт  и приземлилась около старого пня, увитого лесным плющом. Ко мне подошли зелигены - лесные девы. Одна из них  надела мне на голову венок из лесных цветов, другая ожерелье, третья поднесла мне  зеркало. Я глянула на себя и ужаснулась, венок и ожерелье красиво смотрелись на моей голове и шее, но я же нагая! Одна из дев рассмеялась, увидев моё смущение, подала знак феям, и они сбросили мне на плечи тонкое прозрачное плащ-покрывало, в которое я укуталась.
       – Этот плащ будет тебе для полётов, – сказала лесная дева.
       В этот момент на поляну выехала на своём чёрном Россе Хильда. Лесные девы в почтительном поклоне расступились перед ней, и она подъехала ко мне.
       – А не рано ли ты на метлу села. Ведь не окрепла ещё. Горный хрусталь понять правильно не смогла. Зольду зачем раздразнила?  Не оберёшься ты с ней ещё хлопот. Но хотя понимаю, ты не хочешь расставаться с  Гансом и Анетт, и, потому, ко мне советоваться прилетела.
       – Хильда, – растерялась я. – Не могу сама найти ответы на то, что мне указал хрусталь. Если не ты, то кто мне посоветует?  Мария и Гудрун в могиле, эльфы ко мне пока не заглядывают, домовые гномики обиделись.
       – Ладно, помогу тебе и в этот раз, а то ты слишком много работ на себя взвалила, не справишься одна. Да, с Гансом и Анетт тебя тоже разлучать пока нельзя, так как Зольда непредсказуема. Мать её, Гертруда, поумнее была, хоть и натворила земных дел! Душа её теперь покой обрести не может до тех пор, пока какая-нибудь земная душа с неё часть груза не снимет. Ганс с Анетт при тебе останутся. Кстати, остерегайся Зольды и некоторых других. Ешь только то, что сама сваришь или Анетт для тебя приготовит. А из других рук ничего в рот не бери. Недобрые и неумные люди тебя окружают. Убегать от них надо. Но время для покупки твоего дома ещё не подошло, значит, нужно где-то переждать. Возьми мою серебряную монету. Только лишь она может помочь от оборотня. Её надо переплавить в шарик, положить в ствол аркебузы и выстрелить в оборотня. А вот тебе бутылочка с вином. Тебе оно уже знакомо, на первое время хватит. Если с работой не успеешь, так воспользуйся им. Но запомни, твоё главное предназначение – собирать целебные травы. Перстень Гудрун тебе нужную травинку и ягодку укажет, научись с ним мысленно разговаривать.
       Распрощавшись со мной, Хильда ускакала по своим делам, а я, усевшись на помело, полетела домой.  Когда я подлетала к дому, то увидела около раскрытого настежь окна стоящие остриём кверху две косы. Да, Зольда объявила мне настоящую войну не на жизнь, а на смерть. Ничего не поделать, приходится принимать бой. Осторожно облетев косы, я влетела в окно. Спрятав под кровать помело и плащ, я вошла в моё собственное тело. С рассветом, вскочив с постели, я вытащила из под кровати помело, вынула из него ветку омелы, и, сняв её с древка, засунула в мешок, который запаковала в свой дорожный сундучок. Туда же я уложила подаренные мне вещи, а древко выбросила за окно. Коли там продолжают стоять две косы, так пусть и древко поваляется. А потом, подумав, разобрала на мелкие ветки помело и всё выбросила. Зачем таскать с собой лишнее, когда мне необходимы только ветка омелы и мазь.
       Вся семья уже была в сборе. Зольда побежала доить скотину, а все остальные ждали моего решительного слова:
      – Ганс, Анетт! Собираемся и едем все вместе к Эмми. В этом доме нас не любят, и мне опасно здесь оставаться. Я еду с вами в Англию.
      – Фру Ильзе, мы уже в сборе. Карета ждёт нас.
      – Как это уезжаем, мы же вчера уже почти договорились.
      – Эльза, что ты задумала, кто тебе дома угрожает.
      – Дорогой братик, зайди в мою комнату, выгляни за окошко, и покажи всё это нашей матушке.
      Пока они бегали осматривать комнату, я шепнула тихо, что мы едем вместе, так как  мне нужно кое-что купить в городе, а потом вернёмся обратно, и обзаведёмся тут в скором времени  маленьким, пусть неказистым, но всё-таки своим домиком.  В это время вернулись в столовую матушка Ингеборг и Отто с вытянутыми от недоумения и перепуга лицами. Не дав им сказать слово, я выпалила в своё оправдание:
       – Вы, наверное, забыли бабушку Марию. Она не хуже любой колдуньи разбиралась в лечебных травах, и только благодаря её умению мы выжили, несмотря на болезни, которые нас постоянно преследовали. Свой дар она передала мне. А Гудрун, наша бывшая экономка, была посильнее бабушки Марии, и тоже меня кое-чему обучила. Многие травы нужно собирать только в ночное время, что я и делала. Забыл Отто, как я в детстве по ночам по лесу бегала.
       Отто, схватив в сенях вожжи, кинулся во двор разбираться с Зольдой. А матушка начала нас всячески уговаривать остаться. Я прекрасно понимала, что я тут никому не нужна.  Но мой отъезд повлечёт за собой дальнейшую ссору с тёткой Мартой. А та тут же потребует возвращения долга. И, кроме того, они лишатся лишних двух пар рук, которые им сейчас необходимы. Так что в этот роковой для семьи момент, я была хозяйкой положения. И тогда я закричала:      
       – Какую роль вы собираетесь отвести мне в жизни? Прошлой ночью Зольда поставила косы под окно, а завтра она мне в суп чего-то подсыплет? Или, может быть, камень на мою голову упадёт. Неужели я в пожаре не сгорела для того, чтобы погибнуть от рук собственных родственников?
     – А не много ли ты на себя берёшь?  Хочешь нас перед всей деревней опозорить, или чтобы твоя тётка нас обобрала из-за долга до нитки? Уж на это она мастерица!
     – Дорогая матушка, а я у вас когда-нибудь вызывала материнские чувства? Или вы решили выместить на мне весь перечень своих семейных неудач? Ганс, выноси из комнаты мой саквояж. И в карету, живо!
       Ганс,  бросив свой недоеденный завтрак, кинулся опрометью в мою комнату за вещами, а я и Анетт побежали к карете. До нас доносились вопли Зольды, которую Отто лупил в сарае вожжами. Я знала, что  Отто это делает под горячую руку, чтобы как-то нас удержать в доме. Но очень скоро сам же будет у неё прощение просить, а мне в дальнейшем это очень дорого обойдётся. Зольда злопамятна, и обид не прощает. Нужно было что-то решать.  Ганс уложил мой сундучок в карету и усадил туда меня с Анетт. Как только Ганс уселся на облучок, к нам подбежал красный, запыхавшийся Отто:
       – Эльза, Анетт! Выходите обратно! Пускай Ганс отвезёт карету, к которой я привяжу свою телегу с нашей лошадью. Ганс, верни хозяевам их карету с конём, а сам возвращайся на телеге назад. – Потом он обратился отдельно ко мне, – Эльза, с Зольдой я уже разобрался, будь милосердной, не ссорь меня с нашей тётей, возвращайся домой. Я тебе обещаю полную безопасность в доме.
       Затем, достав из кареты мой сундучок, понёс его обратно в дом. Подбежавшая к нам матушка Ингеборг, взяв меня и Анетт за руки, буквально вытащила нас из кареты наружу.
       – Фру Ильзе, что нам дальше делать? – в недоумении спросил с облучка Ганс.
       – Хорошо, – стараясь быть спокойной, ответила я своим домашним. – Мы остаёмся в доме, но с условием, в мою комнату никто из вас не должен заглядывать, и на время моего ухода я её буду запирать на ключ. Еду для себя я буду готовить сама, либо мне приготовит и подаст Анетт.
       – Ладно, Ганс, испытаем судьбу ещё разок. Возьми мой кошель и на обратном пути купи мне на базаре нитки, тесьму и прочую фурнитуру. Купи также в лавке белой ткани и немножко цветной. А я с Анетт пока останусь дома. Посмотрим, что дальше будет. В крайнем случае переселимся к тётке Марте. У неё в доме работы на всех троих хватит!
       При упоминании имени тётки Марты лицо матушки, как обычно, приняло кислое выражение, но спорить со мной на этот раз не решилась. Ганс подождал, пока Отто запряг в телегу свою крестьянскую лошадь, подвязал её за борт кареты и отправился в Виттхайм.

* Pfingsten(нем.) – День Святой Троицы или Пятидесятница
** Город Cologne – Кёльн