Уносясь со свистом в даль, ночная электричка оставила на пироне единственного пассажира, под единственным фонарём. Тень Михаила чёрным - я, последовала за ним, к ступеням ведущим вниз к просёлочной дороге. Хруст морозных шагов оглушал. Яркость луны освещала, запредельным светом. Замерев на секунду, вздохнув полной грудью, прислушался к тишине, ночь шепчет песню лёгкому ветерку, деревья качаются музыки в такт, не слышно ни собак, ни людей, только ночь, с её тайной, не разгаданной магией, усыпляет бдительность, давая расслабится, забыться, насладиться красотою во тьме. Спокойной мелодией, душа пела вместе с ночью. Мёрзли кончики пальце в кожаных перчатках, мороз щипал за нос, но Михаил так же не торопливо шёл к своему дому, где маяком в окне горел свет, ждавший запоздавшего путника. В такие минуты сознание ловит миг, чтобы положит увиденное, услышанное, подуманное в свой пыльный чемодан глубокой памяти. Когда-нибудь может даже на смертном одре перешерудя ворох не нужных мыслей, отыщется вот этот момент, собственной сказки, и может это звёздное чудо забытых лет, оставит милую улыбку на холодных губах умершей плоти.
Позднее возвращение сына тревожило мать, сидя на просторной кухне под ночником, прислушивалась к каждому шороху доносившемуся из в не. Заслышав приближающиеся шаги накинув куртку вышла на крыльцо. В железной калитке зашевелился ключ, два щелчка и она впустила припозднившегося гостя. Мать увидев долгожданное лицо, произнесла губами похвалу господу. Сын прошёл по тропке, пёс породы не известной, завилял хвостом приветствуя хозяина, Михаил погладил доброго друга. Мать с голыми ногами, но курткой на плечах, ежится наблюдая за сыном.
- Сынок, что так поздно?
- Здравствуй, родная моя – целует мать в щёку –совсем замёрзла, давай в дом. В редакции задержали.
- У Далёкого был?
- Да, мамуль! Читал, предлагал, познакомился с одной девушкой…
- С какой такой девушкой, где?
- Там…
- Она бывшая иль настоящая?
- Она другая, мам…
Мать причитая, наливала суп. Михаил молчал, лицо Насти, врезалось в память живой фотографией, наполняя грудь теплотой. Хотел позвонить, крутил визитку в руках, но посмотрев на часы, не решился. «Поздно, уже слишком поздно. Куй железо пока горячо, завтра она меня забудет». Доев суп, помыл тарелку, мать уставшая дневными заботами, легла спать. Он же достал блокнот пытался, что то писать, чиркал, что то писал ещё, потом вырвал лист, скомкал, бросил на пол, писал ещё, зачеркнул, поднял прежний развернул, перечитал, скомкал, расправил, разорвал, схватился за голову, успокоился «Пора спать… она меня расплавила, не могу ни думать о ней…»
Второй этаж обитый вагонкой, с окном глядящем на луну, письменный стол с идеальным порядком, пол украшен маленьким ковром с восточными мотивами, у стены полутороспальная кровать, вместо матраца фанера, сверху байковое одеяло, на нем простыня, подушка. Свою комнату он обустроил по принципу больничной палаты, только без решёток. В замкнутом пространстве легче сконцентрироваться, сгусток мыслительных щупалец, вытекает из гелевой ручки пятнами слов, превращающиеся в тексты. Но сейчас даже в своей конуре, она сидит у него в голове. Он мечется из угла в угол, считая шаги, сто, сто пятьдесят, двести, мыслей нет. Открывает окно, жгучий морозный воздух прокалывает всё тело миллионами невидимых иголок. Легче дышать, но дрожь в зубах просит закрыть окно. Закрыв, садиться за стол, ночная лампа, ножка-гриб наполнила комнату жёлтым светом. И он начинает писать, не видя что, не слыша себя, в исступлении пишет ей письмо.
Дорогая, любима, единственная не могу без тебя, да, да, вы правы мы с вами так мало знакомы, но этого достаточно, чтоб свести сума, чтоб заставить выть, от мучительной боли в груди, я сумасшедший, вы тоже, или нет только я, я один, вы не можете сходить сума, вы такая, такая другая. Нет, не в смысле другая плохая, а в том что я вас не достоин. Вы не посмотрите в мою сторону, пройдёте мимо, я не красив, да, даже уродлив, я молод в паспорте, а внешность старика, а душа моя водит хороводы с загробным миром, живые мне не интересны. Но вы, вы ослепили меня зарёй утреннего солнца, забрали часть моего сердца с собой, в свой мир бабочек и цветов. От вас пахло мандаринами, напоминая счастливое детство. Знаете Настя, только дети страдают честно, взрослые врут, даже любовь, выдуманная небесами, сводящая сума, доводящая до самоубийства, лживая сука… А вы настоящая, потому что не станете врать, вы не примете меня, не полюбите, а друзей мне не нужно. Моё безусловное безумие, извергающее тошноту бредовой, скудной, жалкой, личности самого себя, вызовет у вас лишь ироничную улыбку, помилуйте и отрубите мне башку, чтоб закипающая страсть лопающимися пузырями, холодеющих брызг превращающихся в стёкла перестали драть меня изнутри. Полюбить с первого взгляда не возможно – скажет какой-нибудь придурок, уверяю вас, возможно. Вы не ответите мне, я знаю, вы даже не прочтёте моих слёз на мятом листе. Пламя быстро сожрёт, заразные мысли, но гангрену можно только отсечь топором. Умою лицо, надену чистое, всё что я хотел имею, всё что дал господь не робча принял, плохое испытал, любовь почувствовал, дом построил, дерево посадил, от психа сын – сын бы не простил мать, так что не стоит, уйти достойно спокойно, тихо, сегодня самое время умереть….
Прости мама, но мне нечем дышать, я пытался…
Глазами в небо, и грудь перекрестив, душа не верит, сердце бьёт в надежде,
В мозгу пульсирует последней мысли нить, «Прости родная, я задыхаюсь как и прежде…»
Отодвинув блокнот, смотрел в никуда «Тишина… так тихо, чтобы не проснуться». Поднявшись с места спустился вниз, умыл лицо, почистил зубы, пригладил волосы, посмотрев в зеркало, прошептал «Брат, я иду к тебе». На цыпочках по винтовой лестнице к себе, прикрыл дверь, бесслышно стул на середину, крюк в потолке бывшая люстра, восьми миллиметровыми верёвка спрятанная в коробке из под обуви, она была не нужна, но дождалась своего ритуально выхода. Морской узел, петля готова, закрепил на крюке, встал на стул, просунул голову, две секунды одуматься, толкает стул тот с грохотом падает на пол, тело дрыгаясь повисло в воздухе.
Мать услышав шум, вскочила с постели, бегом на вверх, дверь на замке, стучит, плачет, умоляет, сердце остановилось понимая, что он сделал это. Бежит в низ под раковиной топор, задыхаясь подымается к дверям, с размаху удар по дверной ручке, ещё удар, старая дверь поддаётся мощи топора. Болезненной тошнотою страх подступает к горлу, она знает что ждёт её за дверью, знает, но надеется, что ошиблась, осторожно толкнув покалеченную заговорщицу, та на смазанных петлях распахнула свой страшный секрет. Худое тело, мужчины без возраста, с искажённым от удушья лицом, висело по средь комнаты, бросая тень на полу, рядом лежал пособник в суициде, старый деревянный стул. Мать в ужасе упала на колени, закрыв руками лицо, тихий вопль вечного горя вырвался из груди, растрёпанные волосы спадают на плечи лицо постарело на двадцать лет, того чего она боялась произошло, то с чем она боролась, победило её. А за окном небо затянуло пеплом, пошёл снег.
……………………………………………………………………………………………………...
Маленький ночник, тусклым светом освещал изголовье твоей кровати, мирный сон мог нарушить только телефонный звонок с мужским тембральным голосом и произнести:
- Добрый вечер, Настя. Глава первая….
Но этого так и не произошло. Не зная о причинах, и не пытаясь в них разобраться, ты просто выкинула его из головы.