Анатолий Георгиевич Громыко родился в 1918 году. Его жизнь вместила несколько эпох нашего государства – все становления и разрушения, во время которых коренным образом менялась политика, строй, идеология; две войны – Гражданскую и Великую Отечественную и перестройку. Все перемены не только не сломили этого человека, а ещё и способствовали укреплению его духа и развитию в нём личности сильной и красивой, нравственной, цельной и верной.
Голод, нужду, фронт, тяжёлый труд – вот что досталось с избытком испытать Анатолию Георгиевичу. Но и счастье, и любовь, и труд созидательный, творческий на благо людей тоже полной мерой составили его замечательную судьбу.
Перед войной
Он сам – живая история, и вслушиваться в бесхитростное повествование его воспоминаний всё равно, что пить чистую воду из природного источника, не прошедшую через ржавые трубы и примеси лжи и политики.
Анатолий Георгиевич всю жизнь работал педагогом. Он родился в Трубчевске Орловской губернии в семье учителей, которые преподавали школьникам старших классов русский язык и литературу. Отец заболел и умер, когда мальчик только поступил в школу. Мать забрала детей – у Анатолия Георгиевича была ещё и сестрёнка – и переехала в Москву. Сняла на Соколе угол, стала работать, дети учились.
Анатолий Георгиевич окончил десятилетку в школе имени Радищева - были тогда в Москве четыре особые, опытно-показательные школы – и эта в их числе. И решил пойти по стопам родителей, стать учителем. Выбрал для поступления педагогический институт имени А.С.Бубнова (сейчас Московский педагогический университет). Поступил на факультет дефектологии. Вот почему: в детстве летом на каникулах он гостил у своего дяди, где подружился с глухим мальчиком, которого сверстники обижали. Толя за него заступался, в его душе навсегда осталось чувство сострадания. Тогда, в молодости, он сделал свой жизненный выбор, руководствуясь этим чувством – и впоследствии, став педагогом, работал только с детьми-инвалидами по слуху. Хотя его диплом давал право и на преподавание в обычной средней школе.
Война
Война началась перед тем, как Анатолий сдал последний выпускной экзамен - последний, по логопедии - науке по постановке звуков, назначенный на 24 июня. Экзамен отменили, а собравшимся выпускникам выставили оценки и раздали дипломы. И Анатолия сразу же вместе с остальными отправили на трудфронт. Под Москву – копать противотанковые рвы.
Он рассказывает:
- Мы работали там всё лето, сентябрь, октябрь, 2 ноября я получил повестку. Меня отправили в Йошкар-Ола. Там есть такое местечко – Сурок, где мы в лесу строили землянки – с деревянными настилами, и печками-буржуйками. Нас обучали, как обращаться с винтовками, собирать-разбирать, стрелять. И так в течение месяца. Потом отправили на поезде в Подмосковье, где уже шли бои.
Я был пехотинцем. До 10 декабря мы двигались в западном направлении, мне не пришлось участвовать в боях за Москву, но видеть эти бои приходилось. Довелось видеть, как стреляет «катюша», и меня поразило, как она, произведя залп, немедленно уходила, мгновенно перемещалась на другое место, чтоб не захватил враг.
Первый мой бой был в январе 1942 года под Тулой. Мы ждали в лесу на опушке - был приказ - как только запустят ракету, выходить. Бегом. …Единственное, что я увидел в этом бою – трассирующие пули, они летели и светились разноцветными огоньками – красными, зелёными, белыми.
На подступах к Туле мне несколько раз приходилось участвовать в боях. Опишу последний свой бой.
Наше отделение состояло из 6 человек, вооруженных винтовками, и противотанковым ружьём. Нас разместили около какой-то деревни, приказали сделать перед собой снежный вал и спрятаться за ним.
Немцы находились метрах в 100-150, у них были танкетки, снаряжённые пушками. Эти танкетки стояли на одном месте и стреляли по нам из пушек, а мы стреляли в их сторону из винтовок. Мы располагались группами вдоль линии фронта, справа и слева от меня находились товарищи. Вдруг почувствовал, как один из них вдруг всей тяжестью навалился на меня, обернулся и увидел страшную картину – его голова была расколота пополам и из неё шёл пар, шинель его заливало кровью… Один за другим гибли бойцы из нашей группы. А один, встал на колени, положил свою винтовку на моё плечо, и стал стрелять из-за моей спины. Я резко обернулся, но, увидев его лицо, искажённое невероятным страхом, ничего не сказал и отвернулся. Когда оглянулся ещё раз, то он уже лежал на спине, и смотрел в небо остановившимися глазами.
Вокруг остались одни убитые. Командир отдал приказ покинуть место и перейти в деревню. Пополз. У деревни стоял наш подбитый танк, рядом – убитый немец. Здесь я остановился и стянул с себя рюкзак с привязанным к нему котелком. Котелок оказался пробитым в двух местах. Выбросил его и мысленно себя отругал, что не догадался отвязать - немцы стреляли по этому белому котелку, как по мишени.
Стал приближаться к деревне, и надо мной засвистели небольшие мины – одна, другая упали и разорвались рядом. Я полз на коленках, и в какой-то момент почувствовал, как что-то ударило по плечу – это была третья. Пошевелил руками-ногами, вроде, ничего страшного. Добрался до деревни, встал на ноги. Тут только почувствовал, что кровь течёт.
Пошёл вдоль пустой деревни, на дальний конец. Там встретил двух наших офицеров, спросил, где медсанбат, мне показали на избушку с выломанной дверью. Вошёл. На полу, на соломе лежали раненые. Примостился и я. Передёрнул затвор. Думаю – войдут немцы, стану стрелять. Раненые услышали, подняли головы, забеспокоились – если я начну стрелять, всех перебьют. Поднялся и вышел.
Направился по протоптанной тропинке в лес. Где-то справа были немцы, увидели меня, снова стали пускать мины. Но мина предупреждала меня свистом, по нему я падал и лежал, пока не пролетит. Одна пролетела надо мной, ударилась в снег метрах в двух впереди и разорвалась, оставив на снегу тёмное пятно. Другая так же упала сзади, чуть не долетев. Я падал в снег, ждал, снова вставал, полз, бежал и так спасся.
Добрался до леса, где были наши. Смотрю, стоят солдаты, довольно много, а рядом в снегу корчится наш офицер и умоляет его пристрелить. Он был ранен в живот, и изнемогал от боли. Помочь ему ничем не могли, но и застрелить рука ни у кого не поднялась. К счастью. Потому, что потом его подобрали наши санитары.
Пришёл на приёмный пункт, там спросили, из какого полка, велели куда-то идти. Я понял, что не дойду – снял шинель, под ней была толстая домашняя кофта, тоже снял. Она «чмякнулась» на землю, насквозь пропитанная кровью. Тогда меня оставили. Промыли рану, сделали перевязку, а потом врач положил мне в ладонь косточку от моей лопатки.
После ранения
Прошёл день. Всех раненных привели к поезду на Москву, посадили. Поезд пришёл на Каланчёвку. Оттуда стали отправлять по госпиталям. Объявили поезд на Среднюю Азию. Решил: не стану садиться, надо сначала поужинать. И точно – вскоре дали сигнал, что можно поужинать. Следующий поезд был в Киров. На него я сел. В Кирове два дня ждал, а потом был направлен в Хилок, где три месяца лечился в госпитале. Оттуда отправили в Читу, где записали в воинскую часть, и я три года прослужил в 68 полку внутренних войск НКВД».
В обязанности полка входила охрана водокачек и железнодорожных мостов. Потом Анатолия Георгиевича перевели в группу сопровождения поездов. С Дальнего Востока на Москву и обратно шли поезда с продовольствием – сахаром, консервами, мукой - которые он был должен описывать и охранять.
Был голод. «Страшный голод - говорит Анатолий Георгиевич - случалось и воровство, и разбойные нападения. Жулики, порой, проламывали стены, чтоб проникнуть в вагон. Однажды залезли в вагон с сахаром, прорвали мешки, пересыпали сахар в свою тару и сколько смогли, унесли. По инструкции вскрытые вагоны нужно было отцепить, поставить в отстойник, составить акт и перевесить весь груз. Мы проверяли составы, каждый вагон – целы ли пломбы. Работали круглые сутки».
Сопровождая поезда, нам нельзя было ехать в самом вагоне, а только на площадке, к нему примыкающей – на некоторых вагонах были такие площадки. Солдаты охраны старались ездить так, чтоб была возможность спрятаться под прикрытием от встречного ветра. На каждом из них была надета шуба, а сверху ещё тулуп. Тем не менее, прибывая на станцию, просили товарищей расстегнуть верхнюю одежду – сами владеть руками не могли – так замерзали.
Анатолий Георгиевич вспоминает: «Однажды случилась авария перед железнодорожным мостом – сорвалась цистерна с растительным маслом. Масло стало течь, рядом в деревне узнали, прибежали. А местность там песчаная, люди делали в песке ямки, масло в них собиралось, и люди его жадно пили. Мы им кричали – нельзя! А что толку – голодные, не слушали…
Связь с Москвой осуществлялась напрямую, с Кагановичем - он тогда был наркомом железнодорожного транспорта – связались с ним по «вертушке», сообщили о происшествии. Наш начальник ему доложил, что через четыре часа будет всё исправлено. Он только рявкнул в телефонную трубку: «Через два часа! И доложить». И через два часа авария была устранена…
А однажды было так – воры забрались в вагон с сахарным песком ночью, разгрузили его, сложили мешки с сахаром недалеко от станции. Наши часовые обнаружили этот склад, и на это место была направлена группа солдат. И, когда похитители приехали за сахаром на машине, их взяли».
Отгремели победные залпы, шёл уже 1946 год, а Анатолий Георгиевич всё ещё служил. В газетах написали, что тех, кто готовился на педагогическую работу, нужно демобилизовать. Дважды Анатолий обращался к министру, а ему отвечали: «не представляется возможным отпустить – нет замены, как будет замена – отпустим». Наконец, замена нашлась, но уехать было не просто – поезда шли переполненными. В очередной раз он шёл по вагонам и упрашивал, чтоб посадили – «ничего не нужно, только местечко, хоть на полу». И упросил. Через месяц, летом 1946 года, с медалью «За отвагу» и Орденом Отечественной войны он вернулся домой.
Мать и сестра были живы, здоровы, рады, что дождались…
Анатолий Георгиевич рассказал о своей жене. Её зовут Зинаидой Дмитриевной, поженились они, будучи студентами – учились на одном факультете. (Их младший сын Алексей потом рассказывал, какая большая была у его родителей любовь, как бережно пронесли они её через всю свою жизнь).
«Студенческая любовь – улыбается Анатолий Георгиевич – одни интересы, 4 года вместе учились, перед войной расписались». Всего лишь несколько слов. Но сказаны они были с такой трогательной теплотой и нежностью.
Школа.
Наступила мирная жизнь, постепенно входя в привычное русло. Нужно было найти работу, друзья посоветовали школу для глухих у Курского вокзала. Анатолий пришёл к директору, и он ему предложил первый класс. Сначала показалось обидно, а директор усмехнулся и сказал: «Все так начинают». Анатолий спорить не стал. Начал.
Теперь Анатолий Георгиевич вспоминает самого себя с юмором: «амбиция была». Про первых своих учеников говорит, улыбаясь: «Ничего, ребятишки хорошие были».
Работал два года в Москве, потом в Чехове два года. А когда школу в Чехове решили закрыть, пошёл в Мособлоно, и там ему дали адрес – Истра, деревня Сокольники, школа для детей-инвалидов по слуху.
Этой школе Анатолий Георгиевич отдал 37 лет своей жизни.
Директором тогда был Василий Никанорович Зайцев, тоже фронтовик, прекрасный педагог, организатор. В те дни он завёл при школе подсобное хозяйство, и школа сама обеспечивала себя всеми необходимыми продуктами – картошкой, овощами, яблоками, мясом и молоком. Ребят здесь учили с 1 по 12 класс, давая восьмилетнее образование, дети занимались спортом и трудились в своём хозяйстве.
Анатолий Георгиевич пришёл в школу со своей командой – педагогами, с которыми работал в Чехове. Его взяли завучем, но сначала предложили подготовить план работы. План был подготовлен и представлен на педсовете.
«Так работа и началась. Педагогическая работа вообще не лёгкая, а здесь ещё и дети плохо слышат или не слышат совсем. Та и другая категория должны обучаться по разным методикам. Я поставил перед собой задачу, чтоб в школе остались дети только с частичной потерей слуха – потому, что совместно обучать их совместно с полными инвалидами по слуху можно лишь в ущерб слабослышащим. Стал искать в Москве такие школы, чтоб перенять их опыт. Мы поддерживали связь со Всероссийским обществом глухих – это сильная и обеспеченная организация, они помогали инвалидам по слуху, и всегда оказывали помощь нашей школе, даже по хозяйству».
Анатолий Георгиевич стал автором первого учебника для слабослышащих детей - «Книга для чтения», а до этого времени пользовались учебниками для массовой школы. Он сначала обратился в институт дефектологии и предложил научной группе разработать такой учебник: «Но мне сказали – берись, и делай сам». И он, в соавторстве с Анастасией Петровной Есиной выпустил «Книгу для чтения». Позже Анатолию Георгиевичу присвоили звание «Отличник народного просвещения». А в дальнейшем он стал директором.
Школа-интернат была сильной, известной в Москве и области. Коллектив сложился дружный. «Мы даже создали драмкружок - ставили спектакли по пьесам Чехова и водевили. Выступали с ними в школе, в сельсовете. Неплохо получалось» - говорит Анатолий Георгиевич, и в его глазах светятся весёлые лучики.
Жизнь.
С личной жизнью тоже было всё в порядке: «Жили слаженно, хорошо. Вместе работали…». Сейчас часто приходится слышать, что жить и работать вместе невыносимо. Вопрос: «Не надоедали друг другу?» Анатолий Георгиевич даже не расслышал, и продолжал: «…и общее дело нас объединяло. Её советы (Зинаиды Дмитриевны) были самыми нужными, самыми искренними». «Не ссорились?» Анатолию Георгиевичу смешно, он крутит рукой в воздухе, словно лампочку ввёртывает: «Жизнь всегда проходит со всякими штуками… Как не ссорились? Но больших конфликтов у нас не было».
О своём послевоенном житье-бытье он тоже рассказывает улыбаясь:
«Мы приехали в Истру в начале 50-х и устроились неплохо. В деревне Сокольники, километрах в двух отсюда стоял большой двухэтажный дом, бывшая барская усадьба. Нам там дали там комнату метров 16. Водопровод был. Директор школы позаботился, чтоб в подвале установили котельную, и мы с соседями по очереди топили её углём. Так что всегда было тепло. По распоряжению директора около плотины был вырыт колодец и построена баня. Мы там мылись, тоже по очереди.
В магазин ходили в Истру пешком, километров десять отсюда - автобусы к нам стали ходить с 1987 года. Правда, приезжала автолавка, привозила необходимое. Но два–три раза в месяц всё-таки приходилось отовариваться в городе, хлеб мы тоже оттуда приносили. Какие же тогда в Истре были очереди за мясом – по два часа стояли! А молоко покупали у себя в деревне».
Сейчас супруги Громыко живут в одном из двух многоквартирных двухэтажных домов, что в 1964 году построила для учителей (и вместе с ними) школа-интернат.
У них трое детей – Галина, Михаил и Алексей, которые очень дружны между собой. Все давно создали собственные семьи, разъехались по разным местам, но не оставляют родителей одних, по очереди у них дежурят, собираются вместе на праздники, ходят на лыжах в лес, как в детстве с отцом. Алексей говорит: «Отец был большим тружеником, много работал, но спортом занимался всегда, не смотря ни на что, и нас тренировал. У него было отменное здоровье. Однажды звонит его друг (когда-то у отца было много друзей, остался последний) и просит позвать отца к телефону, а его дома нет – копает под окном грядки. Друг спрашивает: «А когда он придёт? Отвечаем: как весь огород перероет!».
Чтоб сфотографироваться для газеты Анатолий Георгиевич пригладил свои белые волосы, белые пушистые усы, приосанился, и в его глазах снова появились весёлые искорки. Пригласили Зинаиду Дмитриевну, встала рядом, тоже приосанилась – посмотрели друг на друга и расхохотались. И произошло чудо – оба превратились в студентов, а может, актёров драмкружка, молодых супругов-соратников, которые были душой своего педагогического коллектива. С их светлых лиц исчезло время.
2008 г.