В первый раз они решили пожениться в декабре. Был составлен список гостей. Заказано платье. Выбран галстук к костюму. Александрос был возбужден: если уж ты связался с официальным приемом, то упаси тебя боже, забыть пригласить кого-нибудь.
К примеру, тетушку свою из Ларисы, которая подарила тебе библиотеку своего покойного мужа, когда тебе было около одиннадцати лет. Или оператора, с которым ты снял фильм лет двадцать назад. Или актрису, которую сыграла главную роль в твоем ученическом фильме…
Упаси тебя боже забыть! Но если ты все-таки забыл, то, уж будь уверен, что этот некто станет дуться на тебя всю оставшуюся жизнь.
Конечно, Александрос женился не в первый раз. И даже не во второй. Имел двух детей от первого брака – мальчика и девочку. И дети его успели даже вырасти в юношу и девушку, пока он, их отец, упорно искал свое счастье.
Не думайте: Александрос не был ловеласом! Он был мечтателем. А мечтателям, как известно, всегда живется нелегко. Единственно, в чем ему действительно повезло, так это - дети. Они были любящими, внимательными и талантливыми. А вот с любовью…
С любовью не везло бедняге. Наверное, он не умел прощать. Вероятно, дело было именно в этом. Конечно, он жил тяжелой жизнью документалиста. Собачьей жизнью. Он тебе и продюсер, и сценарист и директор картины. Деньги, идея и дисциплина – вещи несовместимые. Но Александрос умудрялся все это совмещать и даже очень удачно.
А вот дома он жаждал тишины. И от женщины требовал понимания и тепла.
- Ну, где женщины, спрашиваю я тебя? – спрашивал как-то он своего закадычного друга. - Перевелись они, что ли?! Пропали как вид?
- Почему же сразу – перевелись? – вполне серьезно отвечал ему Михалис.
Он, Михалис, был женат на чудесной женщине, в браке был счастлив и не находил причин смотреть на жизнь пессимистично. Впрочем, Александрос не придал никакого значения словам друга. Да и не придавал никогда. Ему нужен был кто-то, кого он мог бы одаривать своими мыслями. Но это ведь не означало, что он должен был еще и слушать сам!
Все свои речи Александрос заготавливал заранее, на манер сжатого диска. Пока не закончится диск – он будет говорить и говорить. Вот и на этот раз он продолжал:
- Где те милые, душевные существа, что подают тебе шлепанцы, едва ты переступишь порог дома, и пока ты ешь, смотрят тебе в глаза ласково и снисходительно. И ты чувствуешь себя большим лохматым псом и умиленно виляешь хвостом.
- Воображаемым хвостом, - тут же поправил его Михалис.
- Такими были наши мамы и бабушки, - вдохновенно продолжал Александрос. – Ну а нынешние, так сказать, дамы, уподобились мужикам: курят, пьют и нервно лают в ответ на любое замечание.
- Моя супруга не пьет и не курит. И ругаться ей незачем.
- Надо признаться – ум у них есть. И они даже достигают немалых успехов. Но согласись, что горячий суп, поданный в тонком фарфоре и два ласковых глаза, смотрящих на тебя – все-таки, самое главное в жизни мужчины.
- После его работы.
На этот раз, Александрос вынужден был согласиться.
- Ты, конечно, спросишь меня – почему я выбрал Софию?
Михалис не горел желанием узнать, но кивнул, будто соглашаясь.
И Александрос в который раз рассказал ему, как он выбрал он Софию. Как они назначили день свадьбы и составили список гостей. Как она перевезла свои платья в его малюсенькую, но уютную квартирку в Колонаки. И как начались неприятности.
Собственно говоря, неприятности с женщинами всегда начинались, когда Александрос решался на совместную жизнь. Было в этом невезении нечто забавное. Он даже расхохотался, вспоминая все свои неудавшиеся попытки. Но особенно занимательной показалась ему история с русской девушкой Наташей из Петербурга.
Это случилось, когда он вконец разочаровался в европейских женщинах. Наташенька была интеллигентна. Такт, душевная тонкость, щедрость – всего этого было много в этой удивительной русской девушке. Познакомились они на Каннском Фестивале. А ровно месяц спустя Александрос уже летел за ней в Петербург с самыми решительными намерениями. Он решил для себя, что Наташенька – совершенство, которое он искал всю жизнь.
Все складывалось, как в старой доброй сказке: принцесса ждала принца в душной и тесной коммуналке, где она мыкалась со своим старым отцом самодуром. Принц приехал и увез принцессу далеко… в Афины.
На третьем месяце совместной жизни Александрос вдруг понял, отчего в сказках все кончается сценами из свадебного пира и короткой, но туманной фразой: «так они и жили долго и счастливо, пока не умерли».
Все началось, когда Наташенька попросила у него в долг.
- Шестьдесят тысяч евро? – взвился он. – Что ты собираешься делать с такой суммой? И что за иероглифы ты вычерчиваешь на бумаге уже третий день?
- Это план работы совместного предприятия, - пояснила она. – Вот это – начальный капитал, а это – расходы. Приблизительно шестьдесят тысяч. Ты бы мог мне одолжить эту сумму?
- И чем будет заниматься это твое предприятие? Снимать фильмы?
- Кому сегодня нужны мои фильмы? Шубы оно будет шить.
И она стала обстоятельно объяснять ему про дешевую рабочую силу, ввоз капитала, налоги и про бизнес вообще. Вот это последнее слово вывело его из себя окончательно.
- Для обозначения бизнеса есть прекрасное слово – предпринимательство. Но какое отношение ты к нему имеешь?
- Что плохого ты видишь в предпринимательстве? – удивилась она.
- Ты интеллигентная девушка. Почему бы тебе не заняться своим делом?
- Разве интеллигентному человеку не полагается однажды приспособиться к новым условиям жизни?
- Вот и приспосабливайся! Пиши новый сценарий!
- О Греции? Но я ничего не знаю ни о ваших мыслях, ни о ваших чувствах. О бывшем Союзе?
- Совсем неплохо!
- Разве кого-нибудь в мире интересует то, что происходит со мной или с моей страной? Разве кто-нибудь понимает, что целую жизнь, я строила замок на песке. А потом, вдруг, набежала волна и разрушила все. Все, понимаешь? Не только мечты мои. Жизнь, сущность мою.
И она взглянула на него своими синими холодными глазами. В глазах этих не было боли. Одна лишь твердая уверенность в своей правоте.
- Моя работа должна строиться на знании экономики и развития страны. А что знаю я о капиталистической системе? Ни-че-го. Поэтому мне нужно изучить капитализм изнутри.
- Чепуха! – закричал Александрос. – Пиши о разрушенных структурах. Это лучше, чем торговать!
- Я не знала, что ты – тугодум, - обиделась она.
Он хотел было объяснить ей, что прекрасно понимает ее проблемы. Но считал, что она должна справиться со своими трудностями самостоятельно, а не валить груз своих переживаний на его плечи. Но трудно было найти нужные слова. И он, неожиданно для себя самого, заорал:
- Вон из моего дома!
Наташенька взглянула на него со страхом, молча собрала свой чемодан и исчезла из его жизни навсегда, так ничего толком и не поняв. Совсем недавно Александрос узнал, что она живет в Касторье, занимается шубным бизнесом и даже очень удачно. Но это только насмешило его.
- Подумай только – шубы! – буркнул он себе под нос. – Уж Софула не способна на такие глупости.
Перестав смеяться, Александрос взглянул на Софию, сидящую на веранде. «Хороша, ах как хороша! - с удовлетворением подумал он. - И никогда ей не придет в голову просить у меня в долг!»
Но надо было работать! Он открыл сценарий, который вчера еще зачитывал Софуле. Просмотрел первые страницы… А где же третья?
- София! – позвал он.
- Да, - отозвалась она.
- Никак не могу найти страничку из сценария. Ты, случайно, не трогала?
Она задумалась.
- Посмотри в ящике стола, - посоветовала она.
- Перестань качаться в кресле, лучше помоги мне! - разозлился он. - У меня съемка через пару часов.
Она пришла и, действительно, пыталась помочь, мечась от книжных стеллажей к письменному столу и обратно. Напрасно, впрочем. Она не раз меняла местами его документы. Но сегодня был ответственный день. За съемочный зал было заплачено немало. Операторы ждали указаний. Техника стояла.
Александрос вышел из себя. Бросив поиски, он сел восстанавливать третий лист, время от времени посылая проклятия в адрес неумехи-Софии. Софуле были непонятны ни его трудности, ни его гнев. И пока он работал, сгорбившись над столом, она собрала вещи и ушла.
Прошло некоторое время. Александрос позвонил ей. И оба согласились, что вели себя глупо. Что вместе им хорошо. И тогда Александрос снова заговорил о свадьбе.
- Хорошо было бы обойтись без приемов, туалетов и списков! – сказал он. – Все следует сделать просто и элегантно. Поедем на Тинос, возьмем в свидетели Розу и Михалиса и поженимся на пляже.
- А я отменила заказ на платье, - растерялась София.
- Не понадобится тебе платье!
- В чем же я выйду замуж?
- В купальнике. Согласна? Тогда я звоню мэру, чтобы поженил нас на следующей неделе.
- Не говори ему про купальники! – попросила она.
Они купили новые купальники (не жениться же в старых!) и поехали в Рафины. По дороге из Колонаки в Халандри машина остановилась дважды.
- Машина не прошла и первой тысячи километров. Что это с ней? – Удивился Александрос.
Но когда «Ситроен» остановился в третий раз, он подумал: «Это – судьба!». Но к механику все-таки пошел. Тот исследовал мотор, отвинтил шапочки батареи, ткнул стержень в масло и пожал плечами:
- Машина в полном порядке!
Завели мотор. Поехали. Минут через пятнадцать «Ситроен» снова остановился. В порт они въехали перед самым отплытием корабля. Шпарило июльское солнце. Море серебрилось под его жгучими лучами.
- Будет буря, - сказали Александросу в кассе.
Он удивился, но билет все-таки взял. И «Ситроен» въехал в гигантское чрево «Пинелопы». Они заняли места на открытой веранде. Всласть поговорили о новых структурах современной прозы, вспомнили Кажанджакиса.
- Его преследовали потому, что он посмел выразить свое мнение о предметах запрещенных. Называли его безбожником только потому, что он воспринимал религию, как философию, а не как догму. Между тем, он глубоко верил в сущность, хотя не признавал деталей. Он слишком любил человека и болел за него душой!
В Каводоро их основательно укачало. Ветер был резкий, холодный. Волны переливались, как ртуть. Корабль то нырял в пучину, то выныривал. Наконец, появился порт Андроса, где волны яростно бросались на портовые постройки.
Александрос подошел к перилам, чтобы лучше видеть. Резкие, холодные струи ветра беспощадно били его по лицу, с издевкой трепали волосы и поливали морской пылью.
- Хочу сойти на берег! – неожиданно заявила Софула. – Мне не выдержать болтанки!
- Да не будет другой болтанки! – успокаивал ее Александрос. - Вся болтанка обычно бывает именно в проливе Каводоро.
- Хочу сойти! Хочу сойти! Хочу сойти! – лепетала испуганная София.
И вдруг рванулась вниз, в трюм. Александрос поспешил за ней. Автомобиль был припаркован в глубине гаража. Там, где стояли все машины, которые должны были выехать только на Тиносе.
Александрос вынул из багажника машины дорожные сумки и оставил ключи от автомобиля дежурному для Михалиса. Отель выбирали по принципу: чем скорей, тем лучше. София страдала от головокружения, Александрос – от бессильной злобы. Она решила поспать. Он отправился звонить.
Сначала позвонил Михалису, попросил встретить корабль и вывести машину на берег. Потом позвонил Панаетису, чтобы перенести день свадьбы.
- Я был уверен, что так все и произойдет, - сказал ему Дерасирас. – Говорил я тебе: пусть вас женит кто-нибудь другой. Мне все время попадаются пары, которым не суждено быть вместе.
- Ты думаешь, что мы так и не поженимся?
- Я знаю только, что с тех пор, как я занял пост мэра, я поженил две пары. Первая разошлась еще до того, как я их поженил. А вторая – через несколько месяцев.
- Почему же ты говоришь это мне?
- Потому что ты – третий.
- А это плохо?
- Судя по признакам…
В гостиницу Александр вернулся расстроенный. София спала. И он вышел снова, чтобы поесть. Сидя в таверне, он все размышлял о своих отношениях с Софией. Результаты размышлений разочаровывали.
На Андросе они провели два нескончаемых дня. Борей дул и дул. София плакала. Александрос изнывал от ничегонеделанья. В конце концов, они рассорились. Она осталась на Андросе. А он поехал на Тинос.
Родительский дом показался ему пустым и грустным. Тогда он попросил Михалиса приютить его ненадолго. Большой, светлый дом его друзей успокоил его. Часами сидел он на веранде и смотрел на покрытое барашками темновасильковое море. «Это судьба!» - думал он.
Через три дня Борей утомился. И жара упала на остров, не сдерживаемая более ничем. И тогда, внезапно, началось наступление бабочек. Мириады их носились в тщетных поисках пищи над высохшей травой, садились на фиговые деревья, на цветы кактусов, на шершавый вереск… и, как несомые ветром листья, улетали прочь.
По ярковасильковому морю плыли «Дельфины». Тинос сошел с ума: от бабочек, от тяжелого аромата вереска. После долгой зимней спячки пилигримы пошли в наступление на привилегии Господа нашего. Редкие туристы испуганно обнажали розовые ноги и нахлобучивали панамы на розовые носы. Лениво брели по солнцу купальщики.
С вечерней прохладой приходило облегчение. Туристы и пилигримы высыпали на балконы и набережные. По горячему асфальту неслись угоревшие машины и ошпаренные мотоциклы. Море пило голубизну неба до опьянения. И тогда, граница между ними стиралась, и большая голубизна смотрела Александросу в глаза.
Но вот на Сиросе включили свет, и сотни мигающих гирлянд обозначили границы моря. И тут позвонила София. Пыталась оправдать свое поведение. Но на Тинос приезжать отказывалась наотрез.
- Вернусь в Афины, - сказала она решительно, - со свадьбой ничего не получается. Даже природа – против нас.
- Ерунда! – сказал он. – Природа не решает: кому жениться, а кому – нет.
- Все подчиняется судьбе. И то, что с нами происходит, решила за нас судьба.
Он ничего не ответил ей. Но в душе был с нею согласен. Настроение испортилось окончательно. Все стало раздражать его: и вечерняя духота, и безбрежность водяного пространства и даже сладость воздуха.
Вечером обедали на веранде. Море было стальное и покойное, как старое венецианское зеркало. И по этому зеркалу, похожие на игрушки, скользили корабли, сверкая гирляндами огней.
- Я разочаровался в Софии! – пожаловался друзьям Александрос. – Так просто отказаться от любви! Как глупо! Глупо и больно.
Но в словах его не было боли, один лишь ущемленный эгоизм.
- Глупо, говоришь? Почему это? - с подозрением спросила Роза.
- Согласись, что женщина запрограммирована, дабы вечно хранить страсть живой.
- Ты бы лучше оставил женскую сущность и честно ответил – есть ли у Софии причина бороться за эту вашу страсть?
- Я люблю Софию. Если я правильно понял твой вопрос. Но…
- Так я и знала, что есть это «но»!
- У Софии есть два недостатка: она теряет мои бумаги и никогда не оставляет меня одного.
- Насчет бумаг не спорю: ужасно, если любимый не ценит твоей работы. Но не понимаю, зачем тебе вообще жениться, если ты все время хочешь быть в полном одиночестве.
- Не вижу ничего плохого в моем желании! – раздраженно отозвался он.– Почему ей все время надо быть рядом? Беспокоить меня ненужными разговорами? Увлекать в пропасть никчемных бытовых проблем?
- Да потому, что проблемы эти – часть нашей жизни, - сказала Роза, поднимая на него умные глаза.
- Я – киношник. Разве трудно понять это? Мне надо часами глядеть в небо, чтобы найти одно единственное слово. Мне надо прочесть тысячу страниц, чтобы отобрать нужную информацию. Мне нужно быть одному, чтобы работать.
Роза не перебивала его. Она ждала, что он все-таки скажет самое главное, самое заветное. Но как раз этого он и не собирался говорить.
В гавань вошел паром. Было так тихо, что они ясно слышали голос капитана, отдающего приказы: «Малый ход. Самый малый. Швартовать».
Александрос обиженно смотрел в пустую тарелку.
- Боже мой, как хорошо-то! – блаженно вытянув свое огромное тело в матерчатом кресле, пробормотал Михалис.
Александрос взглянул на него: чужое счастье вызывало у него зависть. Отчего счастливы эти двое, а не он?! Отчего счастье обходит его стороной?!
- Я не нуждаюсь в женщине каждую минуту! – вдруг заявил он.
Зачем он это сказал? Он и сам не знал. Хотя, нет, знал: очень уж ему хотелось испортить настроение Михалису.
- К счастью, я прекрасно готовлю, глажу и мою посуду! – добавил он. И вдруг, раздраженно выкрикнул, – И мне не нравиться делиться своими вещами ни с кем другим!
Он сам знал, как глупо все это звучит. Но зависть к чужому счастью душила его. И он не в состоянии был ей противиться.
- С твоих слов выходит, что это ты бросил Софию, – сказала Роза с несвойственной ей жестокостью. - По-моему, ты – невероятный эгоист!
Но нет, Александрос не считал себя эгоистом! Так он это ей и объяснил.
- Я знаю, что тебе нужно! – вскричал Михалис. – Тебе нужна независимая женщина.
- Были у меня и такие, - ответил Александрос. – Независимыми они были лишь на словах. Но как только я выразил желание побыть в одиночестве, разражался скандал. А я не выношу скандалов.
- Я тоже, - согласился Михалис.
- Разговор, как я вижу, приобретает фаллократический характер, - сказала Роза. – Пойду-ка я спать. Когда конференция кончится, соберите посуду и заложите ее в посудомоечную машину!
- Женщины! – возвел глаза к небу Михалис.
- Женщины! – отозвался Александрос, прощая другу семейное счастье за эти утешающие душу слова.
И в этом возгласе было все – и извечное презрение мужчины к женщине, и извечная их от нее зависимость… Может, существовало еще нечто… Ибо, веселье вдруг исчезло с лиц мужчин. Какая-то смутная мысль одновременно промелькнула в их усталых мозгах. Подумалось о цене счастья. О цене, которую каждый из нас платит, дабы почувствовать себя счастливым…
А над островом, между тем, вставала гигантская красная луна, разливая вокруг холодный призрачный свет.