Он свободно сидел в плетёном кресле за ажурным деревянным столом, молодой господин, и курил сливовый табак, втиснутый в папиросную бумагу. Он источал взгляд свежей зелени, глаза его были весной, а тёмно-пшеничные брови на выдающихся дугах, были осенью. Если бы не эти сильные дуги, перекликающиеся с удлинёнными соломенными гладкими волосами, лицо стало бы совсем мальчишьим, девчачьим, узкое, бледное, с тонким безусым ртом, оно явно принадлежало принцу. Впрочем, курил он дешёвую сигарету, а сидел на пластиковом стуле заброшенного летнего кафе где-то в глубине Петербурга, в тупике двора. Из тупика выход только один – назад. Если это возможно. На нём был пиджак, вероятно, от костюма, джинсы с грубым ремнём и ботинки. На пальце ещё не зажил свежий след от обручального кольца, хоть и снятого навсегда довольно давно…
Я обручального кольца вообще не носила. Я даже не помню, где оно лежит. Но моя рука на телефоне, как на пульсе, и лицо мужа вспыхивает, выныривая из тумана, сотканного нашим дымом в этом беспризорном тупике. При такой близости лиц дымка раздроблена, и становится отчётливо видно, что глаза этого лунного принца – цвета болота, а не молодой листвы. Они обволакивают, постепенно сужая кольца на горле, создавая мутно-белый кокон. Так проще выпить содержимое, в которое я превращаюсь.
- Освободись, - говорит он, почти не размыкая губ. Он произносит слова так тихо, что я вынуждена направить все свои силы, все остатки сил, все волокна слуха – на его звук, на его нитеобразные фразы-руки, тянущиеся к моему нутру.
«Освободись», - говорит он, опутывая меня дымом и тиной взгляда.
Я смертельно хочу в его затасканный пиджак.
- Ты свободная птица. В тебе зверская энергия, и ты должна жить в диковинных садах, а не в прутьях.
Его пальцы касаются меня, и я ощущаю прутья. Рука покрывает другую руку, мои пальцы выглядят, словно в решётке.
- Ты не должна быть в решётке, - сказал он одними губами, словно чревовещатель.
- Ты кукольник, - ответила я одними губами.
- Хватит быть чьей-то куклой, - ответил он. – откуда в тебе столько жертвенности… Я это исправлю. Скоро этого не станет. Ты обретёшь свободу. Её много рядом со мной… У тебя будет огромная свобода… Она вся для тебя. - Он похлопал себя по узкому бедру, будто призывая собаку: - Вот здесь.