- А вы не знаете, какой я еретик? что я и до рентгена двадцать лет
работал? И какие диагнозы ставили! Очень просто: ни одним симптомом -- не
пренебречь, все симптомы -- в порядке их появления. Ищешь диагноз такой,
чтобы сразу все симптомы охватил -- он-то, голубчик, и верен! он и есть!
Врачу было трудней, да больным легче, меньше исследований.
А. Солженицын «Раковый корпус»
Жигулевск – молодой город. Еще живы те, кто приехал сюда на его строительство. Чаще всего по комсомольским путевкам: перекрывать Волгу, возводить ГЭС. Они помнят маленький поселок: в пару улиц всего, а домов – по пальцам пересчитать.
Мы – их дети и внуки, и город рос вместе с нами. Заложили больничный городок, построили первые корпуса. Выросла детская больница. О ней говорили: «Больница на горе». Скорее – у подножья горы, в самом высоком уголке города, где начинается сосновый лес. Больным детям там легко дышалось.
В этой больнице я провела значительную часть своего детства, так как была обладательницей самой толстой медицинской карточки в Жигулевске. Здесь царила особая атмосфера, о которой скоро некому будет рассказать, она останется лишь в старых фильмах. Строгая, сияющая чистота, определенные часы посещения, кроме лекарств – лечебная гимнастика. Телевизор в холле, оформленный под «лесную избушку», куклы, которые медсестра вынимала из шкафа и давала нам играть.
Потом «запустили» детскую поликлинику в центре города. И как раз досталось мне лежать под рентгеном, когда приехало телевидение снимать сюжет об этом событии.
Людей в Жигулевске немного, и медиков – по нормам – на них приходилось немного тоже. Но до сих пор люди старших лет с благодарностью и даже с благоговением вспоминают их имена. Врач, медсестра, становились тогда едва ли не членами семьи. Телефоны были не у всех, и к знакомым медикам прибегали домой - днем и ночью – если кому-то из близких становилось плохо.
Врач воспринимался, как нечто всемогущее. От него зависело: останешься ли ты в больнице и надолго ли, через какие процедуры или операции тебе предстоит пройти, выздоровеешь ли.
Недавно, когда я говорила с Валентиной Сергеевной Крестьянсковой – долгие годы старшей медицинской сестрой, она сказала, что в детстве испытывала те же чувства:
- Одно из первых ощущений, связанных с медициной, - чистота. У подружки мама была медик, так мы боялись к ней домой зайти: как будто здесь что-то святое - надо войти и низко поклониться.
Попав в больницу, человек ощущал, что медики берут на себя ответственность за его судьбу. Причем он не имел права ослушаться, не соблюдать режим, махнуть на себя рукой. Нагрузка на медиков была – дай Боже, но именно с тех пор запомнилась фраза, которую произносил каждый - участковый ли врач или узкий специалист : «Ну, рассказывайте»… Не было в ходу мощных приборов, и диагноз чаще всего складывался из рассказа больного и осмотра врача.
Распался Советский Союз. Ушел в прошлое «коммунизм в медицине», когда была она бесплатной и доступной.
"Есть такой анекдот: «В домике у железной дороги живет стрелочник со своим старым отцом-инвалидом. Через его стрелку раз в день с интервалом в час проходят два поезда, один - из пункта А в пункт В, другой - наоборот, из В в А. В один прекрасный день стрелочнику сообщают по радиосвязи, что поезд из А в В опаздывает на полчаса. Тут же приходит радиограмма о том, что встречный идет с опережением в 30 минут. Стрелочник в панике мечется по путям, рвет на себе волосы, потом понимает, что до катастрофы осталось пять минут, и сделать ничего нельзя. "Берите пиво из холодильника, папаша, и пойдемте на крылечко, - говорит стрелочник своему отцу, - здесь сейчас такое будет - жаль, если вы пропустите".
Возможно, этот анекдот гораздо старше, но я помню его с начала девяностых. Мы тогда знатно посидели на крылечке с пивом" - пишет преподаватель МГУ Татьяна Краснова.
Что есть медицина сегодня? С точки зрения рядового жителя провинции? Страшно «маленькому человеку» заболеть. Да, есть высокие технологии, электронные регистратуры и новейшие препараты. Но значит ли это, что выздороветь теперь больному - быстрее и легче?
Не всегда. Тем более, что многие не сразу идут к врачу, стараются перенести хворь на ногах. Далеко не все работодатели одобрят больничные. А потом придешь в поликлинику, а там половины врачей не хватает. Ушли в платные кабинеты. Как сказала та же Крестьянскова: «Оклад у молодого врача 5700 рублей. А если это семья, приехавшая по окончании мединститута? Квартиру снимай, и весь совместный заработок жены и мужа за нее отдай… Или бери дежурства, чтобы выходило работать: день-ночь-день. Какой ты будешь к концу этого второго дня, с какой головой станешь осматривать пациентов, и насколько точные диагнозы поставишь – это уже твое дело. И прихватывают молодые в месяц по восемь-девять ночей, это совсем бессонная жизнь у них получается».
Не хватает медиков, а отсюда и очереди в кабинеты. И некогда уже врачу поговорить теперь. Он уже «бумажная душа», корпит над статистикой, иначе накажет начальство. Расспрашивать врачу времени нет, он пошлет обследоваться на приборах, а там тоже очередь, или плати.
И если предложат тебе операцию, не знаешь – бесплатно ли выйдет, или платить все же придется, и осилишь ли ты такую сумму. Ведь еще и лекарства нужны, и сестрам сунуть бумажку карман, чтобы ухаживали, если близких нет.
Такова на сегодня наша российская действительность: тянет человек, медлит идти в больницу. Предвидя, кроме неизбежных тягот, связанных с болезнью, еще и потерянное время, и душеные силы, и траты немалые. И как же дорожит такой человек заветным знакомством: с доктором, которому доверяет…
Все мы захватили американский фильм «Скорая помощь». Одни посмотрели сериал полностью, другие – фрагментами. Помнится, был в одной из серий такой сюжет. Врач, чтобы подработать в отпуске, уезжает в глухую деревню. После современной больницы, где он до того трудился, попадает почти что в условия средневековья. Один сломал ногу, другая рожает – и все к нему, к единственному доктору. А лекарств мало и техники медицинской почти никакой, приходится обходиться подручными средствами. И не был бы врач столько искусным, столь опытным – скольких своих пациентов он бы потерял!
Это Америка. А перенесись в Россию, такой на все руки умелец – это ведь наш деревенский врач, земский доктор, умеющий все на свете. Юрий Герман написал не только знаменитую трилогию о медиках, но и небольшую вещицу «Повесть о докторе Николае Евгеньевиче». Начинается Великая Отечественная война, а опыта соответствующего у хирургов нет. И вспоминают сестры :
«У раненого появилось сильное кровотечение. У нас не было достаточно опытного хирурга, чтобы сделать операцию — перевязку левой внутренней подвздошной артерии. Послали за одним профессором, потом за другим, их не нашли. Тогда операцию решил делать сам начальник госпиталя. Но, несмотря на все попытки, не удавалось перевязать артерию и остановить кровотечение. Состояние больного катастрофически ухудшалось. В это время заместитель начальника госпиталя по медчасти увидел в окно грузовик, на котором прибыл вновь назначенный главный хирург . Он пришел, помыл руки, натянул халат и перчатки и, подойдя к операционному столу, в течение трех минут сделал все что надо: перевязал артерию и сохранил солдатскую жизнь.
Для «деревенского доктора» в военно-полевой хирургии почти не было неожиданностей. «Деревенский доктор» знал человеческий организм в его удивительной совокупности, он не робел и не пугался того, чего — к сожалению, случалось — и робели и пугались успевшие стать узкими специалистами врачи».
К чему я веду этот рассказ? К тому, чтобы начать говорить об Олеге Викторовиче Никифорове. Писать о нем столь же радостно, сколь и бесконечно ответственно. Не знаю, можно ли найти в нашем городе человека, который не знал бы его, и семью, которая не обращалась бы к нему за помощью.
А благодарность врачу – это особенное дело. Потому что невозможно отплатить доктору, вытащившему тебя с того света. И, прежде чем повести речь о Никифорове, приведу я здесь еще один отрывок, на этот раз из книги Бориса Васильева «Летят мои кони». Сам Васильев работал так, как работают, кажется, только мастера миниатюр. Подбирая каждое слово, прислушиваясь к биению сердца. Вспоминает от детство, проведенное в Смоленске, и пронзителен его рассказ о провинциальном враче..
«Маму сжигала чахотка. И меня и маму спас один совет. Он был дан тихим голосом и больше походил на просьбу:
— Рожайте, Эля. Роды — великое чудо. Может быть, самое великое из всех чудес.
Через семь лет после этих негромких слов доктор Янсен погиб. Была глухая дождливая осень, серое небо прижалось к земле, и горизонт съежился до размеров переполненного людьми кладбища. Мы с мамой стояли на коленях в холодной грязи, и моя неверующая матушка, дочь принципиального атеиста и легкомысленной язычницы, жена красного командира и большевика, истово молилась, при каждом поклоне падая лбом в мокрую могильную землю. И вокруг, всюду, по всему кладбищу, стояли на коленях простоволосые женщины, дети и мужчины, молясь разным богам на разных языках. А у открытого гроба стоял инвалид — краснознаменец Родион Петров и размахивал единственной рукой с зажатой в кулаке кепкой.
— Вот, прощаемся. Прощаемся. Не будет у нас больше доктора Янсена, смоляне, земляки, родные вы мои. Может, ученей будут, может, умней, а только Янсена не будет. Не будет Янсена…
…О, как я жалею, что я — не живописец! Я бы непременно написал серое небо, и мокрое кладбище, и свежевырытую могилу, и калеку-краснознаменца. И — женщин: в черном, на коленях. Православных и католичек, иудеек и мусульманок, лютеранок и староверок, истово религиозных и неистово неверующих — всех, молящихся за упокой души и вечное блаженство не отмеченного ни званиями, ни степенями, ни наградами провинциального доктора Янсена…
Я уже смутно помню этого сутулого худощавого человека. Опираясь о большой зонт, он неутомимо от зари до зари шагал по обширнейшему участку, куда входила и неряшливо застроенная Покровская гора. Это был район бедноты, сюда не ездили извозчики, да у доктора Янсена на них и денег-то не было. А были неутомимые ноги, великое терпение и долг. Неоплатный долг интеллигента перед своим народом. И доктор бродил по доброй четверти губернского города Смоленска без выходных и без праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днем и ночью.
Доктор Янсен смотрел на часы, только когда считал пульс, торопился только к больному и никогда не спешил от него, не отказываясь от морковного чая или чашки цикория, неторопливо и обстоятельно объяснял, как следует ухаживать за больным, и при этом никогда не опаздывал. У входа в дом он долго отряхивал с себя пыль, снег или капли дождя — смотря по сезону, — а войдя, направлялся к печке. Старательно грея гибкие длинные ласковые пальцы, тихо расспрашивал, как началась болезнь, на что жалуется больной и какие меры принимали домашние. И шел к больному, только хорошо прогрев руки. Его прикосновения всегда были приятны, и я до сих пор помню их всей своей кожей.
Врачебный и человеческий авторитет доктора Янсена был выше, чем можно себе вообразить в наше время. Уже прожив жизнь, я смею утверждать, что подобные авторитеты возникают стихийно, сами собой кристаллизуясь в насыщенном растворе людской благодарности. Они достаются людям, которые обладают редчайшим даром жить не для себя, думать не о себе, заботиться не о себе, никогда никого не обманывать и всегда говорить правду. Такие люди перестают быть только специалистами: людская благодарная молва приписывает им мудрость, граничащую со святостью. И доктор Янсен не избежал этого: у него спрашивали, выдавать ли дочь замуж, покупать ли дом, продавать ли дрова, резать ли козу, мириться ли с женой… Господи, о чем его только не спрашивали! Я не знаю, какой совет давал доктор в каждом отдельном случае, но всех известных ему детей кормили по утрам одинаково: кашами, молоком и черным хлебом. Правда, молоко было иным. Равно как хлеб, вода и детство.
Святость требует мученичества — это не теологический постулат, а логика жизни: человек, при жизни возведенный в ранг святого, уже не волен в своей смерти, если, конечно, этот ореол святости не создан искусственным освещением. Доктор Янсен был святым города Смоленска, а потому и обреченным на особую, мученическую смерть. Нет, не он искал героическую гибель, а героическая гибель искала его. Тихого, аккуратного, очень скромного и немолодого латыша с самой человечной и мирной из всех профессий.
Доктор Янсен задохнулся в канализационном колодце, спасая детей. Он знал, что у него мало шансов выбраться оттуда, но не терял времени на подсчет. Внизу были дети, и этим было подсчитано все.
В те времена центр города уже имел канализацию, которая постоянно рвалась, и тогда рылись глубокие колодцы. Над колодцами устанавливался ворот с бадьей, которой откачивали просочившиеся сточные воды. Процедура была длительной, рабочие в одну смену не управлялись, все замирало до утра, и тогда бадьей и воротом завладевали мы. Нет, не в одном катании — стремительном падении, стоя на бадье, и медленном подъеме из тьмы — таилась притягательная сила этого развлечения. Провал в преисподнюю, где нельзя дышать, где воздух перенасыщен метаном, впрямую был связан с недавним прошлым наших отцов, с их риском, их разговорами, их воспоминаниями. Наши отцы прошли не только гражданскую, но и мировую, «германскую» войну, где применялись реальные отравляющие вещества, газы, от которых гибли, слепли, сходили с ума их товарищи. Названия этих газов — хлор, фосген, хлорпикрин, иприт — присутствовали и в наших играх, и в разговорах взрослых, и в реальной опасности завтрашних революционных боев. И мы, сдерживая дыхание, с замирающим сердцем летели в смрадные дыры, как в газовую атаку.
Обычно на бадью становился один, а двое вертели ворот. Но однажды решили прокатиться вдвоем, и веревка оборвалась. Доктор Янсен появился, когда возле колодца метались двое пацанов. Отправив их за помощью, доктор тут же спустился в колодец, нашел уже потерявших сознание мальчишек, сумел вытащить одного и, не отдохнув, полез за вторым. Спустился, понял, что еще раз ему уже не подняться, привязал мальчика к обрывку веревки и потерял сознание. Мальчики пришли в себя быстро, но доктора Янсена спасти не удалось.
Так в вонючем колодце погиб последний святой города Смоленска, ценою своей жизни оплатив жизнь двух мальчиков, и меня потрясла не только его смерть, но и его похороны. Весь Смоленск от мала до велика хоронил своего Доктора.
— А дома у него — деревянный топчан и книги, — тихо сказала мама, когда мы вернулись с кладбища. — И больше ничего. Ничего!
В голосе ее звучало благоговение: она говорила о святом, а святость не знает бедности».
Читая эти строки, вспоминаешь врачей, которых встречал за свою жизнь, и находишь в лучших из них - черты доктора Янсена.
И вот эта способность жить не для себя, думать не о себе, сознавать величайший долг интеллигента перед народом, врача перед больными – все это в высшей степени присуще Олегу Викторовичу Никифорову.
***
Когда-то он сказал: «Я был, есть и буду врачом, - для меня это смысл жизни и существования, то есть пока лечу больных - значит живу! Я не могу объяснить как это для меня важно!» И тут же оговорился: «Конечно, это не надо понимать как какое-то благородство, нет, просто я больше ничего не умею».
Не любят настоящие доктора высоких слов. Писал мне когда-то хирург из небольшого городка на Каме – мы познакомились на медицинском форуме: «Не верьте вы во всякую патетику типа восклицаний: «Он будет жить!». Читайте лучше книги Юлия Крелина, там все правда».
Ну а у Крелина - главный персонаж - доктор Мишкин говорит: «Хороший хирург сделал операцию и спокойно пошел домой. А с больным остается такой неуверенный как я».
Никакой позы, никакой патетики, только работа. И вечные сомнения – все ли сделано достаточно хорошо?
Это – в крови. Много позже я узнаю, что семья Олега Викторовича отдала медицине свыше двухсот лет. Терапевтом был его дедушка Николай Григорьевич Чесноков. Свыше пятидесяти лет каждая проработали: лор-врачом мама – Лидия Николевна, и гинекологом - тетка Алиса Николаевна. Военным врачом был отец – Виктор Михайлович. Старший сын Олега Викторовича – Владимир, окончил мединститут, хирург, как и отец. Младший, Денис, учится в медицинском.
Позже я пойму, что можно писать эту книгу, но нельзя ее закончить. Я буду говорить с теми, кто учился и работал рядом с Олегом Викторовичем, кто лечился у него, и неизменно, в конце разговора, они будут подсказывать новые имена, телефоны: «Позвоните такому-то… такой-то… Они расскажут свое…»
Кому дать слово первому? Маме?
Лидия Николаевна Никифорова, врач, мама:
-Когда меня благодарят за то, что я воспитала такого сына, я чувствую себя неловко. Мне всегда было некогда, я же медик. До своей семьи руки почти не доходили.
Когда родился Олег, тяжело заболела моя мама Цейтнот – надо выходить из декретного отпуска, а мама умирает – онкология. Участковым терапевтом быть невозможно при таком положении в семье. Там прием, обход…. Я перешла работать на «скорую», чтобы можно было заезжать домой, делать маме инъекции
Олег с рождения был холериком. Не спал и пяти минут. Мама стонет, ей нужен укол. Тогда же не было одноразовых шприцев, надо скорее кипятить стеклянные… Введу лекарство, ей немного полегчает.
Мужа дома не бывало месяцами. Он тоже врач, военный. То на полигоне со своими солдатами, то на целине. Помочь некому. . После смерти мамы я собиралась вновь работать терапевтом. Это трудная работа – поверьте! Всю жизнь я не признавала талонов – принимала всех, кто придет на прием. Задерживалась в поликлинике до полуночи. Уже санитарки полы помоют, оставят мне ключ и уходят. А у меня в кабинете горит свет.
Позже меня отправили учиться на лора…
***
Сын всегда любил животных:
. - Помню кошку, это был кошачий подросток… Олег принес ее домой. Страшное существо, шерсть вылезла, шея складками.
Олег постелил ей в ванной:
– Мам, ее нужно лечить, - говорит, – Кто ж такую возьмет?
Повез он кошку в местную ветлечебницу. В ведро посадил, и фанеркой прикрыл, чтобы кондуктор из автобуса не выгнала. А там отказались даже осмотреть животное:
– Мы кошек не лечим, вам надо ехать в Тольятти…
В Тольятти спрашивают:
– Это ваша животинка? Нет… Ну и выкиньте, на улице таких тьма бегает.
Сын чуть не плакал:
– Мам, как же так можно? Они же врачи…
Он все это прочувствовал, это равнодушие - чтобы самому не быть таким.
Я дала кошечке щец на пробу, колбаски кусочек – а она не ест. Бросается на кусок, фырчит. Видно, что голодная, а проглотить не может – значит, у нее патология в горле.
Я принесла инструменты. Открыли мы с сыном ей рот, глянули, а там кость поперек глотки стоит, и за этим местом абсцесс образовался.
– Олег, будем вскрывать.
Сделали пункцию – и столько гноя вышло… Кошка сразу кушать начала.
Витамины мы ей прокололи – полный курс лечения, как человеку. И что вы думаете? Обросла шея. Олег искупал кошонку с шампунем. Пушистенькая стала, хорошая.
Она у нас жила месяца два или три, пока не сбежала.
Не так давно сын выходил ворону. У нее было что-то с крылом. Куда Олег только ни ходил – ее не принимали. А она росла, нужно было учиться летать. И Олегу дали адрес приюта для зверья. Я собрала ему в дорогу мешочки со старой крупой. Он не хотел брать, стеснялся предлагать такое. Но когда он сказал бабушке, которой привез птицу, об этой крупе – она так обрадовалась! Она же этих питомцев содержала на свою пенсию – никто не помогал. И сколько там птичек было – и с подбитыми ногами, и со сломанными крыльями… Жили, выздоравливали…
Каждый день, когда Олег приходит с работы, он спускается в подвал кормить кошек. Порою, в два часа ночи. Я заранее все сварю, приготовлю…
***
В школе Олег очень увлекался химией. Наше, семейное! Его учительница не только уважала, она его просто любила.
И нынче он отлично знает фармакологию, напишет формулу любого лекарственного вещества. Некоторые препараты совместимы, другие - ни в коем случае нельзя вводить пациенту одновременно. Олег умеет все нужное соединить, и – в капельницу.
Один раз, когда я дежурила в стационаре, лежал у нас парень лет двадцати семи. Возбужденный такой, уставший. У него была язвенная болезнь с сильнейшим болевым синдромом.
Я велела медсестрам сделать ему внутривенный укол, назвала лекарства. Утром молодой человек подошел ко мне счастливый – выспался… Дома я похвалилась Олегу.
– Ну-ка давай, садись рядом, - сказал он.
И начал писать формулы веществ, которые я вводила. И вышло, что в результате реакции получилась вода.
– Как же он мог у тебя спать?
***
Когда Олег только закончил институт… Иду, а навстречу медсестра Муругова. И говорит:
– Лидия Николаевна, мы такого еще не видели. Такой быстроты рук… Как Олег все делает – будто играючи…
Я подумала – она приукрашивает. Просто, чтобы я знала, что сын хорошо работает. Откуда ему владеть хирургическими навыками? Он только начинает.
А потом Мария Николаевна Рузанова – другая операционная сестра - слово в слово повторила то же самое. И тогда я поверила.
***
… Когда Олег поступал в ординатуру, он хотел попасть только к Ратнеру.
Георгий Львович Ратнер - хирург, педагог, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой факультетской хирургии Самарского государственного медицинского университета, председатель Самарского общества хирургов
Почетный член Шведского общества «Аорта», Почетный профессор Осакского университета, член ряда международных хирургических обществ, почетный гражданин Самары, кавалер орденов Ленина, Отечественной войны I и II степени и Дружбы народов, обладатель золотого академического «Оскара» — «За неоценимый вклад в культуру, науку и прогресс человечества», кавалер 7 орденов и медалей, Большой серебряной медали Кембриджа
Олег рассказывал о его больнице. В восемь часов там начиналась пятиминутка. Ратнер садился за стол. К его приходу хирурги должны были уже все о больных знать и доложить. Как пациент спал, какая у него температура, сколько раз мочился - это очень важно, и все это у них было записано…
Еще Ратнер заставлял хирургов зарисовывать операции в цвете: что делал, как швы накладывал – все… Такой был требовательный. А Олега всегда тянуло туда, где требования выше. Он мечтал:
– Если бы Ратнер взял меня к себе…
На собеседовании сыну задавали много вопросов. Олег к тому времени отработал хирургом лишь три года, а нужно было – пять. И его спрашивали по пятилетнему стажу: какие делал операции, сколько…
В конце беседы Ратнер отметил в блокноте его фамилию. И сын приехал домой такой счастливый…
***
Сейчас Олег много работает на поджелудочной железе. У него свои методы, разработки – он забросил их в Интернет:
– Этого нет в книгах, пусть ребята-хирурги пользуются.
А потом ему пришла тяжелая бандероль – статья попала в научный журнал, ему прислали экземпляры.
Вскоре после этого Олега пригласили в аспирантуру.
Он в совершенстве владеет английским, говорит практически без акцента. Когда бывает в составе научных делегаций – выступает в роли переводчика. Сказалось, что он несколько лет брал уроки у одного из лучших преподавателей в городе
И когда сын сдавал экзамен по иностранному языку в аспирантуру, услышал:
– Изумительно, свыше, чем «пять», но, к сожалению – больше «пятерки» - мы вам поставить не можем.
***
А онкологом Олег быть не смог. Слишком жалел пациентов. Ведь много безнадежных…. Он до последнего старался им чем-то помочь, успокаивал. Заказывал лекарства в Тольятти, где его все знают.
И говорил близким такого больного:
– Я завтра буду на работе, вы зайдите к маме, она вам отдаст препарат.
А потом больной умрет – и родственники проходят мимо Олега, не здороваются. Будто врач виноват в исходе – не вылечил…
Иногда я слышу, о сыне говорят «У него трудный характер, хмурый вид»… Но это работа трудная – а у Олега все написано на лице. И если он сосредоточен – значит, впереди серьезная операция, мрачен – значит, тяжелый пациент.
Олег перед сложными операциями заказывает в храме молебны. Берет у отца Павла освященную воду…
* * *
Один раз привезли пьяного мужика. Держит возле носа платок, кровь капает… Оказалось – носа и вовсе нет. Вернее, он его держит в руке. Черный такой, как уголек.
Оказывается, мужик этот нежно прощался с другом, обнимались-целовались, да еще - в частном секторе - на кучу антрацита падали, и никак не могли поднятья… И, в конечном счете, приятель в порыве чувств - откусил ему нос.
Это же не моя операция, это - косметическая… Звоню Олегу:
– Что есть силы беги сюда!
Он прилетел тут же, посмотрел и говорит:
– Не приживется.
– Ну, хоть попробуй.
Столько он возился с этим носом… В перекиси черноту отмыл, продезинфицировал. Нос стал белый… А потом стал пришивать. Позвонил, чтобы ему принесли микроскопические иглы, и так быстро шил…
Сперва было покраснение, отек.. А через два дня прохожу и вижу – мужчина в зеркало смотрится:
– Такого красивого носа у меня никогда не было.
***
Олег не оставляет человека до полного излечения. Уже и из хирургии больного выпишут – Олег придет домой, проверит – все ли благополучно. Нередко на свои деньги покупает лекарства. Камфару мою, которую я берегла для себя – ее уже сняли с производства – отнес своим тяжелым больным.
Помню, умирал один пациент. Олег менял ему белье, спускал мочу… У мужчин же это очень сложно, только врач может. А никто не хотел лишний раз подойти.
Я зашла в палату, и вижу – дедушка скончался. А Олег бреет его, мертвого.
***
Олег спит так мало… Редкую ночь его не зовут в хирургию. Начинаю его ругать:
– Не жалеешь себя, долго не протянешь… Это ж какие силы надо иметь – так работать!
– На себя посмотри, как ты работала… - говорит он.
И я замолкаю.
***
– Лидия Николаевна, а у вас получалось собираться всей семьей?
– Когда же? Сперва я училась в институте, потом начались приемы – как уже говорила, до самой ночи. Санитарки вымоют полы и принесут ключи: «Лидия Николаевна, закроете поликлинику…». Никому из больных не отказывала. Только спросишь порой:
– Да что ж вы пришли к полуночи?
– А я знаю, что вы еще в кабинете. Пришел домой, искупался, поужинал. Потом думаю – дай, схожу к доктору. Ухо плоховато слышит.
– Давно?
– Года два уже…
И Олег такой же. Безотказный. Работает быстро, красиво. И те, кого он оперировал, для него уже - как родные. В День медика с утра звонят:
– Олега бы Викторовича к телефону… Поздравить…
Он ведь, если кому-то плохо – все бросает и бежит. И страждущие, чуть заболит – к нему. И таких – весь город.
***
Школа
Надежда Урусова, одноклассница, ныне – инженер на ГЭС:
-Мы с Олегом учились вместе в школе № 7. И с первого по шестой класс сидели за одной партой. До четвертого класса он увлекался геологией, приносил в школу камушки, была у него такая коллекция, кто-то ему подарил. Мы их вместе рассматривали. С пятого класса - пошла у него медицина и так усиленно. Так что перед выпуском к нему даже обращались: « У меня вот тут болит, что это может быть? Чем полечиться?
Было время, у нас мальчишки с девчонками воевали, но у нас с Олегом всегда - нормальные отношения. Дома у него бывала, папу и маму знала.
Татьяна Наумовна Нейман, учитель:
Я познакомилась с Олегом, когда он учился в пятом классе. Я преподаватель немецкого языка, а второй язык у нас в институте давали – английский. И еще у нас там были краткосрочные курсы медсестер. Поэтому, когда я пришла работать в школу, директор обязал меня в рамках начальной военной подготовки заниматься с девочками – учить их оказывать первую медицинскую помощь, делать перевязки.
И был такой период, когда учительница английского уехала, и я ее заменяла. Седьмая школа занимает два здания, я бегала из одного в другое. И вот запомнилось: сижу в кабинете, а там еще носилки не успели убрать - мы с девчатами занимались НВП. И Олег зачем-то пришел ко мне, тетрадку, кажется, принес. Увидел носилки - и глазенки у него разгорелись. Мальчишки в десять – одиннадцать лет вообще не умеют тихо разговаривать. А он еще так воодушевился, залез коленками на стул, и стал рассказывать, что у него и папа и мама работают на «скорой», и он с ними ездит на вызовы. С восторгом говорил! И сказал, что тоже будет врачом.
Позже я видела, как он помогал учительнице английского – она вела клуб интернациональной дружбы – развешивать плакаты, прикручивать стенды.
А химиком в школе была Юлия Михайловна Шамаева. И Олег у нее, конечно, стал «звездочкой». Помню, проводили тематическую неделю. Ребята из начальных классов набились в кабинет химии, учителя пришли… Олег рассказывал и показывал опыты, для ребят они казались настоящими чудесами. Восторг был невозможный. Он руку чем-то смажет, проводит скальпелем, там будто кровь появляется. Дети потом очень долго вспоминали.
Потом я встретила на улице его маму, Лидию Николаевну, и она рассказала, как Олег лечил кошку. А я тогда всем услышанным делилась с домашними, пришла и говорю: «Вот это будет врач»!
Директор у нас в школе был очень строгий. Помню, разгорелся у них с Олегом конфликт. Наступало время летней практики, дети ее не любят, называют «отработкой». Олег хотел работать в больнице, а директор настаивал, что нужно делать ремонт в школе. И, кажется, настоял. Но Олег все равно все оставшееся лето проработал в больнице.
Потом, уже став врачом, он лечил моих близких. Мама болела тяжело, он ее устроил в больницу, сам выхаживал. Она упрямая была, только Олега и слушала, больше никого. Он велел ей пить столовую ложку кагора перед едой для поднятия аппетита. И она следовала этому совету, ей понравилось. И к папе я позвала Олега, когда уже совсем отчаялась. Это золото, а не врач.
Коллеги
Валентина Сергеевна Крестьянскова, в прошлом - старшая медсестра хирургического отделения:
- В те годы, что я работала, мы, сестры, Олегу Викторовичу звонили в любой час дня и ночи. Он приходил. А к кому я кинулась, когда у меня заболела крохотная внучка, в час ночи кричала, не переставая?... К нему… Он приехал сразу.
Никифоров (подбирает слова) … Он как медицинская энциклопедия. Оперирующий хирург, выучился эндоскопии, лапароскопии, колоноскопии. Прекрасный уролог. Владеет массажем, иглоукалыванием. УЗИ освоил, томограф – он умеет все. Подкован как фармацевт. Подойдет ко мне бывало: «Валентина Сергеевна, узнайте, в аптеке могут сделать такую-то мазь для больного?» И абсолютно точный, верный рецепт выпишет – фармацевту легко по нему работать.
Во втором часу ночи звоню ему – вызывают на фиброгастроскопию. Заезжаем за ним на машине скорой, и он тут же выходит. Спрашиваю:
-Как же вы успели? Я только что позвонила, а вы уже собрались…
- Я еще не ложился.
Он ночью сидит, читает медицинские статьи, потому что днем некогда.
На операции иногда по два-три раза за ночь приходилось вызывать. Дежурный хирург, если сложный случай, не имеет права один работать, нужно вдвоем. А Олег Викторович безотказный.
Помню, он знал все новейшие лекарства, с которыми у нас еще не работали. И с любым вопросом можно было к нему обратиться.
Хирургия – это особая статья. У терапевтов в стационаре чаще всего лежат хроники. А у нас привозят человека в тяжелейшем состоянии. Я в операционной не стояла, но я видела, что было потом, после вмешательства.
Потом выхаживаешь больного, как ребенка. От него и после операции отходить надолго нельзя. Олег Викторович не отходит. И видно, как человеку становится легче, он поднимается, ходит. Сперва по стеночке, потом уже сам. Глазки у него начинают блестеть. И уходит от нас уже такими бодрыми шагами
Если какая-то сложная болезнь, надо ехать в Самару, и если у Олега Викторовича есть знакомые в этой области медицины – он непременно договорится о консультации. И человек поедет туда, где его уже ждут. Ведь с нашими официальными направлениями люди целый день сидят в больницах, пока их примут. А тут насколько облегчаются мытарства.
Больные бывают разные. Иного трудно убедить, найти нужные слова. Ни разу я не видела, чтобы Олег Викторович сорвался.
И ведь – это не высокие слова – но действительно с каждым больным уходит часть жизни медика Почему настоящие хирурги, преданные своему делу, они сами не бывают здоровыми – у них и сердце, и сахар, и давление. Никто так не переживает за свою работу как оперирующие хирурги. Когда жизнь зависит от верного или неверного движения их руки, скальпеля.
А в Олега Викторовича такая вера у больных… Как во врача, в человека. У него это в крови – любовь к медицине и человечность.
Игорь Вячеславович Лягуша, хирург:
-С великим удовольствием скажу несколько слов о глубоко мною уважаемом человеке.
Его родители – настоящая интеллигенция. Сейчас уже забыли это слово. Интеллигенция – и какая! Врачи 70-х годов прошлого века, которые спасали людей своей квалифицированной помощью и профилактикой заболеваний. В пику тому, что сейчас происходит – нынче уже не столько врачи, сколько менеджеры услуг сомнительного качества и нуждаемости. А семья Никифоровых служила образцом порядочности и честности, и достойно несла почетное звание интеллигенции Жигулевска.
Олег Викторович – преемник своих родителей. Весьма рано сделал свой выбор. Лет в десять-двенадцать он уже был погружен в оказание медицинской помощи. Рос на примере отца, который в то время работал на станции скорой помощи.
Затем Олег поступил в Куйбышевский медицинский институт, входящий в тройку лучших медицинских институтов Советского Союза. И успешно его закончил. Но наряду с тем, что он оказывал практическую помощь больным, он окончил аспирантуру при мединституте, что дало ему возможность работать с профессорами и перенимать их опыт. И с тех пор, получая знания, навыки – он видел, что ему действительно необходимо, был способен отделить зерна от плевел – и принять к практике.
И до сего дня он постоянно совершенствуется и обучается – в государственных институтах усовершенствования врачей по всей стране. Опять таки – эти знания он берет в свою копилку, базируясь на опыте специалистов высшего класса. И все это применяет в своей работе. Эрудированный специалист не только в хирургии, но и в пограничных областях, без чего невозможен настоящий врач.
Как человек – он один из немногих, кто оказал мне психологическую поддержку, когда меня принудили к увольнению из хирургии Жигулевска. За годы нашей совместной работы в больнице - от меня Никифоров не зависел ни как от врача, ни как от администратора. И я испытываю к нему глубочайшее уважение. Еще раз поздравляю его с годовщиной 50-летия и желаю администрации города максимально использовать его знания и возможности в деле.
-Игорь Вячеславович, может какой-то конкретный случай… Вы же сами – один из лучших хирургов города. Столько видели…
Машет рукой:
-Миленькая моя, да этих случаев был – миллион! Я их сейчас только по операционным журналам вспомню. Но уважение к Олегу у меня неизменное.
Пациенты
Больной сердится, когда врач не говорит ему правды; о, он хочет одной только правды! Вначале я был настолько наивен и молодо-прямолинеен, что, при настойчивом требовании, говорил больному правду; только постепенно я понял, что в действительности значит, когда больной хочет правды, уверяя, что не боится смерти; это значит: "если надежды нет, то лги мне так, чтоб я ни на секунду не усомнился, что ты говоришь правду".
Везде, на каждом шагу, приходится быть актером; особенно это необходимо
потому, что болезнь излечивается не только лекарствами и назначениями, но и душою самого больного; его бодрая и верящая душа - громадная сила в борьбе с болезнью, и нельзя достаточно высоко оценить эту силу; меня первое время удивляло, насколько успешнее оказывается мое лечение по отношению к постоянным моим пациентам, горячо верящим в меня и посылающим за мною с другого конца города, чем по отношению к пациентам, обращающимся ко мне в первый раз; я видел в этом довольно комичную игру случая; постепенно только я убедился, что это вовсе не случайность, что мне, действительно, могучую поддержку оказывает завоеванная мною вера, удивительно поднимающая энергию больного и его окружающих. Больной страшно нуждается в этой вере и чутко ловит в голосе врача всякую ноту колебания и сомнения... И я стал привыкать держаться при больном самоуверенно, делать назначения самым докторальным и безапелляционным тоном, хотя бы в душе в это время поднимались тысячи сомнений.
В. Вересаев «Записки врача».
Галина Николаевна Грядунова, руководитель общественной приемной партии «Единая Россия»
-Я благодарна Лидии Николаевне Никифоровой за то, что она безупречным отношением к своему делу, необыкновенной человечностью, примером своим – сумела воспитать такого сына. Олег Викторович отдает душу, сердце, свои золотые руки - людям. Каждому из нас – простому человеку, попавшему ни операционный стол.
Вот картинка: он дежурит в приемном покое. Привезли человека. Он бежит смотреть – его ли это больной, не его… В это время звонят из хирургии: «Нельзя ли помочь?» Он даже не спрашивает как и что. Просто спешит туда, готов в любую минуту прийти на помощь.
У него такая позиция - я должен и я буду это делать. Не в угоду золотому тельцу, а на благо человеку - будь то ребенок, или старик немощный, от которого открестились врачи на приемах. А этот доктор не медлит, он бросается и спасает.
И не случайны овации в 2009 году, когда ему вручали премию «Народное признание». Ведь как проходят такие награждения? Сидит полный зал людей. Вызывают лауреатов. Каждого знают несколько человек в зале. Вежливые аплодисменты – раз, два, три – похлопали люди в ладоши, и тишина. А когда вызвали Никифорова… Не было того, кто его не знал, и наверное, не было того, кому он не помог. И это был какой-то шквал аплодисментов, обвал, лавина, овация. И она никак не могла стихнуть. Вот такая любовь народная, она о чем говорит? О самой высокой оценке человека, его труда.
Я сама оперирована несколько раз. Помню, лежала в палате на четыре человека. И каждый из нас хотел услышать из уст доктора не горькую правду, а какие-то особенные слова, которые его поднимут, подкрепят и исцелят. Олег Викторович заходит – подтянутый, аккуратный, собранный. Сосредоточенно-внимательный к каждому, даже простому случаю.
Вот лежит женщина, ей лет восемьдесят. Тамара Николаевна ее звали, за ней ухаживала дочь. Олег настолько чутко, внимательно ее выслушал, не пропуская ничего. Она спрашивает:
-Сынок, я буду жить?
Другого бы врача, может, покоробило бы такое обращение – «сынок». А он говорит:
- Ну что вы… что за мысли? Конечно…
Перевязку он мог бы поручить операционной сестре. Но нет:
- Я сам буду вас перевязывать.
Раз уж он ведет человека, значит - делает все сам. Своими руками.
Другая больная капризная. И для нее он находит нужные слова, чтобы подбодрить, вселить уверенность, жажду жить, даже если сам человек уже «сложил крылья».
А еще с нами лежала молоденькая девочка. Года двадцать два ей было, или меньше. Она после тяжелого аппендицита – вяленькая, квеленькая, кушать ей нельзя. Ей наговорили, что она останется инвалидом на всю жизнь. Я не сказала еще, что это было в старом здании хирургии, где прогнившие доски, старые кровати, сложнейшие условия труда. Особенно для врачей, которые отвечает за жизни. И девушку эту готовили к выписке, а она боялась вставать. И он так ласково с ней говорил:
-Да что ты… Я помогу, я все сделаю…
Он стоит у операционного стола пять.. шесть…семь часов – сколько надо. Он делает невозможное.
У моей знакомой развилась тяжелейшая форма диабета. А ей нужно было удалять желчный пузырь. Как она измучилась, отыскивая больницу, где ей не откажут! С таким сахаром брать на стол нельзя. В Самаре, в Тольятти называли сумасшедшие цены – сперва должно быть лечение, приведение в норму, потом операция.
Олег взял женщину на свой страх и риск, из уважения к её страданиям. Я хорошо запомнила этот день, ночь. Он был очень занят, проходило какое-то городское мероприятие, в котором он должен был участвовать. А тут тяжелейшая операция. И безумно жаркая июльская ночь. Оперирующий хирург – он может сдать смену и уйти. Дежурный врач заглянет: «Ну как у вас, все в порядке?» А Олег приехал пять раз за ночь: в девять, в двенадцать, среди ночи… И в семь утра он был уже у постели больной. Я такого не видела больше никогда.
Давид Яковлевич Чаусский, долгие годы главный врач городского профилактория:
- Мне приятно говорить об Олеге. Я знаю его только с лучшей стороны. Были случаи – я звонил ему, спрашивал: когда можно обратиться за консультацией. Он неизменно отвечал, что не нужно ждать, куда-то идти, он сам сейчас подъедет. Приезжал и привозил лекарства, осматривал, назначал лечение.
Когда я лежал в 2006 году на операции в Тольятти, у меня случился инфаркт миокарда. Несколько дней я провел в реанимации, а потом нужно было думать, как перебираться в родной город. Мои близкие обратились к Олегу. Он организовал транспорт, меня перевезли, положили к нему в хирургию и он очень грамотно, квалифицированно меня вел.
И это не потому, что я врач. Я тогда уже был просто пенсионер. У него ко всем такое душевное отношение, без грамма формальности.
Однажды ко мне обратился знакомый, пожаловался на урологические проблемы. Но я же не специалист в этой области. Я сказал: «Обратитесь к Никифорову, можете на меня даже не ссылаться, он вас примет». И впоследствии знакомый сказал, что Олег ему очень помог.
Был период, недолгий, когда он работал у меня в профилактории, совмещал. Занимался иглоукалыванием. И к нему всегда было море народа.
Любовь Ивановна Самодурова, учитель математики:
Это уникальный человек, мой ангел, благодаря которому я дожила до семидесяти лет. Я несколько раз оперировалась – сперва в Москве, а потом уже здесь, - в жигулевской хирургии. На перевязки бегала очень долго. От медсестер узнала про Олега Викторовича. Как-то ждала очереди на перевязку, и увидела – он идет. Потом разговорились, он о себе немножко рассказал. И дальше уже он меня «доводил до ума».
Позже я стала заниматься с его сыночком по математике. Я же учительница. Училка! Мне во все надо сунуть свой нос. Об этих занятиях мы с мальчиком Олегу Викторовичу не говорили. Но он знал, конечно. Всегда заезжал поздравить меня с праздниками, с Новым годом.
Я знала, что мне надо беречься. Но куда там! Я этого просто не умею. Перед Новым годом решила убраться: пылесос огромный таскала, диван двигала. До изнеможения. Часиков девять почувствовала, что плохо мне. Решила – от усталости, надо немного поспать. Легла на кровать, и телефон положила рядом.
И тут звонит Олег:
-Любовь Ивановна, я к вам заскочу на две минуты - поздравить….
Теперь я понимаю, что могла бы заснуть и умереть во сне. Если бы не положила рядом телефон. Если бы он не позвонил. Но я счастливый человек, мне всегда что-нибудь поможет.
Я говорю:
-Заезжайте, только мне очень плохо.
-Ну, если плохо, я тем более заеду, сейчас буду.
Приехал тут же, осмотрел меня, спрашивает:
- Как давно болит?
А у меня чувство, будто штырь в живот воткнули. И он своими медицинскими терминами начинает объяснять, что еще бы пара часов и …
Это было 31 декабря 2009 года. И вот уже пять лет я после этого живу, и поздравляю его по телефону смс-ками.
Он мне делал операцию шесть часов в новогоднюю ночь. Он мой спаситель, ангел-хранитель. Его нельзя не любить. Я его сыночком своим считаю, говорю: «Санек, у тебя есть старший брат».
Я смотрю, как Олег Викторович среди медсестер смотрится – ну красиво… Видно, что человек на своем месте, это его дело. Когда его юбилей отмечали, он принес в больницу торты, угощенье, и сказал сестричкам: «Я вас всех очень люблю, поэтому и хожу сюда каждый день».
Лидия Захаровна Шаронова:
- Такого человека нельзя отпускать из города. Я знала Олега с детства, он учился с моим сыном, я была в родительском комитете.
А потом, много лет спустя, мы встретились на улице, и он спросил: «Почему вы так похудели?»
Я поделилась, что очень плохо себя чувствую – язва желудка и еще не пойми что. Меня посылают от врача к врачу, и никакой надежды на выздоровление уже не осталось. Олег тогда работал в Тольятти. Он написал мне адрес, сказал: «Приезжайте, мы вас обследуем».
Я приехала, сдала все анализы, и Олег повел меня на УЗИ. Я боялась идти, не хотела. У меня с печенью непорядок, и всегда говорили столько страшных вещей, рассказывали, что все так плохо…. А Олег стал меня убеждать: «Не бойтесь, я пойду с вами, я сам все посмотрю, объясню вам …»
Он меня успокоил, ведь порой так важно - просто поговорить с человеком, чтобы ему стало лучше. Мне назначили лечение, Олег сказал - через два месяца нужно приехать опять, чтобы посмотреть динамику. Одно лекарство я не смогла достать, он его сам купил, привез. И я, как говорится, в своего доктора очень поверила, поэтому, может быть, и выздоровела.
Он регулярно звонил и спрашивал - как дела?
Я отвечала:
- Все отлично, спасибо, Олег Викторович, вы мой спаситель…
Он немногословен, но внушает такую веру, что все будет хорошо…что сама вдохновляешься от этого и постепенно выздоравливаешь.
Потом я заболела снова – грыжа позвоночника. Лежала больше года. И в Тольятти меня возили, и здесь невролог смотрел. А потом я осмелилась и позвонила Олегу. Он сразу пришел, посмотрел мои снимки и говорит: «Хорошо, будем лечиться». Договорился с кем-то и приехал за мной, чтобы отвезти в Тольятти. Я ведь почти не ходила, только с палочкой… Он подъехал к самому подъезду, разложил кресло, чтобы мне было удобно. В Тольятти врач со мной занимался. Олег возил меня к нему раза четыре. Потом мне стало лучше, и уже совестно было его беспокоить, я вызывала такси.
Олег звонил: «Как вы там? Лучше?»
А потом сказал:
- Теперь я сам буду вас лечить, я приобрел нужный прибор. И купил лекарства: они того же действия, что вы сейчас принимаете, но дешевле.
Он занимался со мной месяца четыре – через день. Я бросила палочку и стала ходить.
Он никогда не гордится собой, но все делает от души, и к нему проникаешься доверием. Самый чуткий, человечный доктор, самое доброе сердце. Я без слез не могу о нем говорить.
Даже такая мелочь… но ведь море состоит из капель, правда? В то время, когда он меня лечил, у меня сильно разболелся зуб под коронкой, опухла щека. Представьте мое положение: от боли даже думается плохо, хожу еле-еле. К кому обращаться? Олег Викторович тут же позвонил кому-то, и говорит:
-Вызывайте такси, езжайте в стоматологическую поликлинику, вас там уже ждут.
И правда, ждали, и помогли дойти до кабинета, и усадили в кресло, все сделали, удалили зуб…
Вот скажите, ведь другому доктору было бы все равно: зубы – это не его проблема. Нет, это великой души человек…
Ольга Ивановна Марченко, учитель:
- Мое первое знакомство с Олегом Викторовичем было не как с медработником, а как с папой. Он переводил своего сына в нашу школу – и пришел поговорить. Я сразу обратила внимание, какой это яркий человек, веселый, улыбающийся. Какой у него красивый мальчик!
Я хочу сказать, что есть такие люди, которые приковывают к себе внимание. Вы видели Олега Викторовича? Тогда вы должны понять. Человек еще ничего не сказал, только вошел, он сам, может быть, этого не замечает, но он обладает таким внутренним светом, как будто внутри него батарейки, солнышко.. Нельзя не задержать взгляд. У него очень глубокий, необычный внутренний мир, и так много в нем доброты, радостного отношения к жизни.
А скольким людям он помог! У меня матушка лежала на операции несколько лет назад. Она потом месяц - только о нем и рассказывала. Их человек семь в палате было. Входит Олег Викторович – безупречный внешний вид, белая рубашка, отутюженная. Внимание к старикам, со всеми на «вы», с улыбкой. И отношение к больным у него такое, родственное…
Когда я сама лежала в больнице – мне вел не он. Но он пришел, спросил о здоровье, сказал несколько слов, и ведь какие-то слова такие особенные нашел, нужные. Сразу радостно стало на душе. Такими людьми держится земля наша русская.
Владимир Константинович Гуськов, руководитель администрации сел Зольное, Солнечная Поляна:
- С Олегом Викторовичем мы общались и по «Единой России» - он член партии, обращалась к нему моя семья и как к врачу.
Очень хороший человек, добрый и специалист высочайшего класса. Всегда очень приятно с ним общаться.
Виктор Никифорович Шабаев
Лет семь назад появился в моей жизни доктор, которому я доверился и не ошибся. Это Олег Викторович Никифоров.
Дело в том, что приключилась со мной беда- онкология. После операции на кишечнике, вдруг дико заболел желудок, покоя ни днём, ни ночью.
Обратился я к Олегу Викторовичу с просьбой уточнить диагноз: это метастазы пошли или язва желудка- язва и раньше часто обострялась.
Доктор сам долго и тщательно делал гастроэнтероскопию, отправил материал на анализ. Я видел, как он волновался, читая результат, словно я ему отец родной. Сказал, что худшее не подтвердилось, но лечение предстоит долгое, выписал мне лекарства, уколы.
Помогло, живу и собираюсь жить ещё долго.
Как здорово, что есть у нас такой доктор, которому веришь, к которому можно обратиться в минуту жизни трудную.
Любовь Викентьевна Тимченко:
Так распорядилась судьба, что мой бывший ученик Олег Викторович Никифоров стал лучшим доктором и для меня, и для всей моей семьи.
С 80-х годов со всеми бедами и болячками бежим к нему, уверены: сделает всё возможное и невозможное. Если необходима консультация, как это случилось с дочерью, в кратчайшие сроки решит вопрос о полном обследовании в Самаре.
Я была удивлена, что у Олега Викторовича есть журнал, где фиксируются данные по каждому пациенту за многие годы. Он обо всех всё помнит.
Когда наш врач стал победителем в региональной акции «Признание», зал стоя приветствовал его долгими благодарными аплодисментами, вся моя семья была в числе аплодирующих.
Вместо заключения
Вся деятельность врача сплошь заполнена моментами страшно нервными,
которые почти без перерыва бьют по сердцу. Неожиданное ухудшение в состоянии
поправляющегося больного, неизлечимый больной, требующий от тебя помощи,
грозящая смерть больного, всегдашняя возможность несчастного случая или
ошибки, наконец, сама атмосфера страдания и горя, окружающая тебя, - все это
непрерывно держит душу в состоянии какой-то смутной, не успокаивающейся
тревоги. Состояние это не всегда сознается. Но вот выдается редкий день,
когда у тебя все благополучно: умерших нет, больные все поправляются,
отношение к тебе хорошее, - и тогда, по неожиданно охватившему тебя чувству
глубокого облегчения и спокойствия, вдруг поймешь, в каком
нервно-приподнятом состоянии живешь все время.
В. Вересаев «Записки врача»
***
У Анны Ахматовой была папка, где хранились посвященные ей стихи. Она называлась «В ста зеркалах». У каждого из авторов стихов сложился свой образ поэтессы.
И врач Олег Никифоров для каждого – свой.
Я, как и многие в городе, помню его с детства, с тех самых пор, когда он приходил к нам показывать опыты по химии. Весенний солнечный день. Мы — ученики начальной школы, обычно в такое время томимся: вырваться бы пораньше, в зелень двора...
Но вместо обычного урока сегодня — чудо.
Чудо являет юноша Олег — черноволосый и черноглазый.
Он рассказывает о средневековых монахах и показывает то, чем они зачаровывали и уверяли в своём могуществе поселян: сливает прозрачные жидкости из разных пробирок — а получается на вид — всамделишнее белоснежное молоко.
– А что крестьяне? — торопится Серёжка Шуваткин с первой парты.
– Крестьяне? — задумывается на миг юноша, — думаю, они очень радовались...
Звонок. Но навсегда остается память: черноволосый юноша — и чудо.
Позже, уехав из города, я знала только, что Олег Никифоров исполнил свою мечту и стал врачом. Кажется, хорошим врачом.
Потом у меня заболела мама. Это особая статья, когда тяжело болеют мамы. Мы привезли ее в городскую больницу Баныкина. С нею сидела сестра. Она и услышала первой страшные слова, сказанные после обследования:
- Нет, это не желчекаменная, тут опухоль…. Почти на сто процентов – злокачественная.
Мне трудно передать словами состояние ужаса и отчаяния, охватившие нас. В тот вечер, уезжая из больницы, я как-то не могла вдуматься, в какой автобус сажусь, куда еду. Пришла в себя и вышла на маленькой остановке, на лесной дороге. Сидела на лавочке и плакала. Врачи почти не давали надежды. Да и состояние мамы было таким, что сразу оперировать ее не брались. Надо было подготовить к операции, чтобы организм хоть немного окреп.
Но и этого не удалось. Ночь прошла тяжело. А на следующий день, может быть, в ответ на наши молитвы… Иначе как волей свыше я это назвать не могу.
Была пятница, вторая половина дня. Еще немного и доктора разойдутся по домам. Останется только дежурный – совсем молодой врач. Маму перевели в платную палату, чтобы без соседок, чтобы все время открытое окно. Ей все время было душно, а сесть она уже не могла.
Дверь в палату была приотворена, пусть тянет ветерком… Если бы не эта приоткрытая дверь…если бы не Татьяна Васильевна Русяева, которая не могла пройти мимо палат, не глянув, как там больные. К нам она сперва заглянула, потом вошла.
-Какая-то вы очень серая, - сказала она маме, - Дайте-ка я еще раз вас посмотрю
Прощупала живот, быстро вышла, и через несколько минут вернулась с главным хирургом:
-Тут перфорация.
Еще полчаса маму взяли на стол. Без операции, как нам сказали позже, она бы не дожила до утра.
Навсегда сохраним мы благодарность каждому медику хирургического отделения больницы Баныкина. Тем, кто делал операцию, кто дежурил первые трое суток в реанимации, сестричкам, делавшим перевязки.
К Татьяне Васильевне я еще вернусь.
- Если ваша мать перенесет операцию, восстановится, то еще какое-то время поживет, - сказали нам врачи
Через полтора месяца мы привезли маму домой. Что же делать, чтобы «какое-то время» продлилось как можно дольше?
В редакции со мной в то время работал талантливый фотохудожник Андрей Наронский. Бывший одноклассник Олега Вкторовича.
- Никифорова позовите, - убеждал он, - Врач от Бога! Если что-то возможно сделать – он сделает. Только я того… раньше ему позвоню. Протекцию составлю.
Позже мы поняли – это не потому, что Олег не ходит «к кому попало». Просто нагрузка столько велика, что иногда он физически не в силах успеть всюду.
С того дня, как он впервые пришел к нам, он и нашу семью «взял на свои плечи».
С чем только ни приходилось к нему обращаться!
И всегда помощь, поддержка его, были не просто полными. Они были безупречными. Даже в мелочах.
Страстно хотела дочка вдеть сережки. В салоне ей прокололи уши, и, видно, попала инфекцию. Одно ухо распухало на глазах. Куда идти, чтобы немедленно, сейчас помогли?
- Олег Викторович, можно к вам?
Поднимаемся по лестнице в хирургии. Олег выходит встречать нас, уводит с собой дочку. Через четверть часа они возвращаются. Олег передает коробку с ампулами:
-Это будете колоть дома.
Он ездил перевязывать Асю, когда до пролежней стерла она спину ортопедическим корсетом.
Ему можно было написать или позвонить, чтобы проконсультироваться по любому медицинскому вопросу. В любое время суток.
Очень цепкий, внимательный, думающий взгляд. Ну, кто сейчас скажет: «Рассказывайте…» Давая возможность вспомнить начало болезни, и пожаловаться на все.
Надо жить в маленьком провинциальном городе, чтобы в полной мере понять, что это значит. Когда не хватает врачей, и в поликлинике очереди, когда с более-менее серьезными проблемами больного отправляют в областной центр: а это и время, и нервы, и разлука с домом. Как бесконечно ценишь того, кто «без отрыва от производства» поставит тебя на ноги.
Сколько раз я вспоминала лучших сельских врачей, земских врачей, глядя на то, как работает Олег Викторович. Врачам этим пришлось научиться многому, далекому от современной медицины, но позволяющему оказать больному помощь «здесь и сейчас», подручными средствами.
Видела я, как сооружал Олег капельницу из стула и лыжной палки. Носил с собой фонарик, потому как частенько в городке отключают свет, и был вечер, когда он разыскивал иголкой вену, прижимая фонарик к щеке.
Сейчас, спустя несколько лет после нашего знакомства, трудно представить – как бы мы прожили эти годы без его помощи – даже в легком. Что уж говорить о трудных случаях!
От тяжелейшего воспаления легких он спас мою старшую дочку. Здесь подходит слово не «вылечил», а именно «спас». Болезнь развивалась стремительно. Вечером девочка еще чувствовала себя неплохо, а утром уже дышала с трудом, и кашель сделался кровавым. Мы не знали – довезем ли ее до Самары, спасут ли там.
Олег не отходил от Аси. Лекарства привёз сам. Участковая доктор наша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.
– Боже, какой он смелый!...
Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох. Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.
Мы уже понимали, что есть у Никифорова внутренний слух…какой-то особенный сверх слух - как у композиторов - к музыке, так у него - к болезни. Еще все хорошо, ничего не предвещает худого, а он уже говорит:
- Мне кажется, я еще буду вас смотреть.
И точно, болезнь принимает опасный оборот, им предугаданный.
И наоборот. В полную безнадежность, когда у страдальца и близких его - глаза квадратные от испуга – звучит шутка Олега Викторовича , его спокойные распоряжения.
И – какая же гора с плеч – у всех!...
***
Мама моя - операционные осложнения - иногда месяцами нуждалась в перевязках. И в это время Олег Викторович появлялся у нас ежедневно, или несколько раз в неделю – как было необходимо.
Мы видели его разным. Иногда он приезжал как мальчишка, на велосипеде, оставлял его за забором. Иногда возвращался с какого-нибудь мероприятия, заседания, торжественный, в строгом костюме. Но чаще всего заезжал – совсем уже вечером, на обратном пути из больницы. Иногда у него были силы говорить, в другой раз мы видели, что он смертельно устал, и лишнее слово ему произнести трудно.
Но неизменной была быстрота, с которой он работал. Этим можно было любоваться, подобно тому, как любуешься руками пианиста -виртуоза. Иногда он говорил:
- Нужно посмотреть в хирургии, в малой операционной. Поедемте. До машины дойдете? Я помогу…
Кто еще, скажите мне, стал бы возиться с моей мамой, которой почти восемьдесят лет, и которая «ходит по стеночке»?
Как сложно организовать такому человеку – биохимию или узи на дому.
***
Спокойствие. Оно приходит вместе с ним. С его стороны, оно, скорее всего, обманчиво. Он сам признался мельком, что даже назначение простой таблетки вызывает у него «бурю волнений и тревоги». Но всю тревогу он берет на себя. Сразу, в первые минуты, как только входит в комнату, наклоняется над больным...
И в эту минуту необыкновенно уместной становится его всегдашняя строгость, суровость даже...
Сколько раз, стоя возле маминой постели, глядела я на него расширенными от страха глазами, и ловила в ответ этот строгий взгляд. Ни тени - сюсюканья, обманчиво-бодрых обещаний... Только сосредоточенная мысль. Взгляд этот успокаивал необъяснимо. Растерянности моей он противопоставлял – знание, умение сразиться с болезнью, и даже в тяжелейших случаях – вырвать все же победу. Казалось тогда, что брошен ему вызов, и он принимает его, выходит на бой, как бы ни был грозен противник.
Вот так, как в лучшего из лучших воинов, верилось в него.
Рассеивались наши страхи, черным мороком сгустившиеся в комнате, расползались по углам. Становилось светло, и можно было уже дышать. Все оказывалось не страшно, все просто, надо только ... Он назначал лечение.
***
В больнице запускали компьютерный томограф. Помню, как ожидали мы пресс конференции вместе с самарскими журналистами, и циничный этот народ, не испытывающий особого почтения к чиновникам, как спешил - к нему, заметив в конце коридора! С каким неприкрытым уважением к нему обращались: «Олег Викторович...»
И позже старшая хирургическая сестра, у которой я брала интервью – перечисляла своих коллег, находя для каждого добрые слова. О нем же – слов найти не могла:
- Олег Викторович... ну это уже совсем... Я даже не знаю, что тут сказать... Он как академик на нашем фоне... как большой ученый... Тут ему равных нет...
***
Понимая, что это – один из самых ярких людей, образов, встреченных мною в жизни, мне всегда отчаянно хотелось напроситься и походить за ним по больнице, ближе присмотреться к нему – в деле, чтобы потом уже писать
Но все более засекреченной становится наша медицина, как, впрочем, и другие области жизни нашей. Говорю это, как журналист, отработавший четверть века. Теперь согласовываем мы материалы на самых верхах, и выходят они в итоге «тщательно пережеванные и обильно смоченные верноподданнической слюной».
Помню, хотела я описать рабочий день бригады скорой помощи. Тогдашний начмед разрешил съездить на один вызов. Девочки-фельдшерицы недоумевали: «Что ж за один раз поймешь?». Вызов оказался ложным.
Так что походить по больнице не удалось. Но видела я, когда Олег Викторович заезжал к нам – как велика была людская потребность в нем. Телефон его пел, не умолкая. И по улице идти ему не просто. То и дело встречные здороваются, останавливают вопросами, просят совета.
Все медики, которых я знала, через несколько лет работы – были уже пресыщены – болезнями, жалобами. Уже старались избежать лишней работы. Но никогда, ни разу не видела я этой пресыщенности – в нем. Он понимает, в полной мере понимает тревогу нашу за близких, он разделяет ее.
Символическая случайность: у машины его - номера службы спасения – 911.
То и дело перекрещивались наши пути. Сижу ли у нотариуса в приемной. Мужчина, ожидающий в очереди, достает телефон: «Олег Викторович, вы обещали мою маму посмотреть. Во сколько нам подъехать? Куда?» Пишу ли о девушке Ларисе, тяжелобольной, чтобы собрать деньги на ее лечение – и она рассказывает, как приходил к ней Олег Викторович, как лечил.
Всегда удивляла его объективность. У него могли не складываться отношения, он мог не симпатизировать человеку, но всегда отдавал должное как профессионалу, если человек того заслуживал.
Когда маму выписывали из тольяттинской больницы, мы заплатили в больничную кассу за операцию. Но не знали, как выразить благодарность Татьяне Васильевне. Без нее чуда бы не случилось. Я купила в магазине золотое сердечко. Потому что сердце у Русяевой действительно золотое.
Что же подарить Олегу Викторовичу? Хотя бы толику овеществленной признательности. Золотой крест…
Он улетал в отпуск. Через неделю вернулся, и крестик этот – уже освященный в Иерусалиме - положил на мамину подушку:
-Вы лечитесь, вам нужнее.
Лидия Николаевна Никифорова, врач, мама:
- В день рождения, с утра, Олега нет дома, как всегда, с утра - по своим больным, я принимаю звонки. Они идут потоком, и все говорят: «Передайте поздравления от нас. Это такие-то, он лечил нашу семью, он спас мужа, ребенка… Запомните фамилию, чтобы передать… Но разве я всех запомню…»
Город наш – ты жив такими людьми. Как держится ими и вся земля наша.