Ты всегда верила в Него. И вот сейчас, глядя на это безумное пламя, сжирающее всю вашу жизнь, ты понимаешь, что веришь в Него до сих пор. Краем души ты надеешься, что Он-то выживет, что Он-то встанет на ноги, что этот твой поступок предотвратит череду лишь твоих неудач, лишь твоих горестей, что ты этим самым просто отпустишь Его, отправишь в далекое путешествие по жизни, но без тебя.
Да, ты всегда знала, что ты – оковы. Все земное для гения – оковы, а ты являлась представителем «всего земного», такого как семья, работа, рутина… Ты была неотъемлемой частью этой жизни, которая неприемлема для Него, которая задушит в Нем все, за что ты Его полюбила. Берегитесь гениев, берегитесь. Вспомни, как мать пыталась оградить тебя от этого выбора. Вспомни, как Он сам твердил тебе, что ты – лишь муза, а музы невечные, одна сменяется другой, и это так же логично и правильно, как приход зимы после осени, как низкий полет ласточки перед дождем. И как больно бы ни было это признавать, ты сама на это подписалась. Да и кто не попытается связать человека, которого любишь? Сжать крепче, поставить на нем ярлык «мое». Но, как оказалось, все эти ярлыки ничего не значат, а связать человека и вовсе невозможно. Пусть даже птиц сажают в клетки, пусть даже диких кошек приучают жить в неволе, этого человека, Его, приучить не получилось, ведь Его можно было лишить воли лишь одним способом – убить.
Горят шторы. Огонь медленно добирается до Его картин. Они все висят в определенном порядке, начиная от самых ранних работ, заканчивая более поздними. Первый портрет – твой. Ты красива, словно Венера. Кудри твоих тяжелых черных волос чуть прикрывают обнаженную грудь, упругую и красивую, совершенную. Глаза своей бархатистой чернью почти поражают, а мягкие черты тела позволяют рассматривать картину все больше и больше. На тебе из одежды – только массивные золотые сережки с какими-то камнями, его подарок на помолвку. И пусть все знают, что Он в своих работах зачастую приукрашает женское тело, ты была именно такой, какой Он тебя запечатлел. Это было десять долгих лет назад.
Второй портрет – Её. Ты точно помнишь, как Её зовут. Вторая, но сама первая, после тебя Его натурщица. Элиза. Ровно через месяц после вашей свадьбы, он привел её к себе в мастерскую, где они пробыли ровно 4 часа 45 минут. Ты считала время. Ты буквально записывала каждую секунду, которую отмеряли часы, отправляя их в бесконечность. И эти часы показались такими долгими, что хотелось просто улететь, уснуть, забраться туда, где тебя никто не найдет, даже Он. Элиза была красива: фарфоровая, почти прозрачная кожа, светлые волосы, яркие голубые глаза… Она была твоей противоположностью, рядом с её ледяной красотой ты казалась себе вычурной, слишком яркой, приторной. Огромное платье, скрывающее её тело не зря показалось тебе неорганичным, ненужным – на картине без одежды она казалась и вовсе богиней, куклой, жительницей ледяного царства. Он встречался с ней в мастерской почти неделю, пока портрет был полностью не закончен. И всю неделю запах чужой женщины, и всю неделю губы, целовавшие другую, и всю неделю – она. Этот кошмар продолжался, Он видел, как тебе тяжело, но это было нормальным, обыкновенным процессом, наравне с физиологическими потребностями.
Ровно два месяца Он был опять твоим. Но Элиза смотрела со стены своими голубыми кристальными глазами, и казалось, что она усмехается, глядя на это «семейное счастье». И становилось не по себе от такого внимания, но ты утешала себя, думая, что все осталось позади. Ты, разумеется, знала, что не рисовать он не сможет. Элизы хватит ненадолго, скоро кончится и она. Скоро пройдет её очарование. Его нутро потребует новой музы, новой картины, новых чувств. Он – почти зверь, который не может быть без своего личного питания, и он питался девушками, их красотой и совершенством, марая их тела, пачкая их душу своими масляными красками.
Второй стала Бет, уличная танцовщица. Она была весьма доступной, но это в ней и цепляло. Был в ней какой-то огонь, нечто колдовское, странное и ужасающее одновременно. Не во всех женщинах такое найдешь, а в ней это было. Ты и Он шли вместе по аллее, когда встретили Бет. Ты сразу поняла, что будет дальше. Стоило лишь соприкоснуться взглядами – и все. Ты поняла, что твоему спокойствию конец, что время снова потечет секундами, длинными, бесконечными. Её колдовская красота, её пластика, её бешеный нрав не мог не завести Его, не мог оставить Его равнодушным. Бет рисовал он почти месяц. Он буквально рвал на себе волосы, кричал, что он не может передать всю живописность этой женщины. Всю мощь её колдовского взгляда. И правда, картина не получалась. Ты часто заходила в мастерскую, под предлогом уборки, ты пыталась рассмотреть на каком этапе работа, и сколько осталось ждать. О, это ожидание! Наверное, в этом виде спорта ты профессионал. Уж точно, так терпеливо ждать не умеет никто. Но ты-то ждала, превозмогая боль, обиды, жалость к самой себе… Хотя нет, это было у тебя выражено в меньшей степени – больше всего на свете ты хотела просто раствориться, перестать быть преградой между Ним и искусством. Но, с другой стороны, скоро и Бет растает, исчезнет, и только её зеленые колдовские глаза будут смотреть на твою и Его совместную жизнь. Картина была завершена. Рыжая бестия, танцовщица Бет теперь осталась лишь в истории Его творчества, но глаза её вечно смеялись, глядя в лицо тебе.
Но не смех был главным, что тебя задевало. Он совсем перестал быть твоим. Жажда новых натурщиц, поиск новых эмоций и вдохновения поглотила Его полностью, Он был уже совсем другим. Ты часто замечала, как Он просыпается среди ночи и бежит к холсту, а потом с криками бессилия разрезает его ножом, уничтожая неудавшийся шедевр. Тебя это не пугало, нет, ты отлично понимала, что движет Им в такие порывы. Наверное, ты единственный человек, кто смог хотя бы на толику понять Его, притронуться к Его душе, такой невыносимо закрытой и кромешно темной. Он искал новую Её целый год. И его мучения отражались на тебе, неумолимо нанося шрамы.
Новая любовь появилась внезапно, но впрочем, ты уже была готова к её появлению. Она торговала цветами на рынке, куда вы ходили за овощами. Она была серой и даже некрасивой, но её простота, скрытность, безрадостность… Да, она не могла не понравится Ему. Его страсть ко всему необычному, а тем более к такому чистому, была хорошо тебе известна. Поэтому эта странная. Нелюдимая девочка стала следующей музой.
А звали её Марией. Как оказалось, она купленная крестьянка, её предки были выкуплены из России. И все, что осталось у неё от русских – это имя. Вообще, Он, а следовательно и ты, узнали о ней очень многое, ведь Машу пришлось очень долго приучать к этому обществу, заставлять её раскрыться, но не принуждать к этому. Возьми её силой – вместе с её душой будет убито и вдохновение, эта невидимая, еле ощутимая простым людям материя. Месяц Он пытался добиться её расположения. И добился. Мария была намного более чистой, чем Его предыдущие натурщицы, поэтому и передать всю её душу было намного сложнее. Но все же, и этот чистый лебедь сдался, утопая в объятиях рук Художника, забываясь рядом с Ним, отдав себя на холст. Картина вышла необычайной, даже ты, пусть и обиженная, и несчастная, отметила красоту этой девушки, которая на холсте выглядела не по-крестьянки превосходной.
И таких девушек было ещё несколько, все они были по-своему уникальны, идеальны. Он рисовал и любил их, пока ты оставалась в стороне. Ты стояла в огромной очереди за своим счастьям, ожидая своей любви, но только ты приближалась к заветной цели, как кто-то вставал вне очереди, ведь этот кто-то был гораздо лучше тебя. Это продолжалось долгие три года.
И что оставалось теперь? Ждать новую красавицу, буквально собственноручно отправляя её в постель к собственному мужу? Ты решила, что так продолжаться больше не может. Не проснулась ли в тебе гордость? Наверное, нет. Просто захотелось попытаться хоть что-то сделать, хоть как-то помочь себе. Это было почти последним рывком, почти последним ударом, стремящимся сделать все лучше, как-то предотвратить это ад, исполнить то, о чем мечтала Ты.
В один из дней, когда Он ушел прогуливаться по парку, ты пригласила к себе мужчину. По твоим расчетам, он должен был по достоинству оценить Его работы. Это приведет твоего мужа к славе, к признанию общества. Его картины стоят этого, и ты это прекрасно знала. Ну а если мужчина не захочет ценить их по достоинству – поможет обаяние, поможет Бог, поможет что угодно, но картины будут любить, а Художник будет востребован так, как никто из подобных. Ибо подобных Гению нет.
А Ему повезло с женщиной, как никому другому. Ты целеустремленная, обаятельная, красивая, даже наружно спокойная, излишне счастливая. Ты с детства была уже востребована всеми особями мужского пола – и папа тебя любил-обожал, и соседские мальчишки прохода не давали, и на светских раутах ты никогда не стояла в углу, оставаясь без партнера. Ну что за ирония судьбы, я даже сказала бы сарказм, - эта бешеная любовь перебила в тебе все. Наружно ты осталась все той же, а вот внутри…
Но с появлением новой цели в тебе загорелось что-то вновь. На секунду показалось, что Он оценит твои старания, наконец остепенится, поймет, что ему нужно. А что Ему нужно не знал, кажется, даже Он сам…
Дело было сделано – галлерист отметил картины, и обещал, что порекомендует Его в высших кругах. Ты была довольна. А Он? Для него это было чем-то новым, но не совсем радостным.
Говорят, чтобы совсем очиститься нужно пройти несколько «кругов ада». И Всевышний, кажется, решил, что ты должна пройти ещё один. Причем построила ты его себе сама, собственноручно.
К нему зачастили женщины. Все они были разными, но чаще всего неудовлетворенными своей жизнью, а именно своим мужем. Все они искали большего – огромной страсти, а не обывательского совместного проживания. Всем им хотелось вновь найти забытую юность, почувствовать себя молодыми и красивыми. Ты понимала их, прекрасно знала все их мотивы приходить сюда. Они здесь ради высокого искусства и желания увековечить свое тело? Да если бы была возможность – они бы на себя и не смотрели вовсе, так надоели эти белила, скрывающие старость кожи, это корсеты, которые все равно никогда не утянут дряблую и страшную грудь, эти огромные шляпы, прикрывающие седины… Но они платили. Они отдавали свои деньги за холст, за работу и за себя красивую. Художнику не доставляло удовольствия их рисовать, они просто говорили, что нужно подкорректировать, а Он это исполнял. Он чах. Он таял с каждым днем, задыхаясь в этой душной среде белил и искусственных кокетств, которые более уместны для молодых девочек.
Периодически Он просто закрывался в мастерской. Ты не знала, что Он там делает, но Он мог находиться там днями. Ты его не трогала, конечно.
Постепенно вы переехали в другой дом, большой и безумно роскошный, которого достоин только истинный талант, признанный всеми. Он был признан. Вы часто были на различных раутах, балах, но Его это не радовало, Он не мог сосуществовать с этим миром бутафории, где ложь – замена счастью. Он был там просто хорошим художником, который признан всеми, а значит талантлив. Признан – значит хорош. Закон общества.
И ты была несчастна, понимая, что с Ним происходит. Он перестал обращать на тебя внимание, да для него все стало пустым и нелепым. Ваша жизнь стало похожей на череду запланированных обществом событий, она перестала быть частной, перейдя в собственность к другим. Его разрывали. Он мучился. Ты мучилась.
Когда ты понимаешь, что продолжать что-либо больше нельзя – нужно с этим покончить. Раз и навсегда. Нужно либо начать новую жизнь, либо прекратить жизнь вовсе. Долгие десять лет, а последние и вовсе – ад.
Он сходил с ума. Ему мерещились натурщицы, Он почти не спал. Он старался хоть где-то найти вдохновение, но все было тщетно.
Несколько капель яда. У тебя были деньги на эту роскошь. Несколько красивых манящих капелек и все. Забытье. Мираж. Туманное прошлое и яркое будущее ровно на три секунды. Три секунды боли, перекатывающейся в смерть. Игра стоит свеч. Яркий финал. Необычное завершение. Хоть что-то ты сделаешь по Своей воле.
Он мертв. Даже таким Он безумно красив. Вокруг – его картины, все его натурщицы. Целуешь Его руки, Его губы, вдыхаешь его уходящую душу, забираешь последнее тепло остывающего тела. Это похоже на сумасшествие, но ты хочешь, чтобы твои губы запомнили его, как бы сфотографировав на память его прелесть и его превосходство. Нет такой части тела, которой бы ты не касалась. Он безумно красив. Ты никогда не была так счастлива, как сейчас, ведь теперь-то Он точно твой.
Одна вспышка. Всего лишь вспышка – и пламя уже сжирает все на своем пути. Горят картины. Ты стоишь перед огромным зеркалом, одетая в свое самое красивое платье. Ты безупречна: глаза сверкают безумным блеском, черные волосы рассыпаны по плечам, грудь резко вздымается. Ты хохочешь.
Пламя сжирает картины. Все эти красавицы горят, но их глаза даже сквозь пелену огня не теряют своей силы. Они усмехаются вместе с тобой, и кажется, что смехом не одной, а многих женщин окутана эта комната. Пламя дошло и до Него, но Ему уже не больно.
Твое платье горит. Но Ты не перестаешь смеяться. Ты уже ничего не чувствуешь. Твоя красота поражает. Живой факел.
Да вознеси же Господи Гения к алтарю Твоему. Да позволь же душе странной, но чистой подойти к ложу Твоему, коснуться Рая Твоего. Пусть он обретет покой вечный, так недостающий ему в жизни мирской. Дай ему свободы вечной, свободы творить. Дай ему вдохновения неисчерпаемого и будет он радовать Тебя своими делами благими.