Проснулась на сильном сюжете. Роды. Роды первенца моего. Так проснулась, что ни в одном глазу! Мне показывали что-то важное и… видели, что не доходит. Показали ещё раз. И третий… По тишине и темноте я поняла, что очень рано, часа четыре. Это – чтоб никто и ничто не мешало…
Тогда, двадцать лет назад, я не всё осознавала, не все выводы были верными. Ведь это происходило со мной впервые. И не так хорошо, как сейчас готовили нас к подобным событиям. Да, честно говоря, и ко всему, что связано с семьёй.
Мальчик шёл ножками вперёд. И неактивно. Его выдавливали. Меня расстригали. Он так и не перевернулся головкой к нужному месту после той подножки: ребята с нашей улицы пошутили со мной. И в городской роддом из деревни поступила я со схватками ночью – к неудовольствию дежурных акушеров. Меня накололи чем-то, видимо, чтоб схватки задержать…
Ну,в общем, помогли, получилось. Неизбежно получилось! Ребёночка мне показали спинкой, объявили, что мальчик… Я уже не обращала внимания на боль, ловя флюиды свободы от бремени и радость, что родилось то, что заказано! Потом меня везли на каталке, а на груди лежал букет с запиской: «Я самый счастливый человек на свете!» Догадываетесь, от кого.
Мальчика не приносили день, второй, третий… Я нещадно давила молодую грудь, сцеживая молоко. И заглушала в себе ропот и трагедию разлуки. Наконец, на пятый день – принесли!
Он лежал такой самодостаточный, с независимым видом. Цветом – в точности, как апельсин, профилем – в точности, как его отец. Это художественное, мастерское, сходство так умиляло меня, что я любовалась часами. Радость присутствия и вера в лучшее заглушали разные страшные вопросы, например, что это за огромные выпуклости на головке под пелёнкой…
Вера эта потом очень пригодилась, сработала. И, раз уж речь зашла, расскажу. …Что, хотя родился ребёнок нормальный – 52см, через некоторое время оказалось, что он почти не растёт. И был он в садике и в школе головы на полторы меньше остальных. Отец возил его в Москву, в Академию, там выдали страшный прогноз: пятьдесят процентов, что мальчик останется карликом! И с этим диагнозом – гипонанизм – выписали дорогущий гормон, который с аптечной точностью раз в полгода бесплатно поступал для нас в аптеку.
Через силу, скрепя сердце, сводила я сынишку на пару уколов. Всё во мне кричало: «Не хочу! Не надо!» И как-то, в пионерском лагере, очень симпатичный и очень… толстый вожатый сказал мне: «Вера, не коли гормоны парню. Видишь, что из меня получилось!» Я утвердилась в своём чувстве и, несмотря на то, что меня сильно осуждали, не стала больше водить сына на уколы. …Он вырос. Пусть не очень высокий. Но вырос, слава Богу!
Та, первая, сжимающая сердце, разлука в роддоме… почему-то странным образом стала повторяться по жизни. Ещё не было года, наши родители взяли мальчика на откорм, поближе к коровам и козам. Ведь он, привыкнув в первые дни свои к лёгкой пище – соске с большой дыркой – отказывался сосать грудь. Мучила я его и себя три месяца – не хотелось, чтоб был искусственником. Но толку было немного.
Потом в первый класс отдали другим родителям в деревню – уж очень он был маленький, а в деревне проще: меньше насмешек, и еда помоложнее.
Казалось, что для сына это лучше. Может быть. Для здоровья, может быть. Но как тосковало сердце! Как страдало! И как оказалось, разлуки эти дали необратимые последствия: мальчик отдалялся, отделялся, становился как бы чужим, холодным… Это было страшно замечать, особенно, ощущать своё бессилие перед этим. Во всём я обвиняла врачей. Что не приносили мне его тогда, в роддоме, так долго-долго! Так долго!
В то время для меня самыми счастливыми моментами стали те, когда все дома! Вместе!! За одним столом. Или на прогулке… Недавно я анализировала, и к моему удивлению вышло, что те минуты единства и есть самые счастливейшие во всей моей жизни!
Развод безжалостно усугубил боль отчуждения. После шестого класса сын поступил учиться в модный лицей в лесу, на берегу реки. Четыре года лицея. Затем он самостоятельно сдал экзамены в Московский университет… Потом – армия.
В общем, виделись мы редко, и как-то неловко. С моей стороны всё время были неудобства, смущения, комплексы. Я терялась, не знала, как себя вести в сыновнем неприятии. Мой ропот на тех роддомовских врачей рос внутри меня с каждым годом. Может, не столько и рос, как жил внутри, отравляя меня.
Тот сон, от которого я проснулась через двадцать лет после первых родов, настойчиво пытался на что-то особенно обратить моё внимание. И наконец, кажется после третьей демонстрации, я поняла… что сын мой родился мёртвым.
Так вот почему мне его показали со спинки: видимо, зрелище было не из приятных! И вот почему он не плакал. Мне было, как говорится, не до того, чтоб обратить на эту тишину внимание, хотя теоретически я и тогда уже, наверное, знала, что нормальные дети должны кричать при родах. И цвет тельца ребёнка мне запомнился: то ли серо-фиолетовым, то ли чёрно-синим. Так вот почему быстро- быстро медсестра стала что-то с ним делать над раковиной, продувать грушей, может, носик, чтоб задышал… Мне было не видно. Да и занята я была своими ощущениями. А врачам оставила их обязанности. …И они спасли его! Они спасли жизнь моего сына!! Моего любимого сына.
А в ту ночь Господь стучался ко мне. Он показывал, кого я осуждала все эти годы…
Я раскаялась. И теперь только мечтала отблагодарить тех врачей, что принимали роды и спасли жизнь моему долгожданному и заранее любимому ребёнку. Ещё год, ещё целый год, а то и больше, я собиралась с этой миссией. Наконец, с конфетами и с кассетой – у меня тогда уже была песня «Колыбельная» – я пришла в Городской роддом выяснять, не осталось ли из тех людей кого на этой, мягко говоря, нелёгкой работе. Я даже и фамилию врача помнила – Семилетка. Трудно забыть такую фамилию.
Оказалось, этой женщины уже год, как нет в живых – тогда бы, сразу после сновидения, я ещё успела бы… Да-а-а. Но двое из сестёр ещё были на данной службе. Не без слёз кратко поведала я, зачем пришла. Все присутствующие, ожидавшие малышей и другие, были тронуты…
Вот так я поторопилась с осуждением. Вот так – промедлила с благодарностью.
С тех пор я стараюсь никого ни за что не судить. Ведь мы не знаем всех обстоятельств. Правда, получается с трудом и не всегда. Уж очень привыкли…
А ещё как-то разговорилась я с женщиной. Подруга её работала в родильном доме, и рассказывала, что очень часто приходится спасать новорожденных в невероятных условиях, по сути, совершая подвиги. А мамы их об этом так и не узнавали: будешь ли рассказывать о драматической ситуации с ребёнком женщине, которая только что пережила стресс и страхи родов, и столь сильно напряжены у неё все чувства!..
Вот.