Пылает Украина, распаляя на кострах Майдана ненависть соотечественников. Больно смотреть на это разнузданное торжество зла. Страх, усыпленный годами спокойной и налаженной жизни, просыпается вновь. Смотрю на пожарища и словно заново переживаю такие же дни двадцать четыре года назад. Тогда моя семья жила в Душанбе. Это была наша Родина.
Начиналось все, так же как и на Майдане, по одному сценарию. Вначале социальное недовольство, для которого предлогов в нашей стране, как и в любой другой, хватало с избытком, вывело людей на площади. Потом недовольство переросло в политическое противостояние и открытую борьбу за власть. И так же, как на Майдане заполыхал город. Неделя бессмысленного кровопролития, жестокости, насилия, страха и осознания своей беспомощности тяжелым грузом легло на сердце всем, кто пережил те дни. Когда я была маленькая, я не могла понять выражение «обугленная душа», вычитанное в какой-то книге. «Как может обуглиться то, чего не существует?» - наивно думала я. В те страшные дни я поняла это выражение. И понадобилось много лет, чтобы эта рана затянулась. А сейчас, глядя на Майдан, она опять, как и много лет назад, кровоточит.
В 90-м году еще был жив Союз. По Душанбе поползли танки, мощными телами перегораживая улицы бесчинствующим толпам. В небе день и ночь барражировали вертолеты, отыскивая скопления людей и разгоняя их предупредительным огнем. Центр города, как паутиной, был опутан колючей проволокой со смешным названием «егоза». Из Москвы срочно прислали подразделение Альфа для охраны стратегических объектов, и через неделю, город стал приходить в себя. Помню, вскоре после этих событий мы праздновали 23 февраля. Солдат чествовали как освободителей. Наверное, вот так приветствовали наших солдат в освобожденной Европе – со слезами на глазах. Все: и таджики, и русские, и евреи, и татары несли в воинские части плов, лепешки, фрукты, цветы… У нас тогда не было национальностей. Мы все были равны перед страхом смерти. Этой кровавой недели хватило, чтобы люди десятками тысяч покидали обжитые места, разъезжаясь кто куда мог.
А потом не стало огромной империи, и война заполыхала с новой силой. К нам тогда, как и на Майдан, тоже приезжали «демократы», только не с Запада, а новоиспеченные, свои. И убеждали нас, живущих под свист пуль в горящем городе, что ничего страшного не происходит, это просто борьба за демократию, которая ведется в интересах народа, и нам нужно быть толерантными. Кстати, дочка одного из этих первых «демократов» теперь также яро отстаивает «народные права» уже на Болотной, подогреваемая ссудами с Запада.
Название этому кровавому побоищу, как и подобает, дали звучное: «Исламско-демократическая революция», где «демос», как и лозунги о борьбе за его свободу – был всего лишь прикрытием для стремления урвать кус пожирнее. Любая самая прогрессивная идея в основе своей всегда сводится к банальному стремлению обогащения. Те годы Гражданской войны, как ее тактично называют, а на самом деле самой настоящей резни с 1992 по 1997 годы стали еще страшнее, еще кровавее! Только уже некому было заступиться за мирное население. Пылал Душанбе и с ним весь южный Таджикистан. По реке Вахш плыли трупы несогласных с политикой сил, рвущихся к власти, канализационные колодцы были завалены растерзанными трупами, отрезанными гениталиями. Убитых считали десятками тысяч, а эмигрирующих – сотнями. Республика была залита кровью, и, казалось, не было сил, способных остановить эти зверства, мародерство, грабежи, насилие. Милиция не справлялась с толпами обезумевших от водки и наркотиков «борцов за свободу и справедливость». Своей армии у республики еще не было, 201 дивизия, остававшаяся в Душанбе, во внутренние дела суверенного государства уже не вмешивалась. А российские пограничные войска лишь охраняли рубежи республики. И только вор в законе Сангак Сафаров, который впоследствии стал народным героем, смог организовать и возглавить Народную армию, чтобы встать на защиту мирного населения. Силы, противостоящие друг другу, в народе тут же окрестили «вовчиками» (вахоббисты) и «юрчиками» (от имени Генсека Юрия Андропова).
В 1993 году мы жили уже в Северном Таджикистане, на моей родине. В 1990 году, сразу после событий в Душанбе, я уехала рожать к маме, а вскоре и мужа перевели работать из Республиканской Телестудии в Ленинабадскую областную. Мы наивно надеялись, что все еще утрясется, успокоится, и мы вернемся назад, в Душанбе. Тогда я не знала, что никогда больше не увижу ставшего мне родным города. Города моей студенческой юности, города, где я была счастлива.
В северном Таджикистане было тяжело, голодно, но хоть не стреляли. Высокогорный Анзобский перевал – единственная дорога из южного Таджикистана в северный, строго контролировался. Аэропорт не принимал рейсы из Душанбе. Международные рейсы теперь летали только до Худжанда (тогда Ленинабада). По железной дороге в Душанбе можно было попасть только через Узбекистан, который тоже не пропускал таджикские поезда. Других путей попасть в Душанбе не было. Так южные районы республики, где не прекращалась гражданская война, были блокированы.
И вот в такое тревожное время нам позвонили бывшие сослуживцы из Душанбе и попросили приютить на одну ночь офицера-пограничника. Он летел домой в отпуск, в Челябинск. Самолет улетал ранним утром из Ленинабада, и по-другому ему было не добраться из Куляба.
- Конечно, конечно, какие вопросы!
А через два дня появился наш гость. Молодой, красивый голубоглазый парень в новенькой, наглаженной как на парад форме с лейтенантскими погонами. На него невозможно было смотреть без улыбки: он сиял, облучая нас своим счастливым видом.
- Алексей, - представился он.
Мы смотрели на него с восхищением! Не знали, как ему угодить, чем повкуснее накормить. В наших глазах он был героем, охраняющим наш относительный покой.
- В отпуск летите? Наверное, по маме соскучились? – разговорились мы за столом.
- Нет, только неделю дали. Лечу за женой и ребенком, - поделился он своим счастьем.
- Как за женой? – опешила я. – Там же война!
- Ни вовчики, ни юрчики на границу не лезут. - Деловито разъяснил он мне положение на юге. - У нас своя работа, а у них – свои разборки.
- А на границе спокойнее, что ли?
- Бывают, конечно, стычки, но пока обходимся своими силами. В крайнем случае 201 дивизия на выручку придет.
- Ой, не знаю, в такое страшное время… - Покачала я головой. – Все оттуда бегут, а вы их в самое пекло везете. Подождали бы, пока все не уляжется…
- Да мы и так уже пять лет ждем. У нас любовь еще со школы. Сначала ждали, когда я институт закончу. Я ведь в Голицыно учился…
- Это под Москвой? – уточнил муж.
- Ну да. Только по отпускам и виделись. Женились, когда я на последнем курсе был. А когда мне к месту назначения ехать, у Ленки уже срок большой был, пришлось оставить ее с родителями.
- А сколько ребенку? – поинтересовалась я.
- Второй год пошел. Жена говорит, что уже забыла, как я выгляжу, а Сережка вообще папу ни разу не видел.
- Ну, она у Вас просто героиня! – восхитился муж.
- Или не представляет, что ее здесь ждет, - вздохнула я. – Ну, она не знает, что здесь творится, но вы-то? Хоть бы ребенка пожалели...
- Да если честно, - засмеялся Алексей, - Ленка мне уже условие поставила, что если не заберу их к себе, подаст на развод. Ревнует, дурочка, думает, что я тут кого-то завел.
- Самое время для романов, - засмеялся и муж, а сам толкнул меня ногой под столом, чтобы я сменила тему разговора.
Рано утром Алексей ушел в Аэропорт. От нашего дома до него было рукой подать.
- И чего ты прицепилась к парню со своими советами. «Подождали бы», - передразнил он меня.
- Ребенка жалко.
- А как же твой принцип, что муж с женой ни в беде, ни в радости не должны расставаться?
- Но не в такой же обстановке, когда не знаешь, что тебя ждет завтра, - возразила я.
- В конце концов, он не один там. Армия своих не бросит. Забыла, как в Душанбе в 90-ом, первым делом семьи офицеров на танках в гарнизоны вывозили?
- Да помню я все, - горько вздохнула я. – И что в этом хорошего?
- Получается, у них любовь сильнее страха. А ты бы поехала ко мне?
- С двумя детьми? – задумалась я. – Наверное, не поехала бы.
- Нет? – удивился муж. – Ты что, не любишь меня?
- Да при чем тут любовь?! – возмутилась я. - Она же все равно, что на фронт едет! Почему-то в 41-ом жены не ехали с мужьями на фронт, а ждали их дома с детьми.
- Но он же не воюет, а охраняет границу…
Мы еще долго спорили на эту тему.
Это было ранней весной, а 13 июля 1993 года республику потрясло известие, что на 12 заставу Московского погранотряда в 4 часа утра со стороны Афганистана напали свыше 250 моджахедов. Пограничники приняли неравный бой. Это была просто бойня. До восьми часов вечера по единственной дороге пробиралась к ним на помощь военная колонна. Дорога была заминирована. Ребята отстреливались до последнего патрона. В живых из погранотряда остались только 18 человек. Командовал отрядом моджахедов тогда еще никому не известный Хаттаб. Шестерым пограничникам было присвоено звание Герой России, четверым – посмертно.
Это был тот самый погранотряд, в котором служил Алексей. Но мы так и не узнали, что стало с ним и его семьей. Потому что фамилию его мы не удосужились спросить. А те люди, которые просили нас дать ему ночлег, к тому времени уже уехали из Таджикистана. Но чувство вины, что я так и не смогла убедить его не везти жену с ребенком на войну, возвращается ко мне, когда я смотрю на Майдан.
Почему-то о Гражданской войне 1992-97 годов в Таджикистане почти не упоминают. Словно и не происходило тогда ничего страшного. А ведь зверства, творившиеся в те годы, были страшнее, чем нацистские. За эти годы в республике погибло 60 тыс. человек, почти полмиллиона эмигрировали из республики. Местное население угоняли в соседний Афганистан, обменивая на деньги и наркотики. А про подвиг наших Российских пограничников на 12 заставе знают лишь очевидцы тех лет.
И так не хочется, чтобы история повторялась, и нашим детям пришлось выбирать между любовью и войной, что я готова, как мантру повторять, завещанное родителями: «Лишь бы не было войны»!
06.04.2014