- Ты видел когда-нибудь вблизи сороку?
- Нет.
- Она прекрасна. У нее в хвосте длинное зеленое перо, и отливающие перламутром голубые перья на крыльях.
- Да, я думал они все черно-белые.
- Так думает большинство. Никому нет дело до того какой ты вблизи, какой на самом деле. Мы все черно-белые, другие цвета начинают пугать людей и их стараются не замечать.
Узкая лесная тропинка начинала плутать в густых зарослях самшита. Туман, спускавшийся со склонов Фуджи, заливал сырые ложбины, скрывая от глаз черные гроты пещер. Покрытые зеленым мхом пологие холмы, плывшими в застывшей тишине леса островами, торчали из молочных клубов, обволакивавших лес.
Серое-свинцовое, лишенное солнца небо, не походило на весеннее, несущее надежду на обновление. Затянутое низкими облаками, скрывавшими небесный диск, оно равномерно пропускало на землю приглушенный свет больничного морга. Глядя на него не возможно было определить утро на дворе, или вечер. Из-за темной зелени елей и густых раскидистых крон сосен здесь никогда не бывало светло, тем более в подобный час.
Полумрак и звенящая тишина сопровождали каждого вступившего на узкие тропки «Моря деревьев» - Дзюкай, прорезанные могучими корнями лесных великанов, то там, то здесь вздымавшими твердую, как камень землю. Корни тянулись во все стороны, переплетаясь между собой: то уходя в глубь, то выступая из земли. Они напоминали бугорки налитых кровью вен, проступавших сквозь кожу. Порой же они казались мускулистыми руками с кривыми цепкими пальцами, которыми корявые деревья цеплялись за скользкие, отшлифованные временем скалы. Кое где корни висели в воздухе, создавая толстую древесную паутину – непроходимую чащу. Изъеденные насекомыми, поросшие свисающим, на подобие бороды мхом, они разносили по округе запах прелого дерева, сырости и грибов. Небольшие дикие орхидеи прятались меж них, обматывая трухлявые канаты корней, собственными цепкими лозами. Место было настолько застывшим и тихим, что можно было услышать собственное дыханье.
- Красиво здесь, Иоши.
- Да, Амэя, совсем тихо и спокойно. Словно и нет вокруг городов, машин, людей – точно вообще ничего нет.
- Ты сказал кому-нибудь об этом… предупредил…?
- Нет, Амэя… Никто не знает. Разве что Тэкэхиро догадывается, кажется он понял. Тэкэхиро это сотрудник нашей лаборатории, мы вместе работаем. Он так странно на меня смотрел в последний раз, впрочем, может мне просто показалось. А ты?
- Я оставила записку на рабочем столе домашнего компьютера. Еще предупредила в университете, что завтра не приду на соревнования по фехтованию, - они расстроились. Соврала, что заболел дед в Нагоя и собираюсь его навестить.
- Ты занимаешься фехтованием? – удивленно спросил Иоши.
- Занималась…
Мы раньше часто приезжали сюда с отцом на пикник. – продолжила она, сменив тему - Аокигахара – значит «Равнина зеленых деревьев» - странное название для этого леса, не находишь? Мне кажется больше бы подошло слово не равнина, а океан. Эти холмы, выглядят как застывшие от времени волны, поросшие лесом. Они бегут со склонов горы Фуджи, сперва крутые, но постепенно сглаживаясь. Сейчас туман, но в ясную погоду она видна отсюда и восхитительна в своем величии.
- Это и есть волны, Амэя. Все эти скалы лишь застывшая лава. Она стекала по склонам вулкана и за долгие тысячелетия сформировала вот эти холмы. В лаве очень много металлов, в частности железа, так что даже компасы здесь с ума сходят, так сильно это виляет не магнитную стрелку…
- Я не об этом, - смущенно улыбнувшись ответила Амэя.
Иоши пристально посмотрел на свою спутницу. Она была совсем юной. Он познакомился с ней совсем не давно, на одном из тематических сайтов мировой паутины. Это была их первая встреча, прежде они общались лишь в чате и пару раз созванивались по скайпу. Молодая девушка, лишь поступившая в престижный университет, казалась ему олицетворением печали и одиночества. Хрупкая и по-детски трогательная. У нее было бледное красивое лицо, грустные черные глаза, тяжелые длинные волосы, собранные заколкой. В лесу было прохладно и ее тонкие губы и щеки слегка порозовели румянцем.
Амэя была одета в синие джинсы и высокие ботинки, напоминавшие горные. Темно-синяя флисовая худи с капюшоном и эмблемами университета скрывала свободным кроем ее миниатюрную фигуру, лишь вздымаясь небольшими холмами молодой груди. В просвет расстегнутой молнии ворота виднелись края белой облегающей майки.
Почувствовав на себе его пристальный взгляд, она мельком бросила ответный: короткий и острый, словно пытаясь прочитать его мысли в бездонном колодце карих глаз Иоши.
- Что ты так смотришь, Иоши? О чем думаешь?
- О тебе. – ответил он – расскажи мне свою историю…
Они все глубже заходили в скрытый от солнца и затянутый туманом подводный мир зеленого океана Аокигахара. Узкая тропинка петляла, поднимаясь и спускаясь с холмов. Из-за скалистого уступа показался черный грот затянутый корнями и скрытый кустарником. Вход в пещеру, выдолбленную временем в скале, напоминал рот кричащего в муках лесного великана. Возле тропинки, напротив входа в грот, на двух врытых в землю деревянных столбах была прибита табличка, призывавшая:
Ваша жизнь является бесценным даром ваших родителей.
Подумайте о них и о вашей семье.
Вы не должны страдать в одиночку.
Позвоните нам:
2128506
Прочитав на ходу, они молча проследовали дальше вглубь леса, обогнув скалу с гротом, по вильнувшей налево дорожке.
- Я тебе уже говорила, что раньше мы часто приезжали сюда с отцом?
- Нет.
- Здесь, к востоку, есть горное озеро – ты наверняка бывал там. Оно очень популярно среди туристов. Одна из тропинок ведет к нему и многие гости приезжают на берег прямо на велосипедах. Очень удобное место для семейного отдыха на выходных.
Не многие знают, что есть еще одна тропа, на противоположный берег этого озера. Может ты помнишь, что противоположный берег скалист, подхода к воде там нет и с другой стороны он кажется неприступной стеной. Путь туда долгий и местами приходится карабкаться в гору даже на четвереньках. Зимой туда вообще не проберешься! Зато, если туда подняться, вид открывается захватывающий.
Там, наверху, на вершине утеса, есть площадка. Кругом высокие сосны и очень много сорок. Они летают в голубом небе то возникая, то исчезая в зелени леса. С площадки можно увидеть всю округу Аокигахара: наверное сотни километров, как на ладони. Конечно же Фуджи видна во всей красе. Мы иногда приезжали туда еще до рассвета, а то и оставались на пару дней в палатке. Если бы ты видел, какие там восходы! Солнце поднимается прямо из-за вулкана. Сперва начинает розоветь снег на его вершине. Такое нежное, еда заметное, свечение в голубеющем небе. Ни единого звука в округе – точно ты один в бескрайнем космосе и видишь первый день сотворения мира.
Солнце поднимается все выше, горизонт заливается чистым, как вода в ручье, светом. Весь горизонт, представляешь, - до куда видит глаз - начинает в одночасье меняться. Точно чернильный лед тает с голубого стекла неба. Первыми золотые лучи выхватывают верхушки деревьев на высоких холмах. Сосны становятся янтарного цвета, точно стройные, тугие сосуды, впитавшие солнечный свет. Они будто вибрируют, просыпаясь от первых лучей. Даже дух замирает от того, что представляешь, как эти сосны вдруг разобьются, не выдержав внутреннего напора сияния и обрушат на землю радостный звон золотого, солнечного хрусталя.
Вскоре весь лес заливается светом солнца, лишь конус Фуджи, закрывая светило, остается черным с красно-желтым ореолом, тонким, точно нить; да тень от горы клином тянется по изумрудному ковру от самого подножья, почти до того утеса. И, вдруг, - точно вырвавшись из плена, прямо из кратера Фуджи, поднимается солнце, в миг разметав последние остатки ночи. Оно, и правда, точно богиня Аматэрасу разливает свой свет над небесными полями Такамагахара.
Затем наступает день. Самый что ни есть обычный день. В тот же миг, в момент его зарождения, даже и не подумаешь, что это лишь очередной вторник, среда или суббота: безрадостный, рутинный, однообразный, сто тысячно первый вторник для миллиардов людей…и ничего больше! Хотя таким божественно прекрасным было его рождение.
Они замолчали. Звенящую тишину нарушал хруст сухих веток и опавших листьев, доносившийся из под ног, укрытых туманом.
- Ты очень красиво рассказываешь, словно сам там побывал – наконец произнес Иоши.
Губы Амэи едва заметно подернулись улыбкой, но глаза продолжали лить грустный свет лунной ночи.
- Мы часто ездили туда. Мама, папа и я – совсем еще девочка. Там было очень красиво и очень спокойно. Моя семья – добрая, заботливая, уютная: мама и папа – все рядом. На целом свете мы одни и никто больше не нужен. Лишь тогда я была по-настоящему счастлива. Абсолютным, детским, беззаботным счастьем.
Знаешь, Иоши, там на скале был один уступ. К нему вела узкая тропка меж валунов. Отец говорил с него открывался еще лучший вид: в ясную погоду был виден даже океан. Он так говорил… Я не проверяла… Никогда туда не ходила. Специально не ходила.
- Почему?
- Как тебе объяснить. Мне было тогда так хорошо и спокойно на душе: меня – единственную дочку в семье – безумно любили родители и я отвечала им тем же. Казалось вот оно счастье и лучше уже быть ничего не может. Это наполняло меня бесконечной радостью, аж дух захватывало, и в то же время жутким страхом. Таким, что даже по ночам спать не могла.
- Страхом чего?
- Понимаешь, - подбирая слова запнулась Амэя – хоть я еще и маленькая девочка была, но уже представляла, что впереди целая долгая жизнь. Я также понимала, нет – не понимала, догадывалась, чувствовала что ли – что такое счастье не может длиться вечно. Ведь все обязательно рано или поздно кончается. Вот я и размышляла: «Если мне сейчас так хорошо. Так, что аж мурашки по спине бегают – что же будет дальше? Ведь я еще совсем ребенок! Неужели вся оставшаяся жизнь будет хуже, преснее, безрадостней этих дней на скале, утопавших в любви и семейном счастье. Неужели я уже достигла предела? Вершины радости, пика Фуджи собственного счастья, и вся оставшаяся жизнь – это лишь спуск с этой горы – дорога вниз…»
Вот я и решила. По-детски, наивно: «Пусть останется место еще более красивое, чем эта площадка на скале. Я буду знать об этом месте – ведь мне о нем рассказал отец. Ему я верила безгранично, значит, там действительно еще прекрасней, чем здесь на крохотном островке семейного счастья на самой вершине утеса. - Сама же туда не пойду. Буду лишь жить дальше с этим знанием, что еще не предел – еще есть что-то более совершенное, где возможно новое, еще более полное счастье».
Тот прекрасный вид с уступа, стал символом непознанного будущего, ожидавшего меня счастья, что ли… - невольно смутившись, опустив глаза, произнесла Амэя; и вновь едва заметная улыбка тенью коснулась ее губ – дурочка, да?
- Вовсе нет. Ты просто… просто очень романтичной была, тонко чувствующей мир девочкой. К тому же не по-возрасту смышленой, раз задумывалась над такими вопросами. Я вот в детстве…
- Была…
- То есть нет, ты и сейчас, видимо, такая же романтичная и умная – пытаясь исправить неловкость фразы, начал он.
- Нет, ты прав. Именно, была.
- Ааа, - протянул мужчина - ты в этом смысле…
- Да…
Вновь повисла тишина. Они спускались с холма в неглубокую лощину, отчего промозглый туман скрывал их почти до пояса.
- Аккуратно, Иоши, здесь могут быть камни – не споткнись. – тихо произнесла она.
- Что же случилось потом? – отозвался он вопросом.
- Потом? – повторила она – потом все начало рушиться. Стремительно. Я даже и подумать не могла, что все может так быстро сломаться. Теперь же мне и подавно кажется прошлое лишь миражом. Скорее ничего и не было вовсе, скорее я все придумала сама, чем вероятность того, что моя прошлая жизнь настолько сильно изменилась за эти годы.
Амэя поправила выбившуюся прядь черных волос, убрав ее за ухо, и взглянула в лицо Иоши.
- Можешь себе представить, чтобы мать бросила собственного ребенка ради другого мужчины?
- Ну, не знаю – растерянно произнес он – всякое бывает в жизни.
- Да, в другой, чужой жизни. Там, возможно, всякое и бывает, но не в собственной: радостной и благополучной.
Одним утром моя мать сбежала в Сан-Франциско с другим мужчиной. Ко всему, это еще был ее какой-то дальний родственник, имевший за океаном крупный бизнес. Представляешь?
Иоши промолчал в ответ.
- Отец конечно догадывался, понимал, что к этому идет. Он что-то предчувствовал, замечал и хотя бы как-то был готов к такому повороту, а для меня – маленькой девочки – это был просто шок. Это же моя мама! Как она могла так поступить? Я до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос. Дай бог – она сама его знает. Надеюсь ее великая, неземная любовь стоила всего произошедшего.
Помню, я не могла понять, как вообще все это могло случиться. Я месяц не разговаривала ни с кем. Даже когда после каникул я вернулась в школу я продолжала лишь молчать. Школьные подруги очень быстро отвернулись от меня, зато недруги начали тыкать в меня пальцами и посмеиваться за спиной – «сумасшедшая». Я же думала лишь о том, что вот-вот она вернется и все встанет на свои места. «Она лишь уехала проведать деда в Нагано…»
Отец тоже сильно изменился. Он начал пить, много пить. Прежде я никогда его не видела настолько пьяным. Однажды в таком состоянии он в первый раз ударил меня. Ударил лишь за то, что нашел в моей постели фотографию мамы.
Потом побои стали обычным делом. Он напивался уже не с горя, а словно специально, чтоб унизить меня – его собственную дочь. Если сперва это была крайность, несдержанность – черта, которую он не нарочно пересек из-за свалившегося на него горя – кульминация отчаяния, что ли; со временем же стало ясно, что сам процесс доставляет ему удовольствие, точно бес в него вселился.
Отца как подменили. Он специально напивался, чтоб распускать руки. Это становилось уже ритуалом, обрядом, игрой, истинный смысл которой был ясен нам обоим. Единственное, я была невольным ее участником и не могла остановить ее, несмотря на всю боль. Я даже не знаю, что было больнее: сносить его удары, или осознавать саму мысль, что все это делает родной отец. Эта мысль делала меня беспомощной, я даже не пыталась ему дать отпор, точно отключалась от собственного тела - подставляя его под удары.
Дети в школе, их родители, учителя, все шептались, обсуждая мои новые синяки. Я же врала, что в очередной раз споткнулась, или ударилась на спортивной тренеровке, а то и вовсе молчала. От меня все отвернулись, я чувствовала кожей, как грязь сплетен, смешков, укоров стекает по моей спине от их слов. Проснувшись утром и собираясь в школу я уже знала, что ждет меня вечером. Он тоже чувствовал это. Мы оба ждали… Ждали, как далеко заведет эта адская игра, начатая им.
Однажды, крепко набравшись и избив сильнее обычного, он полез ко мне, пытаясь сорвать с меня одежду. Тут что-то сломалось, пружина распрямилась, я точно очнулась от сна. Закричав и собрав все силы в кулак, я скинула его и бросилась бежать. На лестнице я столкнулась с полицией, уже вызванной соседями, уставшими от шума и ежедневных криков.
Был суд и ему дали год тюрьмы. Меня же ждали социальные работники – я была еще несовершеннолетней. Догадываясь, что это будет и для меня тюрьмой – жить под контролем чужих людей - решила покончить со всем разом. Я не могла больше сносить этот ад и просто сбежала. Уехала в Иокогаму…
Лучше даже не вспоминать, чем я там занималась. Все происходило, как не со мной. Школу, конечно, тогда я так и не закончила. Жила в Иокогаме у одного парня, случайно познакомившись с ним в поезде. Даже пыталась сама себе внушить, что люблю его. Какая любовь, когда приходилось делать такое! Денег-то совсем не было. Оставалось выкручиваться. Работа для молодой, доведенной до отчаяния девушки, всегда найдется даже без образования и опыта. Мне же было тогда все равно. Будь что будет!
Так прошло несколько лет, пока случайно не узнала, что отец мой умер. Все то же пьянство и отправило его на тот свет.
Я вернулась в Токио. Мне было безумно страшно вновь войти в квартиру, где когда-то мы были так счастливы, и в которой позже я узнала столько горя. Это была большая квартира в престижном районе Токио недалеко от Гинза. Однако, за время помешательства отца она была просто разрушена до неузнаваемости. Отца конечно же давно выгнали с работы, - кому нужен агрессивный и полоумный алкоголик, - и он жил продавая украшения мамы и пропивая последние сбережения, что успели когда-то накопить. От прежнего уюта квартиры не осталось и следа, также как и от счастья тех, кто когда-то жил в ней: мечтал и строил планы на будущее. Прежним был лишь вид из окна: широкий проспект со снующим внизу транспортом и тихий крохотный дворик, где в клумбах, окруженных тротуарной плиткой, росли белые и красные гладиолусы.
За квартиру я выручила неплохие деньги. Хватило на скромное жилье в пригороде и на учебу в университете. Правда, пришлось сперва закончить экстерном школу. Так я стала студенткой...
- Смотри, вроде все и выправилось – пытаясь подбодрить, произнес Иоши.
- С точки зрения обывателя – да, выправилось. Но то, что происходит у меня в душе не исправится никогда. Моя память не дает мне начать все с начала. Ничего не изменилось. Лишь стало даже хуже. Там, в Иокогаме, я была одна из… одна из таких же никчемных, как и я. Здесь же, среди довольных, удачливых, просто даже нормальных людей, я чувствую себя беспомощной и совершенно чужой – это не мой мир! Мне в него уже не вернуться. Я одинока среди радостной, беззаботной студенческой суеты. Столько людей вокруг и все, словно из другого мира. Никому меня не понять, а мне их.
Может мой мир остался там, в Иокогаме, может это и есть мое место – не всем же быть счастливыми и преуспевающими. Ведь должны быть и мы – неудачники, чтобы те, сверху, могли сравнить наши жизни и почувствовать свое превосходство. Может и так, но я назад не вернусь! Такой вот замкнутый круг. Здесь, где я сейчас, – мир чужой для меня, но в мир, что похоже отведен мне – я возвращаться не собираюсь.
Примерно так я и думала, попав на тот сайт, где мы познакомились. «Пора ставить точку!» - решила я. Я искала способ, как все сделать менее болезненно, знаешь, Иоши, я ведь трусиха… Жутко боюсь крови… И вот однажды наткнулась на тебя в том чате, помнишь?
Это не модный сайт знакомств, где молодежь ищет партнеров для свиданий. Там встречаются люди, объединенные множеством бед и горя, - озлобленные и одичавшие подранки этого мира. Они все разные там, но видят единственный и одинаковый выход из бесчисленных проблем. Очень трудно общаться с такими людьми, чтоб не свихнуться от чужой боли. Тем не менее, мне показались твои слова – то как ты отвечал мне – очень доверительными и добрыми. Я решила, что вместе это сделать будет проще. Тем более, что ты химик и сказал, что сможешь приготовить… - она задумалась подбирая слова - «все необходимое»… и это будет безболезненно, как сон… Ты все принес, Иоши, как и обещал?
- Да, Амэя… - тихо отозвался он.
Она еще раз посмотрела на своего спутника. Иоши на вид было чуть больше тридцати. Худое, вытянутое лицо казалось полностью лишенным жизни в туманном полумраке подлеска. Он носил очки в тонкой металлической оправе, слегка увеличивавшие его карие глаза. Черные короткие волосы, словно непослушные, жесткие побеги риса топорщились в разные стороны хохолками, придавая комичный вид его застывшему лицу, напоминавшему маску тюдзё театра но. Худощавый и рослый, он был намного выше Амэи. Короткая стеганая безрукавка, надетая поверх клетчатой хлопчатой рубашки, джинсы, выкрашенные на военный манер в цвет хаки и черно-белые кеды со звездой – был весь его наряд. «Непохож он на сотрудника солидной компании». – подумала Амэя. Слишком уж по-молодежному выглядел он в кедах для серьезного химика.
- Теперь твоя очередь, Иоши. Расскажи о себе. Мы ведь уже почти пришли. Смотри, как тихо вокруг, да и скоро начнет темнеть.
Поправив привычным жестом очки и словно очнувшись от сна, порожденного собственными мыслями, он огляделся.
- Да, Амэя, ты была права, предложив это место. Кругом такой застывший покой и звенящая тишина, лучше и не представишь.
- Когда мы общались по скайпу, ты обещал рассказать мне свою историю, - возвращаясь к просьбе продолжила девушка – впрочем, если тебе не приятно со мной делиться, можешь не отвечать.
- Нет, нет, Амэя. Кому, если не тебе я теперь могу открыться. Ближе тебя у меня уже все равно никого нет и не будет.
Амэя пристально посмотрела на Иоши, точно обдумывая произнесенное им.
- Я просто подбираю слова. Не знаю с чего и начать, все так запутано получилось. Со стороны наверное совсем глупо покажется.
- Почему же глупо. Ничего глупого теперь быть не может: ведь ты сам сказал – мы теперь самые близкие люди, - ближе уже никого не будет. – почти шепотом продолжила она - К тому же, какая бы странная на первый взгляд причина не завела сюда человека, значит она действительно непреодолима для него; ужасная и гнетущая, раз другого выхода уже не нашлось.
- Можно сказать, что я здесь из-за Беовульфа…
- Кого? – удивленно переспросила Амэя, добавив неуверенно – это же оборотень, да?
- Нет. Что ты. Это не оборотень. Это древняя поэма времен викингов. Про скандинавского героя, великого война и правителя по имени Беовульф. Его имя переводится, как «медведь», буквально: «пчелиный волк». Впрочем, надо все рассказывать по-порядку.
Они медленно побрели дальше в глубь леса.
- Я родился на юге, в маленьком городке Мацууро, в префектуре Нагасаки. Мой отец служил католическим священником в одном из храмов и был очень набожным человеком. Мой дед тоже был священником, вообще, так случилось, что христианская вера окружала меня с самого рождения. Видимо, именно это обстоятельство – «избыток набожности» - повлияло на меня еще в детстве, причем так, что я решил заняться наукой, лишь бы доказать отцу, что никакого бога нет.
С самого рождения меня «кормили» этой… «божественной кашей». Насколько себя помню, мне же всегда не нравились заунывные мессы в храме, скучные, постные лица престарелых прихожан, чтение непонятных книг, жуткая латынь. Сперва, пока я относился к рассказам о Христе, как к сказкам, я еще мог спокойно воспринимать их, но став подростком даже слушать не мог эту «божественную чушь».
Итак, подобно рьяному иллюминату, я увлекся наукой, но, скорее не по призванию, а лишь в противовес отцовскому упорству сделать из меня священника. Так уж сложилось, что с матерью у меня были более нежные отношения, отец же был скуп на ласку, хоть и учил других любви к ближнему.
Как вскоре выяснилось, физика, химия – наука в целом - гораздо разумней и увлекательней объясняла мне сотворение мира и окружавшую нас реальность со всеми ее процессами. Казалось, отца переубедить будет совсем не сложно: вот же - все так логично и очевидно. Тем не менее, на все мои разгромные атеистические пассажи он спокойно отвечал: «Все это лишь дело физики, а не веры…», или: «Все это лишь дело химии, а не веры…» - полной глупостью мне казались подобные фразы, бесившие меня своей слепой невежественностью. Так мне тогда это представлялось.
После школы я поступил в «Тодай» - университет Нагасаки, на фармакологический факультет, где продолжил изучать химию.
Там, на лекциях по философии, я услышал о Ницше и его «Сверхчеловеке». Сверхчеловек, тот что выше старой христианской морали, выше законов общества, который сам и есть закон, сам и есть Бог и Антихрист, движимый лишь собственной волей.
Идея Ницше, что бог просто умер врезалась мне в память. Нет не просто умер, как любой из нас, а глобально: бог, как окружавший нас порядок! «Вот оно» - думал я. Вот что так злило меня в упорстве отца. Вот чего он не замечал. Он не замечал Его смерти!
В современном мире просто не осталось для него места. Он задохнулся в вакууме людских сердец, что пытался наполнить любовью и человеколюбием. Осталась лишь вездесущая наука. Непоколебимая, жесткая логика. В современном мире просто не хватает времени ни на кого бога. Из-за этого темпа, вечного цейтнота, у людей просто нет возможности думать о чем-то кроме инстинктов: пища, секс, власть. И должен наконец появиться сверхчеловек, способный все изменить, создать новый мир собственной безграничной волей, разрушив предварительно старый. Такой вот максимализм…
- Что же было дальше? – спросила Амэя.
- Дальше я закончил университет. Химией, как наукой, перестал интересоваться еще в Нагасаки и по окончанию уехал в Токио, где нашел работу фармацевта в одном из госпиталей. В этом госпитале была база крупной фармакологической компании и мы занимались тестированием новых препаратов. Это даже не тестирование было, а скорее сбор данных – статистика, ведь лекарства уже выпускались и прошли все испытания, но нужна была дополнительная информация по выявление возможных побочных явлений в долгосрочной перспективе. Занудная работка, признаюсь, да и платили не очень.
Там-то я и познакомился с ним…
- С кем?
- С Тэкеши.
Незаметно он стал моим самым близким другом. Мы работали вместе. Он был из тех, кто легко начинает общение с незнакомыми людьми и через пару минут ты уже чувствовал, словно вы закадычные друзья и знакомы с начальной школы. Мы успевали поболтать даже в рабочее время и конечно же в обед, так что достаточно скучная работа пролетала незаметно. Потом мы стали пропускать по бокалу пива после трудового дня. Затем стали встречаться и по выходным – тогда он казался мне совершенно нормальным, веселым и общительным. Умел найти общий язык и познакомиться с любой девушкой. У меня же вообще никого не было в то время, к тому же новый город, сама понимаешь.
- У тебя не было девушки?
- Нет… То есть, конечно, бывало разное в университете, как у всех, но серьезных отношений ни с кем не сложилось. Странные какие-то девушки встречались – все в карьере, учебе: успеть то, достичь этого – точно роботы. Хотя, может, это они нарочно так себя вели, чтоб избавиться от меня. Я вообще бываю достаточно занудным. Не умею, в отличии от этого Тэкеши, правильно себя подать. Вот даже сейчас несу околесицу. Наверное уже утомил тебя пустой болтовней?
- Нет, все нормально – улыбнувшись сказала Амэя. – Так что за история про Беовульфа, я не поняла?
- Вот видишь! – огорченно добавил Иоши. – Так и есть! Волнуюсь и мысли скачут в голове!
Амэя в ответ лишь шире улыбнулась, не отрывая взгляд от ковра из опавших листьев, разлетавшегося под ее ногами.
- Мы сошлись с этим Тэкеши и я рассказал ему свой замысел. Я хотел написать про собственного сверхчеловека – Беовульфа. Я думал получится неплохой рассказ, или даже романа. Фабула была такая: Беовульф – бесстрашный викинг. Он сражался и победил ужасного великана Генделя и огнедышащего дракона. Он был полон силы и отваги. Бесстрашный воин, лишенный оков христианской морали. Его мораль более древняя – «око за око». Он личность, эгоист, но по-праву может им быть, ведь его эгоизм – это эгоизм победителя.
Тот же принцип у Беовульфа и с женщинами. Все зависит от его воли – он может получить любую, завоевав ее. Это не христианская любовь – это то, животное чувство, заложенное в нас изначально. Истинный дарвинизм: «выживает сильнейший».
Беовульф спасает царство Хродгара, но не из-за жалости, или заботы о нем, а лишь во имя все той же собственной славы. Ради той славы, что христиане назвали тщеславием. В один день он убил бы и самого Хродгара, если бы тот встал на его пути. Ведь он воин – и его дело убивать. В этом истинный, природный путь война. Путь настоящего мужчины.
Похожее есть и у нас, в Японии – бусидо – кодекс самурая. Конечно, это разные культуры, - но идея простая и ясная: «убей одного, чтоб защитить другого» - причем, это относилось и к самому себе. Сам самурай мог оказаться на любом месте в этой формуле, отсюда традиция харакири.
- Но у самураев тоже есть честь, а в основе ее собственная мораль. Мне кажется не существует общества без морали.
- Да, именно, но это не христианская мораль, породившая современную цивилизацию и загнавшая саму себя в тупик. Христианские апостолы учили любви, но все свелось лишь к деньгам. Свобода вооруженного одиночки, сменилась неволей купленной толпы. Ради их неведомой, божественной любви человек и отказался от острого меча. Как только он остался безоружным – в миг появились торгаши, адвокаты, проповедники, навязавшие «цивилизованное рабство».
Именно поэтому я и хотел описать встречу Беовульфа с Христом, - двух противоположностей.
- Но ведь они не могли встретиться? – удивленно заметила Амэя.
- У меня в книге – могли. Я задумал свести их в первый раз, когда к правителю Беовульфу приходит сам Христос под видом монаха, чтоб обуздать дикий нрав викинга и обратить его в веру, основанную на всеобщей любви, второй – когда два персонажа встречаются, как бы в настоящее время, где-то на небесах. На вершине Фуджи, к примеру, и смотрят к чему пришел мир за тысячелетия господства новой церкви.
При первой встрече, Беовульф отказался сменить веру и умер язычником, героем и воином. Мир переменился за века и христианство распространилось повсюду, вплоть до Японии. Иногда доброй волей, но чаще огнем и мечом, а совсем не христианскими способами. Мир развивался, «буржуазился», богатея и беднея одновременно. В результате, он сделался таким каким мы его видим сейчас – беспомощным, атеистическим и наслаждающимся всем тем, что было названо греховным. Люди перестали верить и в бога и в любовь. Все поучилось совершенно наоборот. Люди стали еще более первобытными, движимые древними инстинктами, нежели во времена викингов. Ни к чему хорошему эта христианская любовь не привела. Даже теперь, на пороге собственного краха, христианский мир даже защитить сам себя не сможет – импотенты!
- Не знаю… По-моему, любовь это хорошо.
- В твоей жизни было много любви, Амэя?
- Нет совсем мало. Поэтому, видимо, я сейчас здесь.
- В моей тоже… и так, кого не спроси. Тогда возникает вопрос: «Где же она, - вся эта любовь? У кого?» Нет ее вовсе, а скорее всего и не было никогда. Секс, как источник удовольствия и способ размножения - есть, социальная привычка жить парами – тоже есть, инстинкт защищать собственное потомства – присутствует, одним словом чистая химия и биология; а вот, что такое любовь и где она скрывается – не понятно…
- Ты и правда так думаешь, Иоши? – спросила Амэя, заглядывая ему в глаза.
- Нет, - печально добавил он, промолчав минуту – теперь уже не думаю, но тогда думал. Впрочем, обо всем по-порядку.
Я принялся за работу, начал писать, отдаваясь этому процессу прямо с языческой яростью своего героя. Мне хотелось уничтожить этот лживый мир, выстроенный христианами. Христианство для меня было уже не просто верой, религией, а идеологией, даже политикой и экономикой. Весь гнет современного «загнанного» мира олицетворялся для меня с христианством. Беовульф же получался революционером, собиравшимся взорвать его старыми языческими ценностями. Лишь сила, храбрость и воля приводят к успеху. Первобытное равенство волков, дерущихся за добычу.
Тэкеши тоже заразился моими идеями, хотя, думаю они давно зрели в его голове. Правда, если я все выплескивал на бумагу, то он мечтал о реальном перевороте, представляя себя самураем, исполненным священного долга возродить былое величие. Он ходил на все демонстрации, вместе со студентами и какими-то радикалами. Примыкал, то к правым, то к левым. Жил на грани. Я где-то завидовал его храбрости, но и боялся его безрассудства одновременно.
Мы были очень дружны. Нас сближала общая ненависть. Мы оба ненавидели этот мир: каждый по-своему, каждый за что-то свое. Злость, как и дружба, как и любовь тоже может сплачивать. Он стал, пожалуй, самым близким другом, мы полностью доверяли друг другу.
Именно из-за этого доверия я рассказал ему однажды, что не могу больше писать, ведь уже несколько дней думаю лишь о Мэйко, а он признался, что однажды напал на полицейского и избил его до полусмерти. Причем сделал он это просто так… «чтоб проверить свои силы» - как пояснил он… Я был сражен этим. Мы были друзья, но это все больше походило на безумство. Он заходил слишком далеко. Его стоило остановить еще тогда…
- А кто такая Мэйко? – тихо спросила Амэя, искоса бросив взгляд на задумавшегося Иоши.
- Она была моложе меня, лишь закончила колледж. Мэйко пришла к нам в фирму, на какую-то практику, вроде по бухгалтерской отчетности.
Впервые я столкнулся с ней в лифте. Мы поднимались вдвоем и от нее пахло весной, хотя на улице лил осенний дождь. Она, не заметив меня, вскочила в кабинку, когда его дверцы уже почти захлопнулись. Девушка так спешила, что чуть не натолкнулась на меня. Смутившись, она улыбнулась и покраснела. Мэйко нажала кнопку этажа и повернулась ко мне спиной, встав у самого выхода. Мы молча поднимались наверх, а я не сводил глаз с ее отражения в зеркальных панелях лифта. Наверное, она чувствовала это. Конечно, чувствовала…
- Она была красивая?
- Прозвучит банально, но – да, красивая. Однако, дело даже не в ее красоте, а в том, что я почувствовал, увидев ее.
- Что ты почувствовал?
- Я почему-то почувствовал, что она сможет спасти меня. Дело в том, что мои идеи все больше погружали меня в депрессию и злость. Мир действительно, до обидного материалистичен, в нем просто нет места для бога, - возможно поэтому бог и умер. Умер, лишь встал вопрос о доказательствах его существования. Вся странность бога в том, что он живет лишь там, где не требуются доказательств. Это же очевидно, ведь это в самом деле лишь вера.
С другой стороны, если все так просто – бога нет, то жизнь становилась лишенная всякого смысла. Уничтожив бога, нового создать никак не получалось. Мир Беовульфа не вернешь, не станешь разящим драконов героем. Их время ушло. Нынешнее время, - время без героев. Время физики, химии и денег. Оно настолько скучное и серое, что и бороться за него нет смысла. В нем и правда не осталось бога, а следовательно не осталось и места для чуда. Все земли открыты, все книги написан, все слова сказаны, всему есть логическое, рациональное объяснение. В рамках нашего вида и нашей планеты будущее рисуется либо очень мрачным, либо наоборот безоблачным – но совершенно не интересным. Это как играть в теннис одному. Без партнера игра теряет смысл. Не важно хорошо ты играешь, или плохо – просто не интересно и все.
Столкнувшись впервые с Мэйко, тогда в лифте, я почувствовал запах весны, а весна пахнет надеждой. «Может спасение и есть в надежде? Надежде, как неясном отражении веры. Возможно, это и есть последний чертог бога? Может действительно нет никакой любви, но есть надежда на любовь, ее ожидание, вера в нее». - подумал я.
Забросив книгу, я начал с необычайным рвением ходит на работу. Если до этого я ждал выходных и окончания рабочего дня, чтоб уйти в размышлении о собственном сверхчеловеке, теперь же я просто ненавидел все что разделяло меня и Мэйко.
Мне удалось познакомиться с ней и я был счастлив, когда она согласилась провести обеденный час за одним столиком со мной, болтая о какой-то служебной ерунде. Я долго не решался, но, набравшись смелости, однажды предложил ей поужинать вместе, после работы. Она отказалась, сославшись на занятость. Я решил, что это конец, но она, точно пораздумав с минуту, предложила встретиться на выходных: «субботний вечер у меня свободен…» - добавила Мэйко.
Однако, ничего из запланированного не состоялось. В тот же день произошла знаменитая «зариновая атака» в метро на Касумигасэки. Выяснилось, что Тэкеши причастен и к этому кошмару. Его знания химии и доступ к реактивам террористам очень пригодились.
- Да ты что? – удивленно воскликнула Амэя – он был среди террористов?
- Лично не участвовал. Среди исполнителей его не было, но в их группу входил… как там это называется: пособник, соучастник – точно не знаю.
Одним словом, Тэкеши арестовали, но ужас начался и в моей жизни. Все же знали, что мы были лучшими друзьями.
Допросы, обыски, косые взгляды бывших сослуживцев и соседей. Жизнь начала рушиться на глазах. Начальство попросило меня покинуть госпиталь – так я лишился работы. Думаю и Мэйко, наслушавшись разных сплетен обо мне, решила, что лучше держаться от меня подальше. Что ж, очень даже логично и понятно. Тот самый дарвинизм, о котором я радел, примененный на практике: «the winner takes it all, the looser has to fall…» Вот я и начал падать, все глубже и глубже – до самого дна.
Мой Беовульф погиб не родившись. Сверхчеловек стал обычным убийцей, террористом. Одно дело, увлеченным Ницше, спорить с Христом на бумаге, доказывая ему дарвинское превосходство силы над состраданием, другое дело реально убивать людей.
В одночасье я лишился единственного близкого друга, работы, жизненных взглядов, заодно и Мэйко. Я остался полностью один. Конечно, у меня были родители, но вернуться в дом отца, - это как признать его правоту, признать наличие его бога, признать свои заблуждения – к этому я был не готов.
Следствие никакого обвинения мне не предъявило. Конечно, я ж ничего не совершал, но дело было настолько громкое, что видимо какая-то информация обо мне все таки просочилась, я очень долго нигде не могу найти работу. Каждая служба безопасности сразу блокировала мою кандидатуру, лишь только я подавал заявку на вакансию.
Я почти не выходил из дома, обрастая щетиной и квитанциями неоплаченных коммунальных счетов. Время тянулось медленно и в то же время незаметно. Медленно, так как ничего не происходило вообще, а незаметно, поскольку каждый день был похож на предыдущий. Пару раз я пытался звонить Мэйко, но она не отвечала, оставив меня один на один с гнетущим ожиданием и длинными телефонными гудками.
Огорчение сменялось досадой, досада, печалью, печаль уступала место отчаянию и депрессии и полной апатии. У меня не было никакой цели, мне ничего не хотелось. Впрочем, почему в прошедшем времени – тоже самое происходит и сейчас.
Знаешь, Амэя, только что подумал, что я уже несколько лет ни с кем не общался. То есть, конечно я разговариваю с людьми – но не общаюсь. Ты - первый человек за последние годы. По началу меня это очень беспокоило – одиночество. Чувствовал себя Робинзоном, только без Пятницы. Совершенно ненужным, брошенным, ушедшим вперед суматошным временем. Потом, вдруг, стало просто все равно, даже отсутствие женщины в моей жизни перестало давить. Видимо, я просто уже умер незаметно для самого себя. «Плевать» - один ответ на все. Один знакомый посоветовал сходить к психологу, я пошутил в ответ, что за эти деньги лучше пойду к шлюхе: «… они жизнь лучше знают и больше повидали, чем психологи и уж хотя бы удовольствие получу от визита».
Так я и жил последние годы – день за днем. Где-то год назад устроился работать в фармацевтический гигант - компанию «Айсай», причем взяли меня на должность обычного лаборанта. Представляешь, Амэя, с университетским дипломом химика, работать среди подрабатывающих студентов и филиппинцев эмигрантов! Сказали: «квалификация не подходит для другой работы, так как был пробел в работе по специальности», но я-то понял, что это опять из-за моего прошлого общения с Тэкеши. Век информации – каждый наш шаг, каждая ошибка уже записаны где-то и сбережены в архиве на диске. Оступаться нельзя.
Последней каплей было письмо из компании, полученное недели три назад. Они желали мне успехов и сообщали, что по окончанию трудового контракта, новый заключен не будет.
«Похоже, пора остановиться» - подумал я. Не передать, Амэя, как я устал от неудач…
За беседой они и не заметили, как зашли так глубоко в лес, что окружавшая их чаща казалась первобытной. Небольшая поляна, засыпанная ковром прошлогодних, пожухлых листьев, была густой стеной окружена изумрудного цвета можжевельником, за которым копьями пронзали небо высокие сосны.
Они замедлили шаг.
- Может здесь? – спросила Амэя потухшим голосом.
- Да, почему бы и нет. – обводя поляну пустым взглядом отозвался Иоши.
Пройдя пару шагов по рыже-коричневому ковру листвы они остановились, повернувшись друг к другу. Их взгляды встретились. Легкий испуг читался в ее глазах. Его карие глаза лишь отражали зеленую стену леса.
- Расскажи, как это будет. – попросила Амэя.
Достав из кармана безрукавки два крохотных полиэтиленовых пакета с застежкой, он положил их на раскрытую ладонь. Они были наполовину заполнены порошком: один серого цвета, другой почти черным.
- Что это? – произнесла она.
- Это химически обработанные экстракты. Один из дерева дзуко, другой из цветка качири. Сами по себе они безвредны. При их взаимодействии образуется яд. Достаточно сильный алкалоид.
- Как это произойдет?
- Ты хочешь это знать?
- Да…
- Порошки очень горькие на вкус. Если их смешать и добавить в качестве катализатора воды, чтоб соли быстрее растворились и немного белка начнется реакция: затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение, головокружение. Потом человек теряет сознание и умирает от асфиксии - задыхается.
- Понятно… - почти шепотом произнесла Амэя. Их глаза снова встретились – а где мы здесь возьмем белки и воду?
- Послушай – начал Иоши. Он взял ее за плечи и почувствовал, как дрожит ее тело, точно в ознобе. – Ты можешь еще отказаться от этой затеи…
- Прошу, не начинаю – слабо возразила она – я уже все решила. Готов ли ты сам, Иоши?
- Да, я тоже готов.
- Нам следует их смешать, эти порошки?
- Да, я не мог все сделать в лаборатории, итак Тэкэхиро очень подозрительно на меня смотрел, когда я задерживался по вечерам на работе. Да и вынести это в готовом виде было бы сложнее, ведь в разъединенном состоянии они безвредны… Нам останется лишь смешать их теперь, еще вода и белки… - он замолчал, не отводя глаз от дрожащей Амэи. Его взгляд пронзал ее. Иоши словно пытался найти ответ на вопрос, скрывавшийся в ее черных и влажных зрачках. – если мы оба решились и нам нечего уже терять и незачем возвращаться к прошлой жизни я придумал, как сделать это достойно. Чтоб в наших сердцах остался не страх и ожидание смерти, а любовь, которой в наших жизнях так не хватало…
- О чем ы говоришь, Иоши?
- Ты проглотишь один порошок, а я другой. Вода и белок – составляют слюну человека. Останется лишь смешать две части вещества… то есть… долгий поцелуй… если мы поцелуем друг друга… все закончится… Я подумал, что умереть от поцелуя не самая плохая смерть…
- Мы должны поцеловаться, чтоб умереть?
- Да, если ты не возражаешь, Амэя.
- Ты это давно придумал?
- Когда мы еще в первый раз начали обсуждать это по скайпу. Я увидел тебя и подумал, что неплохо бы закончить путь именно от поцелуя такой девушки.
- Какой?
- Такой, как ты… красивой… и с очень грустными глазами. Разве плохая мысль, уйти именно так?
- Я нравлюсь тебе, Иоши?
- Да, Амэя…
- Какой мне взять порошок?
- Нет никакой разницы… так ты не против моего плана?
Больше никто ничего не произнес…
Она взяла один из пакетиков и раскрыла тугую пластиковую нить замка, потянув его края в стороны. Опустив глаза, она поднесла его к носу, пытаясь уловить запах. Не поднимая глаз она застыла в молчании. Он раскрыл второй и, обведя взглядом темневшее небо и укрытый туманом лес, отправил в рот его содержимое. Пристально посмотрев на Иоши, Амэя повторила за ним. Ее бледное лицо, казалось растворялось в белизне сгущавшегося тумана, лишь большие черные глаза блестели горным обсидианом от капель, срывавшихся с ее век. Не выпуская ее плеч из рук, он сделал небольшой шаг, приблизившись к ней.
Она молчала, дрожа, и лишь слезы тяжелим каплями огибали ее скулы. Слегка наклонившись, Иоши коснулся ее губ. Сердце в груди бешено стучало, словно пытаясь успеть отстучать отведенное ему жизнью, - то что стремился отобрать у него человек. Губы соприкоснулись. Холодные, как лед, как сама смерть. Их лица, почти лишенные эмоций, застыли друг перед другом. Казалось, так прошла целая вечность, вдруг Иоши, приоткрыв рот, обхватил самый краешек ее тонких губ. Ее губы дрогнули в ответ, разомкнувшись для последнего поцелуя.
Он обнял ее, прижав как можно сильнее, она обхватила его шею, ледяными руками, отвечая на призыв его губ. Это был самый долгий и искренний поцелуй за всю их прошлую жизнь.
Иоши был прав. Сердце отбивало адский ритм, голова начинала кружиться, казалось воздуха и правда не хватает. Но это лишь страсть разгоняла в них кровь. Пальцы принялись скользить, открывая тайны их тел, движения рук ускорялись, переходя в бешенный танец. Вдруг, одна рука потянув за край рубашки расстегнула пуговицу ворота. В тот же миг, повинуясь ответному импульсу, другие руки принялись срывать флисовую худи, нервными пальцами сдвигая рывками застревавшую молнию. Еще пара минут и ее заколка, спружинив, отскочила в пелену тумана, а длинные тяжелые волосы раскинулись веером по жухлой листве. Они яростно впивались друг в друга, не выпуская слившихся губ, не позволяя крику вырваться в застывшую тишину Аокигахара. Будь то крик любви, или крик смерти…
* * *
Оба приятеля разразились громким хохотом, разорвавшим общий оживленный гул токийского паба.
- Неужели ты это сделал, Тэкэхиро? – сквозь смех спросил один из них.
- Конечно, Акира, а почему бы и нет. По хорошему, мне вообще стоило обратиться в полицию, но ведь я не был уверен, поэтому так и поступил.
- Ну ты даешь! – потирая глаза от слез и продолжая смеяться добавил он – Представляю его рожу, когда он узнает!
- Да уж! – согласился Тэкэхиро – а что мне оставалось делать? Я давно за ним наблюдал, странный он какой-то: ни с кем не общался, тихоня. Работает на неприметной должности, а у самого диплом химика. Тут смотрю, он что-то задерживаться стал по вечерам, говорит за день не успевает закончить работу, а сам явно что-то темнит. Однажды присмотрелся, а он прячет под стол свертки. Я-то сам химик и не дурак к тому же – сделал анализ, так это же яд! «Вот же черт! - подумал я – самоубийца, наверное, а может и хуже - террорист какой. Задумал тихоня отравить кого-нибудь, может и самого императора, и готовит в нашей лаборатории зелье!» Ну я ему и поменял пакетики – вместо яда – афродизиак, причем доза такая, что мертвого оживит...
Друзья вновь раскатисто рассмеялись.
- Между прочем, - продолжил Тэкэхиро – это наша новая разработка, еще даже в продажу не поступило лекарство. Компания кучу денег потратила на исследования, а я уже начал тестировать на людях. Еще с него денег надо будет потребовать! Глядишь, этот тюфяк бесплатно добьется эффекта, за который другие платить будут! – заливаясь хохотом выпалил он.
- Может надо было действительно заявить в полицию?
- Может. Да бог с ним, какой-то он придурковатый – это я так подшутил над ним, не думаю что всерьез он вздумал убить кого-то, но на всякий случай подменил… Но буду за ним приглядывать, если что еще увижу, - точно сообщу куда надо. Псих он, точно псих!
- Смотри, Тэкэхиро, а то по твоей милости вместо убийства произойдет изнасилование!
Приятели вновь разразились смехом и заказали еще по кружки ирландского эля…
* * *
Глубоко за полночь, в полной темноте, лишь вырывая край тропинки светом мобильного телефона, они вышли из зеленого океана леса. Они не проронили ни единого слова, как поняли, что смерти пока не нашлось места в их жизнях. В тот самый миг мир сильно изменился для обоих – в какую сторону, пока было не ясно. Они лишь молча шли сквозь кромешный мрак безлунной ночи и хаос собственных мыслей и чувств. На их лицах застыла полная отстраненность от мира, словно они и правда были лишь призраками Аокигахара. Они только что пережили такое, что выпадает на долю не каждого. Вместо смерти и безумной прощальной пощечины жизни, жизнь сама посмеялась над ними, сблизив их и окунув в новую реальность. Произошедшее между ними, все еще не укладывалось в голове. Радоваться, что они остались живы, или сожалеть об этом – было тоже не понятно. Все лишь усложнилось и запуталось и нужно было сперва все обдумать, а потом уж говорить. Вот они и молчали… Молчали до самого момента, пока не вышли на площадку перед входом в лес и Иоши не нарушил тишину прохладной ночи, сказав:
- Интересно, мы найдем здесь такси в этот час?
- Может еще ходят поезда?
- Уверен, что нет. Первые поезда придут лишь утром. Надо искать такси. Может пойдем к основной дороге?
Они стали не спеша подниматься на пологий холм по асфальту уснувшей дороги, освещенной редкими фонарями.
- Еще днем я не думала, что увижу эту ночь. Странно, да? – спросила Амэя, пряча взгляд от Иоши.
- Да…
- Я думала, что после меня, вообще уже ничего не будет, а это ночь - такая же обычная, как и все другие.
- Может это лишь из-за того, что мы не умерли…
- Что нам теперь делать, Иоши? Как все это понять, - все то, что случилось там?
- Не знаю… Я правда не знаю, не понимаю просто, почему все получилось именно так! Этого просто не должно было быть!
- Не должно было быть чего?
Он посмотрел на Амэю, пытаясь разглядеть ее глаза в темноте.
- Я про порошок… Почему он не подействовал?...
- А может подействовал, смотри какая вокруг тишина и не единой души.
- Я вот что подумал, Амэя. Может это и не случайно все…
- О чем ты?
- Обо всем. О том, что мы познакомились на этом сайте, о том, что общались часами по скайпу и решили это сделать вместе. О том, что пришли сюда вдвоем и раскрыли друг другу души. Наконец о том, что случилось там и о том, что мы все равно остались живы. Может это все не случайно?
Сегодня самая странная ночь за всю мою жизнь и я не могу пока осознать произошедшего – нужно время – но, может это и есть судьба? Между нами произошло так много, нас столько связало за такое короткое время, хотя, в сущности, мы совершенно чужие люди. Это случилось так стремительно, что даже в голове не укладывается. Вот я и подумал, может нам попробовать просто начать все заново и сбавить темп…
Я к тому, что может стоит встретиться еще раз, допустим в кафе. Дать шанс вести нас не смерти, а жизни… Пусть все начнется с беседы за чашечкой кофе, хорошего ароматного кофе в кофейне, где пахнет свежеиспеченной сдобой… а там посмотрим. Нам нужно заново узнать друг друга, особенно теперь, после этой странной ночи.
- Ты думаешь, нам стоит еще раз встретиться?
- Да, я бы этого хотел, пожалуй…
Амэя замолчала, обдумывая его слова.
- Ну, давай попробуем…
Позвони мне завтра, мы договоримся о месте и времени…
* * *
Я познакомился с Иоши на Бали. Совершенно случайно. Я тогда работал гидом и возил туристов, показывая и рассказывая про красоты острова. Когда долго работаешь в этом бизнесе, постепенно, встречаясь с одними и теми же людьми, начинаешь знакомиться с гидами и из других агентств. Иоши я заметил давно, он выделялся на фоне загорелых балийцев бледной кожей и, не смотря на азиатскую внешность, было ясно, что он иностранец. Однако, любопытным мне показалось не это.
Есть такое место в центре Бали – городок Убуд. Столица древнего княжества, да и вообще: сердце, душа острова. Очень красивое место, без посещения которого не остается ни один турист. В самом центре Убуда, расположен древний храм, построенный в честь бога Шивы. Храм окружен крохотным островком диких джунглей, крутые склоны холмов которого пронзает узкий приток реки Айю. Это место называют «Лес обезьян». Наглых макак там действительно многовато. Но славится место не только хвостатыми воришками, готовыми стащить у зазевавшихся гостей фрукты, воду в пластиковых бутылках, шапки и очки. Прежде всего оно знаменито удивительной, можно даже сказать, волшебной аурой: вековой балийской «намоленностью», ощущением внутреннего покоя, гармонии и умиротворения в собственной душе. Эти чувства наполняют сердце всякий раз, как попадаешь туда.
Я тоже частенько приводил туристов в «Лес обезьян», рассказывая, что именно здесь снимались некоторые сцены с известной американской актрисой, героиня которой путешествовала по миру: «ела, молилась и любила». Показывая место съемки эпизодов фильма, мы спускались вниз, - в ущелье, к бегущей по камням речушке, проделывая путь по длинной, каменной лестнице, перила которой изображали двух драконов – символизировавших создателя мира: Дракона Басуки. Лестница проходила прямо сквозь раскидистые воздушные корни тысячелетнего барингина. Корни, гигантскими древесными колонами, ступали по обоим берегам реки, соединяя два обрывистых сколна единой зеленой кроной. На небольшой площадке у края утеса, возле самого барингина, ютился еще один маленький храм, закрытый для любопытных посетителей. Дальше тропинка переходила в деревянный настил из подгнивших досок, по которому гости могли спуститься к бурлящему горному потоку в узкое ущелье. Там, возле воды, в тенистой прохладе, тропка сужалась так, что с трудом могли разойтись два человека. Она вела к маленькому водопаду, дальше прохода уже не было.
Провожая гостей к шумной стремнине реки, я часто замечал одиноко сидящего возле могучего дерева и курившего гида – Иоши – в то время, пока его гости самостоятельно пробирались к водопаду по узким и скользким ступенькам. Узнавая друг друга в лицо, мы кивали в знак приветствия, не начиная разговора. «Почему же он никогда не сопровождает туристов до конца?» - думал я с любопытством.
Однажды, последовав его примеру, я также остался возле барингина, присев рядом с ним.
- Добрый день, сегодня жарковато – начал я по-английски.
- Да, меняется сезон, скоро дождей почти не будет. – ответил он.
Мы разговорились, я узнал, что он из Японии и работает на Бали уже достаточно долго. Наконец, я не выдержал и поинтересовался, отчего он никогда не ходит с гостями вниз, к водопаду, ожидая их тут у барингина.
- Это долгая история, Мадэ Олег, - ответил он – но я готов рассказать, если предложишь место, где можно после работы спокойно посидеть и выпить пива. После такой жары, холодное пиво будет как раз!
- Согласен… Не отказался бы тоже. Знаешь, такой паб «Биргарден», на улице Пантай Менгиат?
- Это рядом с «Айодьей» и «Новотелем»?
- Именно.
- Отлично. Давай сегодня вечером там и встретимся…
У нас получился очень длинный разговор. Не одна пинта ячменного напитка была опустошена, прежде чем беседа стала непринужденной.
- Вот так. – Подытожил Иоша, заканчивая свой рассказ. – Перебравшись на Бали, я облазил весь остров в поисках самого себя. Нужно было окончательно исцелиться, прочистить себе мозги, и этот остров мне помог. Однако, вспомнив слова Амэи, я решил, что и мне надо оставить кусочек «неизведанного» Бали. Я слышал от других гидов, что там, в Убуде, очень симпатично в этом ущелье. Есть там небольшой водопад, но сам туда не хожу. Пусть и для меня останется на этом острове место для чуда, красоты и надежды… Так, на всякий случай.
- Так значит ты с Амэей в итоге перебрались на Бали?
Иоши грустно улыбнулся.
- Вовсе нет. Романтической истории про две влюбленные половинки, обретшие друг друга на краю смерти, не получилось. Именно поэтому я и оказался здесь…
Спустя пару дней после той ночи в Аокигахара, я позвонил ей и мы договорились о встречи. Все как и задумывалось. Небольшое, уютное кафе в Центральном Токио, ароматный кофе и свежие круассаны. Мы просидели вместе несколько часов, хотя все ясно стало уже с самого начала.
Ничего общего… Нас ничего не объединяло. Мы были совершенно разные, да к тому же доведенные до психоза люди. Мы были больны этим миром и сами собой. Больному же нужен доктор, а не такой же псих, как и он сам.
Да, такой страсти, такого накала эмоций, такого отчаяния, и такого порыва безумной любви, как в ту ночь в Аокигахара у меня больше никогда не было. Но ночь прошла, настал новый день и передо мной сидел уже совсем другой человек. Не плохой и не хороший, просто чужой, - не мой человек… Думаю, что-то примерно тоже самое чувствовала и она. Мне кажется, по началу она еще предполагала, что это начало больших чувств, но поговорив со мной, проведя вместе время в обычной «земной», а не «суицидальной» жизни, она тоже ощутила огромную пропасть между нами. Мне даже почудилось, что она начала стесняться, неловко себя чувствовать в моем обществе из-за того, что следуя собственной слабости мы так далеко зашли той ночью. Мы даже ни разу не вспоминали про Аокигахару. Будто ничего и не было, точно нам было стыдно говорить о нашей близости и урагане страсти, захлестнувшим нас. Точно это было проявление болезни – неприятный конфуз, случившийся в людном месте.
Разговор был обо всем и не о чем: о планах на жизнь, о работе и ее отсутствии, даже о политики. Мы пытались поддержать друг друга фразами, лишенными смысла и чувств: «не надо отчаиваться… все еще наладится… жизнь продолжается» - пустые лозунги совершенно чужих людей.
Пообещав созвониться и встретиться, мы расстались. Как выяснилось навсегда…
- И ты больше не позвонил ей, не попытался узнать, где она и чем занимается?
- Спустя месяц, когда меня все таки выгнали из лаборатории, я запил и у меня случился новый срыв. Я набрал ее номер, но к телефону так никто и не подошел. Спустя день, или два я повторил – результат был тот же. Всего раз пять пытался связаться с ней, но видимо она все поняла и решила, что незачем ворошить прошлое. Наверное, она была права.
Потом я загремел в больницу из-за своего психоза, огня добавила новость о смерти отца. После больницы я еще долго ходил к психологу и в результате решил, что надо бежать: начать жизнь с новой страницы и на новом месте. Случайно услышал от знакомого про Бали и решил: «Почему бы и нет? Отчего бы не попытать счастья именно здесь»? Сперва я просто долго путешествовал по острову, нашел на северном побережье духовного учителя, - забавного, беззубого и вечно улыбающегося старичка и проводил месяцы в его деревни, снимая ветхую хижину. Он рассказал мне про остров, про богов и демонов, научил медитации. Я даже сажал с ним рис и охранял от птиц посевы. Фактически, именно он исцелил меня и вернул к жизни, хотя из скромности он говорил, что это все мои собственные заслуги и помощь Острова.
Жизнь на Бали значительно дешевле, чем в Японии, да и с работой повезло – нашел себя в туризме. Так вот и решил обосноваться тут. Но самое главное, я все таки нашел свою любовь и женился на Юли. Так что можно сказать – теперь я счастлив.
- У тебя русская жена? – удивленно спросил я.
- Почему? Нет балийка.
- Забавно, просто имя, как и у моей жены.
- Действительно забавно. Нет, она настоящая балийка – между прочем племянница того самого гуру.
Мы сидели в пустом ресторане, допивая пиво, а сонные официанты дожидались, когда же припозднившаяся парочка наконец разойдется по домам.
- Интересно, что же стало с Амэей. – сказал я, прервав молчание.
- Да… Даже не представляю… Надеюсь она тоже переболела смертью и выпустила жизнь в свое сердце…
Ну что, поздно уже. Может попросим счет?...
* * *
В глубине Аокигахара, на высоком утесе, нависающим над темно-синими водами горного озера, есть небольшая каменная площадка, отвоеванная ветрами у густого леса. С площадки открывается великолепный вид на раскинувшееся внизу зеленое море деревьев, блюдце озера и голубой конус великой горы Фуджи. Узкая тропинка ведет от площадки к небольшому уступу, теряясь среди высоких валунов.
Выше, над уступом, на самой вершине скалы, бездонное небо пронзают высокие янтарные сосны, почти касавшиеся облаков. Стаи шумных черно-белых сорок перелетают с одного дерева на другое, ведя бесконечный птичий спор. Кроме сорок, никто и ничто не нарушает тишину и первозданность этого места. Даже время вряд ли заглядывает на эти крутые склоны. В ясную погоду с уступа можно разглядеть даже голубую полоску далекого океана…
За ветку кривого карликового самшита, вцепившегося могучими корнями в отвесную стену скалы чуть выше утеса, была привязана толстая бечева…
Тело юной девушки, казалось застывшим в нагретом за день весеннем воздухе. Ни единого дуновения ветра не касалось ее длинных, черных волос. В раскрытых, выкаченных глазах нельзя было разглядеть ни страха, ни боли, ни замершего ужаса, - лишь холодное равнодушие черного, бесчувственного стекла. Багровый закат играл в них лучами заходящего солнца.
Kunnianniemi, Konnitsa
Апрель 2014