Беда пришла оттуда, где ее не ждали. У мамы обнаружили рак. Она сама приехала к Ане посоветоваться: делать операцию или нет. Вроде бы опухоль не злокачественная, но врачи говорят, лучше вырезать. Аня согласилась с мнением врачей. Тем более, операция должна быть под местным наркозом, просто вырежут этот небольшой кусочек, величиной с грецкий орех, и забудут о нем, пока не пророс дальше.
Сколько раз потом она упрекала себя, что отнеслась к такой серьезной болезни безответственно! Что отпустила маму одну справляться с этой бедой, что ее не было рядом, когда уже на операционном столе хирург велел срочно сделать еще раз пункцию, потому что ему показалось, что опухоль злокачественная, и операция в результате длилась четыре часа под общим наркозом вместо обещанных 30 минут под местным.
Если бы Бог дал ей возможность прожить жизнь заново, что бы Аня в ней изменила? Она часто задавала себе этот вопрос и всегда, в любом состоянии отвечала одинаково: она бы все пять лет, пока болела мама, была бы с ней рядом. Несмотря на то, что ей много хотелось бы изменить в своей жизни- она бы и замуж не вышла за Игоря, и не поехала бы в этот город за квартирой, и не делала бы аборты, и не изменяла бы мужу… Но все поправимо, кроме смерти. Особенно смерти такого человека, ближе которого нет никого на свете. Гораздо позже, через много лет, она прочтет у Антония Сурожского, как важно для умирающего человека, гораздо важнее, чем все лекарства, вместе взятые, чувствовать себя не лишним, а по-прежнему любимым. Просто сказать слово, просто посидеть рядом, почитать книгу вслух, принести любимое лакомство – и боль отступит. Это нужно не только тем, кто уходит, но еще больше тем, кто остается жить.
Нас к этому не готовили. Мы и жить-то не умеем, а уж умирать, тем более.
…У мамы удалили грудь. И началось настоящее хождение по мукам. Другие слова здесь не подходили. Рана заживала довольно успешно для такой операции. Но когда через месяц мама приехала в областной центр на обследование, оказалось, что на руке появились метастазы. Удалили. Через месяц - на другом месте. Снова вырезали. Поздно! Врачи не произносили это слово, они направляли ее на облучение, потом делали химиотерапию. А метастазы появлялись снова и снова.
Аня не понимала, что ей делать. Уходить с работы, переезжать к маме? А дети? А муж? А если ничего не делать, значит, пусть будет как будет? Сможет ли она жить после этого? Игорь молчал. Он самоустранился, как в ситуации с абортом. Дескать, это твоя мать, тебе и решать. Но при этом никакой помощи от него ждать не приходилось. Надо рассчитывать только на себя.
Вспомнилось, как несколько лет назад Аня с маленьким Егоркой поехала впервые на море, чтобы оздоровить сына. Они тогда остановились у Ольки. Та рассказывала о своих перипетиях с мужем, а заодно о том, что у нее болел отец.
-Мы прошли с ним все самые современные обследования,-откровенно хвасталась Олька.-Я бы не пожалела никаких денег, чтобы его вылечить. Но, слава Богу, все обошлось.
Аню резанула фраза насчет денег. Они с Егоркой приехали на курорт почти с пустым кошельком. Игорь обещал выслать деньги сразу, как получит, и сейчас она с нетерпением ждала перевод. Она впервые подумала: а если бы с ее родными что-то случилось, где бы она брала деньги? У нее не было никаких сбережений. Она очень экономно вела хозяйство, сама обшивала себя и детей, штопала носки и детские колготки, а денег все равно не хватало. Они жили тогда на одну зарплату Игоря, и практически каждый месяц занимали у соседки, муж которой работал на шахте. Позже, когда Аня вышла на работу после второго декрета, жить стало легче, но не настолько, чтобы шиковать. И вот это случилось.
Правда, мама абсолютно ничего у нее не просила, даже внимания. И это еще больше напрягало. Аня решила сама поговорить с врачами, чтобы реально представить ситуацию. Она как раз была на больничном, и если полететь самолетом, то можно обернуться за два дня.
Мама обрадовалась ей безмерно. Она только что прошла лучевую терапию. Лежала на постели бледная, сливаясь с цветом застиранных простыней, но когда увидела в проеме двери Аню, такая улыбка засветилась на лице, словно солнце засияло. Стало невыносимо стыдно. Что ж она за дочь, если за целый год ни разу не появилась в больнице? Но соседки по палате, видимо, были другого мнения об Ане: мама, наверно, постаралась рассказать, какая у нее замечательная девочка. Они с неприкрытым любопытством и симпатией разглядывали Аню, расспрашивали, предлагали покушать, она же с дороги. Поговорив 10 минут, Аня ушла искать лечащего врача.
Елена Николаевна оказалась довольно молодой и очень симпатичной женщиной с явно столичным акцентом. В разговоре это подтвердилось: да, она закончила в Москве Первый медицинский институт. Все больные были от нее в восторге. Несмотря на свой интеллигентный вид, Леночка, как называли ее между собой пациенты, не гнушалась никакой работы. Если видела, что срочно надо поменять белье, она, не дожидаясь нянечки, делала это сама. Поставить «утку», провести кого-то к туалету, напоить чаем или накормить с ложечки, если рядом не было родных, - все это Елена Николаевна делала легко и просто, как будто собственной маме.
То, что она сообщила Ане, было совсем плохо. Слабая надежда, что мама преувеличивает, исчезла окончательно. Все попытки врачей остановить рак не привели к положительному результату, он развивался катастрофически быстро.
-Что же делать?!-Аня расплакалась, не в силах скрыть отчаяние. Виски сдавливала тупая боль. Опоздала, опоздала, надо было сразу приехать, как только ей сказали об этом, а не через год. - Может, есть какие-то лекарства, которые вы не получаете? Скажите, я постараюсь все достать!
В стране был жуткий дефицит лекарств. Всякую ерунду приходилось выбивать с огромным трудом, по большому блату. К счастью, среди Аниных подруг была заведующая аптекой, и возможно, она смогла бы помочь.
-Нет, я не знаю другого лекарства. Во всяком случае, мы не получаем. Вот если бы вы смогли отвезти маму в Москву, в онкологический институт или диспансер. Это все-таки клиника специализированная, к тому же союзного значения, там оборудование последнего уровня. У нас ведь обычная больница, и мы лечим только то, что видим. А причина может быть разная…
Попасть в Москву, в единственный на весь огромный Союз институт? Это было нереально, тем более, что каждый день сейчас на счету. Главврач подтвердил слова коллеги:
-Мы называем это «злой» рак. Когда никакие способы не могут остановить его. Знаете, довольно много случаев, когда операция на ранней стадии давала очень позитивные результаты. На 10-15 лет жизни можно было бы рассчитывать. Но не с вашей мамой. Извините.
В чудодейственность столичного лечения он не верил. Везде одинаковые препараты. Да ведь и попасть туда невозможно. Он не может дать направления, потому что их больница принадлежит железной дороге, а это совсем другое ведомство. А самой у нее вряд ли получится…Он с явным сомнением посмотрел на Аню.
Всю ночь в гостинице она проплакала. Совершенно очевидно, что погрязнув в семейных разборках, она не приняла как должное, мамину беду, не подставила свое плечо, не привлекла все возможные силы и средства. Просто сделала вид, что это обычная болезнь, с которой человек и сам может справиться. Кто теперь может помочь в такой ситуации? Аня перебрала своих немногочисленных и не очень влиятельных знакомых, и заплакала с новой силой. Ждать помощи было неоткуда.
Вот так же было и с Егоркой. Когда растерянная, обессиленная Аня думала, что она не сможет все пережить, она мысленно обратилась к Богу:
-Господи, если Тебе нужна чья-то жизнь, возьми мою, но оставь моего ребенка. Я уже все видела, я знаю, что такое быть женщиной, женой, матерью, а он ничего не знает. Зачем же он пришел в этот мир? Чтобы сразу уйти? Оставь его, Господи.
Молитва ее была безыскусной и простой. Она не знала ни одного канонического молитвословия, даже «Отче наш». Но готовность жертвы и сила, с которой она просила помощи, пробили все препоны, даже бюрократические. Главврач детского отделения вызвала консилиум из медицинского института, что случалось крайне редко, и показала им Егорку. Что они говорили, что прописали, Аня не знала, но она поверила, что он будет жить. Раз все за него борются, значит, выживет и все будет хорошо.
Позже, когда Егорке было пять лет, она узнала, что у ее одноклассницы ребенок с таким диагнозом умер, и что вообще очень редко выживают дети с подобным заболеванием в младенческом возрасте. «Это провидение,-подумала тогда Аня.- Бог услышал меня». Но никому об этом не рассказала.
Теперь надо было спасать маму. И это тоже было под силу только Богу.
Утром Аня долго держала на лице полотенце с холодной водой, чтобы хоть как-то убрать мешки под глазами от слез, потом купила в гостиничном киоске темные очки и пошла в больницу. У нее было два часа до самолета. Она рассказывала всякие забавные истории про детей, пересказывала последний фильм, хотя на самом деле видела его несколько лет назад на кинофестивале, и всячески пыталась не подавать виду, что знает страшную правду.
Наконец, мама не выдержала:
-Так что вчера сказала Елена Николаевна? Ты же виделась с ней?
-Да, мы разговаривали. Сказала, что все идет как надо. Отдохнешь после химии, восстановишься и поедем в Москву, в онкологический институт.
Аня сказала это и не поверила, что смогла такое произнести. Куда они поедут? Кто их там ждет? Мама с трудом ходила по палате. Какая Москва? Которая слезам не верит? Господи, кто ее за язык тянул! Мама же должна понимать, что это невозможно. Но посмотрела в ее глаза и снова едва не расплакалась: мама поверила. Она не скрывала своего счастья и гордости: вот, смотрите, какая у меня дочь, и умная, и красивая. И все может. Никого отсюда в Москву не посылали, а Анечка сказала и отвезет.
-Конечно, я быстро поправлюсь. Вот еще пару дней и буду готова,-быстро выговорила мама. Наверно, чтоб Аня не передумала, не засомневалась.
Она проплакала все время полета. Нос и так не дышал, у нее было обострение гайморита, а от слез и высоты, еще и уши заложило. Аня сошла с трапа, ничего не соображая и как полуумная побрела в другую сторону. Ее догнали, посадили в автобус. В аэропорту Игорь ее не встречал. У них уже была машина, он знал, в каком состоянии и куда Аня улетала, и не встретить ее было жестоко. Нужно было добраться на трамвае до автовокзала, а там штурмом брать автобус, потому что в их городок ходили они безобразно редко. Раскалывалась голова, водитель отказывался брать ее без билета, в кассе билетов не было, а очередь тянулась на несколько метров. Аня теряла сознание, но все-таки уехала стоя.
Выяснять отношения с Игорем было бесполезно. У него всегда находились оправдания.
-Так ты же не сказала, чтоб я встречал, просто позвонила и сказала, когда прилетаешь…
Ну как на это реагировать? Послать на три буквы, и не больше. Что Аня и сделала. Она уже не была тем нежным цветком, который краснеет от нецензурной брани, случайно услышанной на улице. Она хоть и редко, но сама посылала Игоря подальше, чтобы как-то выплеснуть эмоции.
Неожиданно в гости пришла знакомая, с которой они давно не виделись. Слово за слово и выяснилось, что у нее в Москве живет очень влиятельная, хоть и троюродная, тетя, жена проректора первого медицинского института. Проректор умер, а тетя по-прежнему работает в какой-то лаборатории, хотя уже явно в возрасте. И дочь у нее врач, и зять - доктор наук, кажется. Да, у них можно остановиться на пару ночей. И вполне возможно они дадут Ане какую-то реальную зацепку за онкологический институт. Аня не могла поверить: неужели такое бывает? Только подумала и все складывается. Она расцеловала спасительницу: «Спасибо тебе огромное. Я завтра же еду в Москву» За один день оформила бесплатный отпуск: директор был удивительно мягок, все-таки он хороший человек. И вот уже поезд отстукивает километры.
Такой квартиры Аня никогда не видела. Сказать, что она была нестандартная во времена сплошного примитивного стандарта, который убивал любое творчество вокруг, это ни о чем не сказать. В квартире было три спальни, куда Аня не заглянула даже краем глаза, гостиная с раздвигающимися, как гармошка, дверями, длинная, как трамвайный вагон кухня без окон, холл с полукруглым столом, на котором стоял телефон, и высоченные окна необыкновенной формы. Пройдет 20 лет, но Аня эти два дня в семье столичной профессуры будет помнить с такой же благодарностью, как и в тот час, когда, уставшая, она засыпала на диванчике в гостиной, чтобы назавтра идти в институт.
Ей уделили максимально много внимания, насколько вообще эти люди были способны на такое. Даже купили торт «Птичье молоко». И когда Аня вежливо поблагодарила за чай с тортом, Мария Ильинична, так звали старую хозяйку, не выдержала:
-Мы не каждый день такой торт кушаем. Это Сергей специально для вас достал.
Зять Сергей на самом деле оказался доктором медицинских наук. Он был самой влиятельной фигурой в этой семье, поэтому среди своих знакомых стал искать выход на онкологический институт. Увы, единственный его приятель, который как-то косвенно имел к этому отношение, категорически отверг возможность помощи.
-Да там люди с направлением месяцами ждут очереди на прием. Вряд ли можно пробиться без блата. У меня, во всяком случае, его нет
Красивый и холеный доктор наук развел руками:
-Вы слышали, Аня? Я ничем помочь не могу. Простите.
Видимо, «Птичье молоко» было верхом его возможностей, по крайней мере по отношению к нежданной гостье.
Она все равно решила идти туда. Справа от входа в институт находилась регистратура. Аня наклонилась в окошко и сказала, что ей надо обследовать маму после онкологической операции.
-Давайте документы,-протянула руку регистратор.
-Как? Сейчас? Сразу?
-Ну да. Где больная? Где она?
-Я завтра с ней приду. А завтра можно?
-Да, зарегистрируем, поставим на очередь.
Аня поехала на телеграф звонить в больницу. Мама была еще там.
-Срочно выезжай, тебя ждут.
Вдвоем останавливаться у гостеприимных москвичей они не могли, потому что сразу было оговорено, что Аня приехала всего на один-два дня. А куда вести больную маму, которая еле двигалась? В гостиницу бесполезно. Там и в лучшие времена не было мест, а сейчас к юбилею Победы в Великой отечественной войне со всего Союза съехались ветераны, и гостиницы были переполнены. У Ани в записной книжки был телефон одного столичного журналиста, который учился с сестрой ее коллеги в университете. Она позвонила, и через несколько минут вопрос был решен. Когда Аня приехала в гостиницу, ей стало плохо: весь холл был заполнен командировочными, которых не могли разместить. А у нее никаких прав. Но она все-таки подошла к администратору.
-Я от журнала «Журналист».
-Оформляйтесь,-без всяких дополнительных вопросов администратор протянула ей анкеты.
Поразительно, до чего удачно все складывалось. Но когда они, наконец, оказались в институте, удача им изменила. Очереди в каждый кабинет, особенно на маммографическое обследование, были и в самом деле огромные, явно не на день-два. А мама, обессиленная после химии, еле двигалась. Аня стала искать кабинет директора по научной части. Опять же вроде случайно, но перед отъездом ей сказали, что директор химического завода недавно был в Москве именно в онкологическом институте, и у него, наверняка, есть там какие-то связи. Этот химический завод был единственным на весь Союз. Он уже тогда работал на экспорт. Когда они с Игорем распределялись в этот город на работу, такое знаменитое соседство тоже сыграло свою положительную роль. Значит, не такой уж и маленький этот город. Но с самим директором этого завода Евстахьевым Аня не была знакома. Он принадлежал к той высшей элите города, куда ей и в силу своего возраста, и в силу профессии доступ был закрыт.
Через какие-то десятые руки она все-таки вышла на него, и у них состоялся очень интересный разговор. Директор оказался типичным интеллигентом: образованным, воспитанным, с тонким чувством юмора. Он угощал ее необыкновенно вкусным чаем, а она понимала в этом толк: еще будучи студентами они с Игорем считались гурманами в общежитии, а в конце беседы протянул ей листочек с именем .
-Это директор по научной части онкоинститута. Когда-то, будучи молодым специалистом, он проходил практику в нашей заводской больнице. Славный такой был паренек, я уговаривал приехать к нам после окончания института, обещал ему сразу квартиру и машину, но он предпочел науку. И, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда у меня обнаружили рак, я позвонил ему, совершенно не надеясь на то, что сможем связаться. Ответила его мама, она же дала мне все служебные координаты. Я уже два года наблюдаюсь там, думаю, и вам он не откажет, если передадите от меня привет.
И вот теперь Аня стояла в приемной и холодела от слов молодой, очень красивой секретарши:
-Евгений Иванович на симпозиуме в Германии. Будет через две недели.
Какой ужас! Это астрономический срок. Их поселили в гостиницу максимум на три дня. И мама такая слабая, ей надо лежать, а не ходить по кабинетам, не ездить в переполненных автобусах и сумасшедшем метро.
-Не плачьте,- неожиданно мягко произнесла секретарша. Она явно сочувствовала Ане - Я все организую. Давайте вашу карточку.
В тот же день они сдали почти все анализы и прошли маммограмму. А через день, с новой выпиской в истории болезни уже ехали домой. В институте маму не оставили. Сказали, что врачи на месте все делают правильно. Аня поняла: это конец.
На прощание она принесла секретарше коробку конфет. Это все, чем она могла ее отблагодарить. Слава Богу, хоть конфеты в Москве можно было купить относительно легко. Везде по стране уже начинался перестроечный голод, когда с прилавков стали исчезать самые необходимые продукты.
-Почему вы мне помогли?-напрямую спросила она. –Я же видела, сколько желающих было воспользоваться Вашей протекцией.
-Знаете, есть такие наглые люди, что им не только помогать не хочется, но даже разговаривать с ними. А вы были так искренне расстроены. Это никогда не оставляет людей безучастными.
Странно было слышать такие слова от молодой и красивой женщины, явно обласканной судьбой. Но чем больше Ане пришлось сталкиваться с разными людьми, тем чаще приходили мысли, что хороших все-таки больше, чем плохих. И ей, Ане, почему-то все время везло на встречи именно с такими...
Тогда она не знала, что это только начало ее долгой и трудной борьбы за мамину жизнь. Она делала это просто потому, что дочь. Ни о какой жертве речь даже не шла. Просто надо, и все. Аня нервничала, если мама отставала от нее, когда они переходили с остановки на остановку, и с досадой поджидала: «Ну, как можно так медленно идти?!» Здоровая и молодая, она не понимала, каких нечеловеческих усилий это стоило больному человеку. Она не испытала в своей жизни даже сотой части той боли, которую мужественно преодолевала мама. О том, что на самом деле мужественно, первый раз Аня поняла, когда узнала, что мама стала пить настойку…мухомора. А потом фенол, этот жуткий химический препарат, даже запах от которого считался вредным. Но она так хотела жить! Так боролась за жизнь, что все литературные герои, известные по школьной программе, в подметки ей не годились.
(продолжение следует)