А ГОРОД ПОДУМАЛ – УЧЕНЬЯ ИДУТ.
Неожиданно в Москве прогремела серия взрывов. Взлетали на воздух жилые дома. Заплакали и зарыдали матери и дети. Снова наполнились морги и больницы.
В ужасе люди не понимали, что же происходит.
Взрывы следовали один за другим.
Кто же устраивает эти террористические акты? Да еще так дерзко – в самой столице? Началось следствие.
Вдруг выяснилось, что в состав взрывчатки, при посредстве которой были взорваны эти дома, входят вещества, применяемые только в спецтехнике российских спецслужб. Нити потянулись наверх, к ближайшему окружению Кутьина.
И тут вдруг выяснилось, что это были учения. И даже отличившимся при проведении учений исполнителям были вручены правительственные награды.
Перепуганная общественность назначила комиссию по расследованию обстоятельств этих учений. Но вся депутация один за другим непонятным образом и в силу стечения каких-то таинственных обстоятельств вдруг погибла. Кто-то отравился, кто-то попал в аварию, кого-то застрелили.
Демократическая общественность и пресса прищемили свой «демократический» язык.
Оппозицию новой и молодой власти , как и было обещано, «мочили в сортирах». И слабое попискивание желтой прессы нестройным диссонансом заполняло информационное поле, вновь засеянное золотыми червонцами.
А одеревеневший мальчик вновь сидел с завязанным ртом перед столом, заполненным всевозможными яствами. Новоявленные кот Базилио и лиса Алиса с аппетитом пожирали все национальные богатства. Это были заводы, фабрики, леса, поля, природные недра, уникальные технологии, интеллектуальный потенциал и элита мысли, которой тоже торговали, и даже человеческие души – и те пошли в ход.
– Чем же заткнули рот деревянному мальчику? – Кляпом, на котором было написано «ваучер» и «приватизация». Рыночная экономика и демократия бельмами прикрыли глаза русскому народу. Вытянулись, подобные ослиным, уши, и на них жирно лоснящимся дёгтем написали бесы «гласность». Покрылись ослиной кожей ноги, на которых написали «беспринципность и разврат», а в руки всучили коптящую и зловонную головешку с надписью «демократия».
- Что с тобою сотворили, русский народ, кем ты стал?
Помер ли ты под забором от палёной дагестанской водки из непищевого спирта, или убили тебя на чеченской войне? Замучили тебя выродки - бандиты, когда ты поверил в сказку о рыночной экономике, и пытался честно торговать, или попы подослали киллера из уголовников, чтобы отнять у тебя квартиру? Или выбросили тебя из окна, инсценировав самоубийство, хотя поводов, вроде и не было? – Всё ты претерпел, и насилия, и унижения. Это тебе засовывали в задний проход веники и бутылки из- под шампанского, связывали ласточкой и насиловали в камерах. Это про тебя наглые и самоуверенные рыла вещали, что нет такого народа- «русские». Это тебя разбирали на органы, заворачивали в беляши и продавали в рабство и публичные дома. Тебе нагло подсовывали в темноте очередного «всенародно выбранного» президента и при этом громко смеялись, так что смех их доносился до твоего слуха аж из- за океана. А может, заснул ты сном богатырским, разрубленный на куски, и некому окропить тебя мёртвою водою, чтоб залечились твои раны, а потом и живою водою, чтобы срослись твои отрубленные руки и ноги, чтобы встал ты на ноги, расправил плечи свои богатырские? Чтобы крикнул ты криком богатырским и от этого твоего крика затряслась земля и посыпались скалы, взметнулись волны и двинулись со своих мест континенты. Чтобы присели от страха и обгадились наглые твои убийцы, чтобы к ним вернулось посеянное ими зло и чтобы на себе и на своих семьях они увидели вернувшуюся им печать смерти.
Какие слова нужны, чтобы воскрес ты, русский богатырь?
Какие дела?..
ОЛЬГА РОМАНОВА.
Ольга была обычной девушкой из Москвы. Как и все, училась в школе, играла на баяне. Ничего в ней не выдавало будущего героя, мученицу.
Вот только фамилия у нее была редкая – Романова. Да еще и отчество – Николаевна.
В детстве ее часто спрашивали – не родственница ли она того самого царя – русского. Девушка никогда не отказывалась и говорила: да, родственница. Я совершу подвиг, как и они, меня убьют, мне поставят памятник и на могиле у меня будет много цветов. Все улыбались и никто не верил ее пророчествам.
Да и действительно, ничего в ее жизни героического не было и даже не предвиделось. Она устроилась на кондитерскую фабрику, добиралась на работу трамваем или на поезде. Но все замечали тихий свет, шедший от нее, с ней хотелось говорить, общаться, и очень некстати объявлялась остановка, на которой ей надо было выходить. Собеседники глядели вслед и с сожалением провожали ее глазами. От нее всегда вкусно пахло конфетами. В общем, ничего героического.
Папа с мамой любовались на нее, когда она играла на гармони, и пели с ней вместе задушевные русские песни. Друзья и подруги души в ней не чаяли, а она ко всем относилась ровно, со всеми была на дружеской ноге. Вот только несправедливости она не выносила, а ещё не могла терпеть, когда обижали слабых, - всегда заступится.
Шоу в центре Москвы было задумано как шок - шоу для расслабленного жующего обывателя. Запредельно жестокое поведение боевиков стало для посетителей «Норд-Оста» полной неожиданностью. То, что показывали в боевиках, вдруг случилось с ними. Только не было супермена, который мог бы их освободить. Зато был парализующий страх – кого следующего изберут боевики для показательной казни на глазах у всех. И почему это не прекращается и никто не освобождает заложников?
Теперь шоу приобрело другую окраску и постепенно становилось понятным, что это представление организовано другими заказчиками и с другой целью – парализовать страхом этих непокорных русских. Откуда-то издалека вырисовывалось и звериное мурло заказчика этого шоу, живопитающегося флюидами страха и ужаса.
По сути это было генеральное сражение сил зла, выползших из ада, и трусливо тешащихся над детскими и женскими душами.
Неожиданно появился и долгожданный супермен в костюмчике, однако он выводил только своих соплеменников, случайно затесавшихся в толпу, причем его действия абсолютно не оспаривались убийцами. Складывалось впечатление, что боевики были даже обязаны ему подчиняться, этому номенклатурному певцу в парике.
Было очевидно, что за русских заступаться некому. На крики о помощи Изя Карлович показал жестом, что все будет нормально, т.е. каждого убьют в свой черед – не переживайте и не торопитесь – и спокойно удалился. Шоу явно удавалось.
И тогда Ольга Николаевна Романова, наблюдавшая за происходящим по телевизору, сказала:
- Ну все, хватит. Это надо остановить.
Она стремительно выскочила из квартиры, родители даже не успели ее остановить. Через весь город она помчалась спасать оказавшихся в западне русских людей. Проскочив заграждения, как пушинка, она взлетела по ступеням центра, напоминавшего своими очертаниями какое-то средневековое капище, и со властью закричала палачам:
- А ну-ка прекратите все это безобразие! А ну-ка, выпустите людей!
- А вы их не бойтесь! Выходите и идите домой! – громко и властно приказала Ольга оцепеневшим и перепуганным людям.
Все почувствовали какую-то вышеестественную небесную силу, заключавшуюся в ее словах. Как-будто пелена страха спала с глаз заложников. Малодушие у людей пропало. И появилось несгибаемое мужество и безстрашие, которые принесла с собой эта хрупкая молодая девушка.
Увешанные оружием и замотанные в черное тряпье боевики растерялись. У них пропал весь кураж. И не было никакого желания больше мучить и убивать этих детей, беременных женщин, этих сопливых подростков, но невидимый режиссер и постановщик всей этой мистерии не дал им уйти из игры, потому что и их собственные жизни им уже больше не принадлежали. Убийцы были потрясены мужеством русского духа и начали выпускать людей одного за другим. Теперь уже ими овладела паника и малодушие. Замысел организаторов шоу сорвался.
Они не выполнили своей задачи. Сломить русский дух им так и не удалось. Слабая русская девчушка оказалась сильнее их всех. Она не произнесла ни звука, даже когда ей выворачивали и ломали руки.
Как Ольга и предсказывала, она совершила подвиг.
Ей поставили памятник. И там всегда много цветов…
ВОИН ХРИСТОВ.
Самостийный семейный крестный ход организовался, как и все в нашей жизни, неожиданно. Так мы оказались на источнике святого мученика Василиска в Абхазии.
По дороге мы решили попастись в брошенных с момента абхазской войны садах. Райские красоты издалека вблизи оказались густо присыпанными пылью, опавшими и не собранными никем фруктами. Узенькая тропинка была сплошь покрыта огромными сливами, алычой. Ноги разъезжались на раздавленных ягодах.
- Вы зря здесь так запросто ходите, - послышался мужской голос.
На обочине дороги стоял человек и дружелюбно смотрел на нас. Он был невысокого роста, в клетчатой рубашке и светлых брюках.
- А что? – в ответ заулыбались мы. – Здесь кроме нас еще и медведи водятся? И тоже хотят вкусненького?
- Да медведи-то есть, - вздохнул он, - но не в этом дело. Здесь можно взорваться, - недавно пастух здешний взлетел на воздух, а грибнику ногу оторвало.
-Ух, ты! – в один голос удивились мы. - Неужели до сих пор война идет?
- Нет, с того времени осталось. И сады здешние недоброй славой пользуются. Кругом убивали. Абхазы не заходят сюда.
Мы стали потихоньку выбираться из роскошных плодовых зарослей. На пути лежало огромное корыто, простреленное, похоже автоматными очередями , и напоминавшее решето или дуршлаг. Видимо, за ним пытались спрятаться, но не получилось. Сразу потянуло тленом и пережитым здесь кем- то страхом.
- А вы сами- то не боитесь здесь ходить?
- А у меня глаз намётан. Кому война, а кому мать родна! -спокойно и с достоинством ответил незнакомец.
Почти сразу между нами установился духовный контакт, и взаимная симпатия. Вместе мы отправились на источник святого Василиска.
Незнакомец назвался:
- Федором меня зовут. Назвали так в честь Феодора Стратилата, когда иночество принимал.
Глядя на него, мы подумали, что с таким же успехом его можно было назвать и Георгием в честь Георгия Победоносца или Иоанном в честь Иоанна Воина.
Купаясь в источнике, заметили многочисленные шрамы и ожоги на его теле и спросили, не из кусков ли его сшил Господь?
- Нет, - ответил Федор, хмыкнув, и поскорее прикрыл рубахой свои раны. – Это меня в госпитале по кускам собирали.
- Что, на мине подорвался? – неуместно полюбопытствовали мы.
- Да нет. Тут покруче было. – и, выдержав значительную паузу, начал рассказ.
- Нас, нашу группу тогда забросили заложников освобождать. Дело было в одной из стран, промышляющих продажей людей. Заложников отбили и уже уводили домой. Но напоролись на засаду. Как потом выяснилось, - свой же полковник из штаба продал за двадцать тысяч долларов информацию.
-У-у, сучье вымя! – не выдержав, в сердцах произнесла Ленуська.
- Не ругайся, - заметил инок и продолжил свой рассказ.-Поняв, что попали в засаду, я отправил группу по запасной тропе, а сам принял бой. Врагов было слишком много. И поэтому они окружили меня со всех сторон. В конце боя вызвал огонь на себя. Меня потом из-под земли выкопали, из-под трупов – кусок мяса. Авиацией отправили в Питер в госпиталь. Там врач посмотрел и отправил в морг. И вот пошла моя душа по мытарствам. Вижу, - навстречу выходят Господь, Богородица и Николай Чудотворец. Они приветливо посмотрели и начали со мной разговаривать. Сказали, что умирать еще рано, потому что место мне хотя и приготовлено, но еще не уготовано. Надо было возвратиться назад в свое тело. Мне сказали, что Господь терпел свои страдания – и ты терпи, хотя будет очень больно. И они ушли, - растроганно вспоминал Федор. – А я оказался в морге, начал стонать. Сшивали меня по кускам.
- Тогда понятно, почему ты в монашество пошел.
- Ничего вам не понятно. У меня семья была. И дети. Офицер спецназа ГРУ. Учился в Шаолиньском монастыре, а потом в семинарии.
- Ого! – удивился Михаил. – А сколько же ты в монашестве?
- Уже четыре года.
- Меня переплюнул. Я всего три года продержался, пока не вышибли. Потом начнётся – чёрный список, и пошёл по скитам скитаться да по монастырям мытариться.
Инок странно посмотрел на нас.
– Я пытался в другой монастырь пойти, да меня в пути разворачивает и сюда. И так несколько раз. Видно, здесь сейчас моё место, - задумчиво заметил он.
- А нас тоже как-то завернуло сюда непонятным образом. Ехали в одну сторону, а попали в прямо противоположном направлении…
Инок снисходительно посмотрел на нас.
- А как же семья? – не удержались сунуть свой нос в дела ближнего мы.
Инок посмотрел отсутствующе, но рассказал.
- Мы тогда наладили казачий круг, форму пошили с лампасами, а тут и работа подвернулась. Сообщили нам, что сатанисты у нас в городе завелись, и назначили ночью шабаш на горе, недалеко за городом. Собрались ребёнка в жертву принести, кровушки человеческой попить. Мы сразу отправились на место, окружили их, ребёнка отбили, а этим отморозкам всыпали нагайками так, что мало не показалось.
- Надо было убивать всех, - не удержались мы в горячках.
-У меня уже крышу срывает, когда говорят об убийствах, - резко оборвал воин, и заметил нам: а как же по-христиански их было убивать, ведь они ещё могли покаяться?
-Эти не покаются, потом всё равно за своё примутся, - сказал Михаил.
Фёдор особо не спорил и как- то тепло посмотрел на нас.
- А потом жену мою убили прямо дома, и родители погибли. Я тогда взял пистолет, набил карманы плаща желудями, и пошёл всех убивать. Знал, кто это сделал. Много бы народу положил, кто меня остановит? - если бы не храм по дороге попался. Дай, думаю, зайду, благословлюсь сначала. А тут, как встал у распятия, и стою, не могу отойти. Упал перед ним на колени, рыдаю…- инок задумчиво склонил голову, покусывая ус. – А тут священник местный заходит в храм, меня увидел и сразу всё понял. Пойдём, говорит, покажу тебе что – то, да и завёл меня в подвальную гостиницу. Я -то зашел, а он за мной дверь захлопнул, а она бронированная. На окнах решетки, стены вот такущие, - развёл руками инок, и простодушно улыбнулся. – Поесть было что, а главное Евангелие я там нашел!, - уже широко улыбнулся инок.
- Ну и что дальше- то,- нетерпеливо спросила Ленуська.
- А дальше понял я многое, немного успокоился. Священник потом зашел, окликнул меня, а я и не заметил, как он вошел, - так углубился в Евангелие. Меня ведь и раньше монахом называли, а тут решил окончательно. Пистолет в сейф положил, пенсию поделил между детьми, а сам в монастырь подался. – Так закончил свой рассказ абхазский пустынник, и потёр шишку на ноге.- Эх, ещё чип бы из ноги выковырять, да боюсь взорвётся, - с сожалением добавил он, и стремительно скрылся за изгибом заросшей тропинки, махнув нам рукой на прощание.
( Избранные главы из романа "Там, где всё в цветах." )