Праздник готовится в деревне! От Людкиного дома на краю улицы Пролетарской дым коромыслом. Возле палисадника стоит ржавая, заиндевевшая от мороза бочка на колесах. Стоит уже лет десять без движения. Какой-то умник написал на ней белой краской «C2H5OH». Бочка давно стала местным ориентиром. Все так и говорят: «Бочку со спиртом пройдешь – и направо…». Если зайти во двор, вас встретит Людкина собака, которая в силу кромешной старости ленится уже не только лаять, но и вообще как-то реагировать на вас. Два раза в день она вылезает из будки, зевает, вяло глядит по сторонам и залезает обратно. Пока вы раздеваетесь в тесной прихожей, перешагивая через чьи-то валенки, Людка успевает расцеловать вас, рассказать все последние новости и выдать шерстяные носки, заменяющие тапки. Затем вы обязательно окажетесь на кухне, где все дышит, кипит и булькает. От печки - жара, на плите варится картошка, тесто распирает кастрюлю, а под столом, обитом клеенкой с вишенками, готовится к бою алкогольный взвод под командованием огромной, мутной на просвет бутыли. Людка, слегка присыпанная мукой, крутится, как волчок, и все успевает. Обе Людкины дочки снуют туда-сюда, быстро и молча выполняя ее распоряжения. Должны, должны все успеть... Сегодня праздник! Сегодня Верка приезжает. Да не одна, а с новым хахалем. Знакомить везет. Значит все у них там серьезно. Дай-то бог…
У Людки все путем. Дочки подрастают, одна другой краше, Татьяна школу заканчивает, собирается в медицинский, а Мария в пятом классе. Девки приучены к труду, они не могут сидеть без дела, и Людка тайно ими гордится. Они и правда здорово ей помогают. Три коровы, бык, куры, - это вам не в супермаркет сходить. Когда-то был муж, да не выдержал. Да и был ли?.. В Людкином бабском царстве не до сантиментов. Подъем в полшестого и вперед – к светлому будущему: дрова, печка, сепаратор, скотина, завтрак, школа, работа… Шофер молоковоза, который забирал у нее молоко, как-то пытался подбить ей клинья. Людка поглядела на него, поглядела, да и сказала правду:
- Слушай, Федя, нажимай свои педали. Некогда мне тут кисели разводить. У меня дочки и хозяйства – вагон. Крутиться нам надо, Федя. А то подохнем…
Людка и Верка – троюродные сестры. Казалось бы – дальние родственники, ан нет. Лучшие подруги! Все детство и юность – вместе. Сколько девичьих слез вместе пролито, сколько сокровенных тайн рассказано. Сколько вишни соседской съедено… Да и потом, когда стали старше и разъехались – держались друг за друга, и сейчас держатся. И слава богу…
*****
… Дядя Коля, как заправский фехтовальщик, делает выпады вилкой с маринованным грибом на конце. Выпады он делает в сторону Бориса, сидящего напротив.
- Ты вот знаешь, кто мою траву каждый год косит? - кричит он, выпучивая глаза и торопливо что-то глотая. Дядя Коля – Людкин отец. Борис – его старинный друг. Еще есть друг Аркаша – тот независим, много читает и на все имеет особое мнение.
- М-м-м, - мычит Борис и бодает головой воздух, - н-н-не я!
У Бориса железные зубы, и когда он улыбается, они сияют тусклым отраженным светом. Начитанный Аркадий называет эти зубы «железный оскал капитализма». Еще у Бориса – очки, которые сильно увеличивают его нервные, беспокойные глаза, отчего все окружающие тоже начинают нервничать и беспокоиться. Остроумный Аркадий называет эти очки «телескопы». Сам Аркадий сидит тут же и налегает на румяные пироги с капустой. Его серый пиджак, надетый поверх свитера, топорщится на плечах.
- Вот и я не знаю! – продолжает кричать дядя Коля. - А только чует мое сердце – это Пашка Груздев косит! Поймаю – уши от головы оторву!
- Эт правильно, - говорит Борис, кивая с возрастающей амплитудой, - давно пора! Он мне тыщу должен.
*****
… Дядя Коля настолько большой, что когда входит в дом, всем становится тесно. Руки дяди Коли заканчиваются кулаками, размером с голову… После третьей рюмки Людка расчищает перед ним стол и убирает острые предметы…
Однажды, дядю Колю боднул бычок. Подошел со спины и ткнул рогами в зад. Дядя Коля повернулся и легонько ударил его кулаком промеж глаз. Бычок слег, болел недели две, ослаб умственно и физически, утратил всякую перспективу и был пущен на мясо.
Дядя Коля любит кошек. Он берет кошку за горло железной рукой, подносит к лицу и радостно кричит в кошку, как в микрофон:
- Ну, что, харя полосатая! Ишь, усищи отрастила!.. Давай, докладывай обстановку… - при этом в его голосе слышится нежность.
Кошка слабо трепыхается, прижимает уши от страха, сучит лапкам и больше всего на свете хочет доложить обстановку. Мол, все в порядке, товарищ командир, дозоры на постах, пулеметы смазаны, а что мясо пропало – так я тут не при чем, это повар ворует…
Людкины кошки, в количестве трех, едва заслышав его шаги на крыльце, срываются с мест и опрометью бросаются по углам.
У дяди Коли есть трактор, бензопила и сварочный аппарат. Он - первый парень на деревне. И хотя ему уже за шестьдесят, все деревенское хозяйство держится на нем. Да и сам он еще, как говорится, ого-го! На спор сгибает железный лом в дугу голыми руками.
Дядя Коля любит говорить. Сам процесс появления слов из его рта кажется ему волшебством. Другим этот процесс волшебством не кажется, дядя Коля об этом знает и сдерживает себя. Отношения со словами у него довольно сложные…
Как-то на пасху стоял он в очереди за водкой. Стоял себе тихо, глазел по сторонам. Продавщица – толстая Галка Евтюхова позволяла себе выражать собственное отношение к каждому покупателю. Со стороны это выглядело, как непринужденный, дружеский треп. Когда подошла очередь дяди Коли, он кашлянул и, нерешительно указывая перстом в сторону алкогольного стеллажа, сказал:
- Эта… Три пол-литры подай. И консерву какую-нибудь. И хлеба…
- Ах ты квазимода, - по-доброму пожурила его Галка, - три пол-литры ему подай. Куда ж в тебя лезет-то?
Дядя Коля застыл, напрягся и вдруг заорал на весь магазин:
- Сама ты козья морда!!!
Немного подумал и добавил:
- Грызма!
- Не грызма, а грымза, - спокойно поправила его Галка.
Дядя Коля несколько секунд смотрел на нее бешеными глазами. Потом шумно набрал воздуха в грудь:
- Стерва! – вскричал он и гордо удалился, хлопнув дверью так, что в подсобке открылось окно.
Ружье у него было ружо, холодильник был ходильником, скипидар становился скрипиндаром, а щетку он называл чечеткой. Кроме того, имена он склонял совершенно произвольно. Например так: «Слыхал, вчера Ваську с Серёгом милиция словила?» Жемчужиной его коллекции считалось выражение, давно ушедшее в народ:
- Что ты ко мне прилип, как банный глист?
… Но сегодня праздник, рядом сидит Верка, напротив Борис, да и все остальные смотрят на него по-доброму снисходительно. И дядя Коля теряет бдительность. Дядя Коля ощущает прилив сил и желаний. Дядя Коля норовит влезть в личное Веркино пространство и рассказать ей о том, как в 1955 году на свиноферме пьяный техник Карим утонул в помоях. При этом он машет огромными своими ручищами, обнимает Веркин стул за спинку и вообще - переходит в ближний бой. Верка отстраняется от него, отводит глаза и все время поправляет волосы. Вскоре, чтобы удерживать ее внимание, дядя Коля берет Верку за плечо и слегка встряхивает. Для Верки это настоящее землетрясение, от которого она едва не вылетает из платья, и, вырываясь, она обращается к блюду с пирогами:
- Да что ж такое-то, а?!
А дядя Коля уже забыл про Верку и, подпрыгивая на стуле, кричит Максиму:
- Слышь, Андрюха, вот ты умный, скажи, гамбургеры эти, сэндвиджи там всякие – это что такое? Это еда, по-твоему?! Капиталисты напридумывают, мать их за ногу, а мы и жрать готовы. Это ж не еда! Корм!!! Согласен, нет?
Круг дяди Колиных интересов и скорость мелькания мыслей поражают.
- Согласен, - отвечает Максим, - но есть одно маленькое возражение… Я не Андрюха. Я Максим.
Дядя Коля с силой бьет себя по лбу и тянется через стол, роняя бутылки, пытаясь обнять Максима и вымолить прощение.
- Да уймись ты, балабол, - вступает баба Вася и машет на дядю Колю ложкой, - отстань ты от них, чего прилип? Дай людям поесть по-человечески…
Остроумный Аркадий обслуживает бабу Васю. Он незаметно наполняет ее рюмку, а когда баба Вася удивляется, громко хохочет:
- Да ты ж не пила еще! Только собиралась, да и забыла. Ну, давай - за тебя…
Аркадий единственный в деревне противник газификации. Дело в том, что он работает в администрации «по хозяйству» и весьма успешно торгует казенными дровами, а также и углем. Раз в месяц он идет в кабинет замглавы и говорит:
- Палвасилич, дров бы заказать. Телеги три-четыре. А то, боюсь, не хватит…
- Закажем, закажем, - отвечает румяный Палвасилич, отрываясь от какой-то схемы на столе. – Молодец, Аркашка, следишь за хозяйством, что бы мы без тебя делали?..
План газификации, рассчитанный на два года, неуклонно выполнялся вот уже пять лет. Сделано было немало: со всех дворов собрали деньги, провели техническую экспертизу и утвердили проект. Пока все. Аркадий внутренне ликовал. В его голове рисовалась сверкающая, как антрацит, перспектива. Самовозобновляемые дровяные и угольные запасы сельской администрации сулили долгую, счастливую жизнь. Аркадий всерьез рассматривал вариант похищения проекта газификации из сейфа техотдела. Кроме того, он ходил по знакомым и вещал:
- Дался вам этот газ. Думаете лучше будет? – он вздыхал и добавлял печально, - Лучше уже не будет…
- Так и хуже ведь не будет, - отвечали ему резонно.
- Хуже уже некуда, - совсем расстраивался Аркадий…
Вот и сейчас он вполголоса вербует бабу Васю:
- Ну на кой тебе газовый котел? Куда ты его поставишь? Под кровать?
*****
Баба Вася сидит на диване, ей неудобно тянуться к столу. На ней чистый платочек и выцветшая зеленая кофта. На праздник ее никто не позвал, и она явилась без приглашения, обиженная на весь белый свет.
Бабе Васе за восемьдесят, и живет она в мире обид. Обиды окружают ее повсюду и буквально не дают проходу. Она обижается на дождь, от которого во дворе грязно, и на печку, которую, бывает, хрен растопишь. На дядю Колю, который в прошлом году обещал зайти починить грабли, да забыл, и на Людку, которая, несмотря на все несчастья, все-таки счастлива… Иногда, в силу преклонного возраста, баба Вася забывает на кого она в данный момент обижена, и тогда приходится срочно искать замену. Она вдумчиво одевается, берет свою палочку и идет в народ. А именно – в магазин, расположенный аккурат напротив ее дома, чуть-чуть наискосок.
Продавщица Ленка, завидев бабу Васю, закатывает глаза под низкий потолок. Однако, профессиональный долг и директор магазина Касперович заставляют ее быть любезной со всеми без исключения. Несколько секунд, пока баба Вася, поджав губы, изучает скудные товарные запасы, Ленка молча исподлобья глядит на нее. Затем природа берет свое:
- Ну? – спрашивает Ленка и выгибает черную бровь.
- Тушенки бы мне, – бормочет баба Вася.
- Тушенки ей, - эхом отзывается Ленка, рывком открывая огромный, советских времен холодильный ларь с лопнувшим стеклом.
- Белорусской…
- Белорусской ей, - вторит Ленка, роясь в недрах холодильника.
- Где корова нарисована, - уточняет баба Вася.
- Корова ей нарисована…
Ленка достает банку и, слегка замахнувшись, ставит перед бабой Васей.
В принципе, бабе Васе этого достаточно, но она выдерживает тактическую паузу и идет в контратаку:
- Срамная ты девка, Ленка, как я погляжу, - говорит баба Вася, поднося банку вплотную к лицу и рассматривая дату выпуска.
- Начинается… Семьдесят пять рублей с вас.
- Я ж все вижу, - говорит баба Вася.
- Ну что, что ты видишь? – Ленка, забыв об уважении к старшим, переходит на «ты».
- Ох, все вижу… - загадочно вздыхает баба Вася.
- Да что ты там видишь–то, господи…
- Как машина утром приезжает вижу… – бубнит старуха.
- И что с того, что машина?
- А то…
Подвесив в воздухе жирное троеточие, баба Вася не спеша отсчитывает деньги, прячет в сумку тушенку и с достоинством удаляется.
«Неужели и впрямь подглядела, старая курва?» – думает Ленка, провожая ее задумчивым взглядом.
А дело в том, что машина эта приезжает не сама собой, а вместе с шофером Сашкой. Пока грузчик таскает ящики, Сашка быстро и умело доводит Ленку до состояния, несовместимого с розничной торговлей, после чего еще успевает покурить. Ленка не замужем, но имеется у нее на другом конце деревни официальный жених Леха Рогов. Он славится непредсказуемым, опасным характером, особенно когда выпьет, и носит прозвище «носорог». Откровенно говоря, Ленка сильно рисковала, и баба Вася посеяла в ней страх. Однако, взвесив все, Ленка успокаивается – ничего она видеть не могла (все происходило в подвале без окон), а могла только догадываться. А то, что Сашка заходил в магазин, так это он, допустим, накладные заносил подписывать… Успокоившись, Ленка шумно вздыхает, легким рывком поправляет лифчик и идет вглубь магазина пить чай.
У бабы Васи есть своя тайна. Однажды, лет тридцать назад, у нее вдруг заболела спина. Она тут же позвонила по телефону своей подруге Зинаиде и пожаловалась на это досадное обстоятельство. Зинаида в долгу не осталась и подвергла острой критике свои колени, всеобщий прогрессирующий артрит, а также лишний вес и невнятно работающие почки. На том и распрощались. Утром обнаружилось, что спина как новенькая, и ничего не болит. Баба Вася крепко задумалась. Налицо была таинственная связь между вечерним телефонным звонком и утренним исцелением. С тех пор баба Вася при случае жаловалась на здоровье всем знакомым и незнакомым. Время шло, а баба Вася была, как кремень. Знакомые бегали по врачам, лежали в больницах, некоторые умирали, а у бабы Васи даже горло не болело. Ну, в голове иной раз что-то загудит, как будто комарик залетел, да и пройдет. Баба Вася выправила через соседку «справочник терапевта», бегло ознакомилась, и стала действовать на опережение. Она жаловалась Зинаиде на боли в животе, голове и руках, головокружение, тошноту и слабость. Зинаида не тушевалась и крыла козырями, блистая завидным разнообразием и глубокими познаниями в медицине. Баба Вася штудировала справочник и запускала в подругу циститом, первичным артрозом, сосудистой дистонией и хроническим тонзиллитом. Подруга палила из крупного калибра – аритмия, гипертония, язва. Кончилось это тем, что Зинаида загремела в районную больницу в предынфарктном состоянии. Баба Вася снова крепко задумалась и тактику изменила. Теперь она скупала в аптеке лекарства от всех возможных болезней. С годами у нее в чулане образовался внушительный склад просроченных медикаментов, включающий, помимо прочего, стеклянный ингалятор, четыре резиновые грелки и неизвестно откуда взявшийся пыльный войсковой противогаз… Дружба с Зинаидой как-то сошла на нет. А лет десять тому назад она умерла. Почти всех старых знакомых баба Вася уже проводила на кладбище. А сама живет, и ничего ей не делается.
Правда в последнее время все чаще посещает ее странная мысль, она мучит ее и не дает покоя. «Неужели все? - думает баба Вася, сидя у окошка и наблюдая за пустой дорогой, - неужели жизнь осталась в прошлом?» Она пытается вспомнить себя двадцатилетнюю, веселую красавицу-хохотушку, мужа-покойника, дочь в коротком платьице и перекрученных чулках. Она достает старый альбом с фотографиями, берет увеличительное стекло, листает, вглядывается в лица призраков и все думает: «Где они все? Где?» И кажется ей, что люди на серых от времени карточках вовсе ей не знакомы, все меньше и меньше знакомых, и все они из какой-то ненастоящей, придуманной жизни…
*****
Над столом будто гудит пчелиный рой. Все говорят одновременно, и каждый о своем. Максим освоился и общается с малышней. Малышня хохочет и ерзает на стульях.
- А крокодила можешь? – спрашивает малышня.
Максим быстро рисует на салфетке уморительного крокодила. Дети во все глаза следят за его рукой. В восторге хлопают в ладоши. Самая маленькая – Ксюша, до ушей разукрашенная шоколадом, толкает его в бок:
- А теперь лошадку!..
- Или вот случай был, - кричит Борис дяде Коле, - ты Сеньку Сомова помнишь? Ну вот… Нажрались мы однажды, чего уж там. Как свиньи. А он говорит, пойду, говорит, на двор… Вот. Ну, и уснул прямо там, мудила. А на улице - минус тридцать…
- Где уснул? - спросил дядя Коля.
Борис смущенно огляделся:
- Ну, где, где, - сказал он тихо, - говорю же – прямо там. Хорошо, что я тоже по нужде захотел…
- Над пропастью во ржи, - подсказал начитанный Аркадий.
- На толчке что ли? - догадался дядя Коля.
- Ну.
- Во дает! – восхитился дядя Коля.
- Думали, все к чертям собачьим отморозил, а он нет, ничего, штаны надел и обратно бухать…
- Повезло, - задумчиво проговорил дядя Коля.
- Само собой, - подтвердил Борис.
Они деловито чокнулись и синхронно, как по команде, влили в себя очередную порцию.
Женская половина собрания раскраснелась и напропалую выдает друг другу военные тайны. Что Танька Сапрыкина беременна, хотя и скрывает, что Серега Иванников очень даже ничего, когда трезвый, вот только жаль, что лысый, что яблоки в этом году не уродились, и что бабка Маланья с крайней улицы варит самогон и продает городским оптом.
- А ну-ка… - произносит Людка универсальный тост, разливая по рюмкам.
Девушки выпивают, закусывают, сдвигаются плотнее и шепчутся о чем-то смешном, потому что каждые тридцать секунд они принимаются хохотать до упаду, а Верка машет на Людку рукой и кричит сквозь смех:
- Ой, да не ври…
*****
Максим с удовольствием слушал дядю Колю. Ему нравились его прямота и скрытая энергия. Да и речь его завораживала. Дядя Коля это видел и немного кокетничал. Он разговаривал как бы с Максимом, но обращался при этом к Борису и Аркаше:
- А слыхал как Петрович вставную челюсть утопил? – спрашивал дядя Коля неизвестно у кого.
- Ну? – удивлялся Борис.
- Ага… - он прожевал огурчик и проглотил, - Поехал, значит на рыбалку, сидит в лодке, зубы снял и тут же рядом на сидушку положил. Час сидит, два сидит. Ну, забыл про них и смахнул случайно! Главное, зубы эти месяц делал, измаялся весь. А тут хоп – и нету!
- Ну! – повторил Борис, моргая. Его глаза уже не помещались в очках, и казалось, что он моргает всем лицом, – А чего он зубы-то снял?
- А хрен его знает, - философски заметил дядя Коля, - мало ли… Может жмут…
- Ну, дела… - сказал Борис.
- Вот, - продолжал дядя Коля, - домой приехал, пошел обратно к врачу. Страшно, а куда деваться? Врач, естественно, в шоке, куда, говорит, дел зубы, три дня как выданы? А Петрович шамкает - так мол и так - потерял. Ну и рассказал все как было. Врач, говорят, долго смеялся, а новую челюсть делать отказался. Что, говорит, я вам тут - мальчик с пальчик? Работаю, как проклятый, а всякие строители коммунизма будут в реке топить?..
- Ну и чем дело кончилось? – осведомился Аркаша.
- Да чем-чем, - пожал плечами дядя Коля, - нашел Петрович старую челюсть, склеил ее обратно и все. Как новенький…
*****
Девушки затянули песню. Аркаша было принялся подпевать, а потом вдруг подскочил и неожиданно крикнул:
- А пошли из ружья постреляем!
Людка, не прерывая песни, всплеснула руками и погрозила ему кулаком.
- Куда стрелять-то? - удивился Борис, - Темно же, не видно ни черта.
- А мы так… В воздух…
Поговорили о стрельбе. Тут выяснилось, что Веркин Максим привез с собой новогодний фейерверк. Все возбужденно загалдели, и Людка скомандовала одеваться. Тем более что давно пора было размяться. Баба Вася сказала:
- Да ну его, этот салют. Вдруг на сено залетит к кому? Я из окна посмотрю…
… Все вышли на дорогу и встали веселой, галдящей кучей. Вскоре обнаружилось, что забыли Аркашу. Аркаша был найден, и приведен под конвоем. Оказалось, что он искал ружье. Слава богу, не нашел. Людка снова о чем-то шепталась с Веркой. Дети, замотанные в платки до самых глаз, с криком бегали вокруг них.
Настроение было приподнятое. Светила луна, а вокруг луны медленно раскачивались звезды. Максим установил заряд на укатанный снег. Еще раз взглянул на этих людей, которые за один вечер стали ему родными. Они стояли посреди дороги ночью, зимой, они дышали морозным воздухом и топтали валенками искрящийся снег, они говорили и смеялись в полный голос, они обнимались и били друг друга по плечам. Они были настоящие. Живые. Максим зажег фитиль и отошел в сторону.
- Ура!!! - разнеслось десятком голосов по деревне вместе с первым разрывом фейерверка. В доме напротив тут же зажегся свет. Залаяли собаки.
-Ура!!! – кричала вся улица Пролетарская, задрав головы вверх. Лица освещались вспышками, и лица эти были так искренни в своей детской радости.
- Ура!!! – кричала малышня, радуясь, что их, судя по всему, забыли отправить спать.
- Ура!!! – шептала Баба Вася. Теперь она жалела, что не пошла вместе со всеми на улицу. Прильнула к окну. А за окном свистело, взрывалось, падало с неба сверкающими брызгами, разлеталось огромными звездными шарами и крутилось огненным вихрем.
- Ура!!! – слезы катились из глаз дяди Коли, который обнимал Бориса за плечи, и из его глаз тоже катились слезы.
- Ура! – счастье было простым, неподдельным, каким и должно быть счастье. Людка хлопала в ладоши. Верка стояла, сложив руки на груди, глядела на Максима и улыбалась какой-то отрешенной, детской улыбкой. И тогда Максим тоже запрокинул голову и заорал на всю улицу:
- Ура!!!