3.
« …Я уничтожил кольцо — горизонта, и вышел из круга вещей, с кольца горизонта, в котором заключены художник и формы натуры. Это проклятое кольцо, открывая все новое и новое, уводит художника от цели к гибели, - писал Казимир Малевич в своем «Черном квадрате». - Воспроизводить облюбованные предметы и уголки природы, все равно что восторгаться вору на свои закованные ноги… Только тупые и бессильные художники прикрывают свое искусство искренностью… В искусстве нужна истина, но не искренность».
Особенно поразило Андрея вот это: «нужна истина, но не искренность».
- Но разве можно человеку познать истину? – размышлял он. - Истиной владеет Бог…
И спор он опять проиграл. Не мог Андрей быстро, на лету приводить нужные аргументы, отвечать на поток слов, в котором искусствоведша Акулина Ноготь топила его на глазах у всех собравшихся на вернисаже.
Сверкая черным, слегка косящим глазом, стряхивая сигаретный пепел о край блюдца с чашечкой кофе, она прихлебывала из неё и говорила, говорила, говорила тем птичьим языком, которому учат в университетах, на котором пишут искусствоведческие диссертации, но здесь, в этом темном подвале, язык сей понимали.
- Свободу художнику не должна ограничивать реальность… Художник апсалютно свободен, лишь его сопственное я – критерий и мера, этим и интересен… Художника коррелирует трансцендентальное…
- Ну, тогда знаменитое «Дерьмо художника» Пьеро Мандзони и есть высшее достижение? – не выдержал Андрей.
Присутствующие зашумели, кто-то откровенно засмеялся, услышав такой простецкий вопрос.
- Поехал, академик…
- А ты знаешь, за сколько это «дерьмо» продали на Сотбисе? – кто-то спросил Андрея.
- Понятия не имею.
- За сто двадцать четыре тысячи евро! – уточнила Ноготь.
Раздались аплодисменты.
«Да разве это критерий – за сколько продали? - думал Андрей. – Цена договорная, как договорились – так и продали… Причем здесь искусство-то?»
- Не понимаю, я бы рубля не дал, - упорствовал Андрей, жалея, что ввязался в разговор.
Он внимательнее посмотрел на присутствующих, - удивительные лица окружали его, - на каждом будто тавро уродства. У кого глаза в разные стороны глядят, у кого форма головы странная, ещё подчеркнутая обритостью до лысины, кто моргает как-то нервно, у кого уши локаторами торчат, а главному гуру – Вальдшнепу – только рожек на тыкве и не хватало…
- Мы должны войти в эмоциональный контакт с каждым человеком, - вещал уже Вальдшнеп, - будь то художник, или зритель, любитель или профессионал, наши личностные ощущения присутствия странного и неведомого должны быть переданы… Мы коснемся темы почти интимной – очищения духа через его демонстрацию…
Артпублика хлопала ушами и одобрительно кивала.
Под кирпичными сводами подвала от сигарет ли, то ли от каких-то испарений, воздух густел; Андрею хотелось скорее выйти наружу, но и закончить спор хотелось своим словом.
- Тогда и получается, что это ваше «неведомое», вываленное на всеобщее обозрение, - и есть… искусство? – недоумевал Андрей.
- Современное искусство не связано рамками.
- Все остальные выдохлись…
- Нет свежей струи, а наше - живое, отвязное.
- От чего отвязное? «Отвязная» душа разве может жить или интересовать кого-то? – возражал Андрей.
- А нет ее, души-то, - прищурился Вальдшнеп. – Эй, эй, душаааа, ку-ку.… Нет ее! – сказал, как отрезал, - но есть ВОЛЯ, моя свободная воля художника. И эта воля – вот она.
Гуру, скрестив руки на животе, начал задирать на себе свитер, под которым ничего не было надето. Потом встал и расстегнул ремень на мешковатых брюках, - портки легко свалились на пол к ногам; он переступил через них и направился к стене подвала, где виднелся, кем-то заранее вертикально укрепленный обруч. Там он спустил трусы, швырнул их в угол, вылез из растоптанных шузов на босу ногу и встал в обруч, раскинув руки и ноги.
- Я - золотое сечение Леонардо, такова моя воля, - в наступившей тишине негромко заговорил Вальдшнеп.
Тишина сохранялась не долго, - раздались аплодисменты, кто-то кричал – «Браво!»; кто-то издавал носом хрюк, как бы смеясь; Акулина Ноготь поперхнулась кофе…
- Гений, гений, - давясь сквозь перх, утробно вещала Акулина.
Андрей смотрел на жалкое, бледное тело сумасшедшего городского жителя, демонстрирующего свою «волю», и ощутил, что к горлу подкатывается тошнотный комок.
Скорее уйти отсюда, глотнуть свежего воздуха, увидеть не галогенный – солнечный свет. Он выбежал на улицу, но из сетчатки глаз никак не исчезал бледнотелый гуру. Будто дьяволову печать поставили Андрею в подвале. Он стал смотреть сквозь полуприкрытые веки прямо на солнце, чтобы выжечь страшную печать, и постепенно она бледнела,и, смещаясь в сторону, растворялась. Андрей потряс головой, и страшный образ исчез.
Ноги сами несли его дальше от мрачного подвала, легко пройдя под горку, Андрей оказался на берегу Яузы: по этому берегу автомобильная пробка стояла в Центр, по другому – из Центра; пахло бензином; мутная, густая вода, умерев в бетонном ложе, почти не двигалась.
Когда-то Андрей мечтал дойти до истока, чтобы посмотреть начало городской жилки, - наверняка там, в Лосином острове, бьёт родничок хрустальный, опрометчиво выскочивший из недр земных, тысячелетия питавший жизнь по берегам, а ныне пленённый и убитый мегаполисом, но там-то, в самом начале, наверняка жизнь не умерла ещё. В голове рисовалось болотце с неподвижно стоящей серой цаплей. Цапля-часовой у вечной воды.
Да откладывал всё поход …
Он быстро шел набережной реки, и за поворотом, будто с неба упал, возник храм Архангела Михаила. Пройдя несколько метров вперед, Андрей увидел и Спасский собор, - дивный, в простоте своей. На высоком берегу чистейшей когда-то Яузы ученик преподобного Сергия игумен Андроник, вознося молитвы Богу, выстроил сию духовную обитель - Спасо-Андроников монастырь. Повыше, поближе к Богу выбирали место древние. Творил здесь и великий Рублёв.
« Что же нынешние-то прячутся в подвалы да катакомбы? К кому хотят быть ближе? – размышлял Андрей. – Стоит вон монастырь, будто часовой, не даёт расшвырять камни, собранные шесть веков назад. Не по клыкам оказалась скрепа духовная…»
В мастерскую Андрей вернулся к концу дня. Неприятный осадок в душе остался после подвального вернисажа. Работать не хотелось. Он подошел к книжным полкам, взял том Казимира Малевича:
«… Я прорвал синий абажур цветных ограничений, вышел в белое, за мной, товарищи авиаторы, плывите в бездну, я установил семафоры супрематизма… Я победил подкладку цветного неба, сорвал и в образовавшийся мешок вложил цвета и завязал узлом. Плывите! Белая свободная бездна, бесконечность перед вами…» - звал за собой автор «Черного квадрата».
Видел ли он оттуда нынешний подвал, царство Вальдшнепа и Акулины Ноготь, думал ли, что этим подвалом и закончится «белая свободная бездна»?
Черным квадратом безумец хотел победить Солнце, не задумываясь о последствиях.
- Но нет в природе никаких квадратов - ни черных, ни белых!... Мiр Божий округл, мягок, уютен и добр… «Проклятое кольцо горизонта», которое пожелал разорвать неистовый Казимир, на самом деле не разрываемо…
Сам с собой разговаривал Андрей, постепенно успокаиваясь и утверждаясь в собственной правоте.
В дверь мастерской стукнул три раза сосед.
-Не заперто, Леня, заходи.
- Где это ты, старичок, весь день пропадал? Я уже дважды приходил, а тебя всё нет и нет.
- На вернисаже. У Вальдшнепа.
- Чего это тебя понесло к ним? Инсталяции дурацкие решил поглядеть? Брось, старичок, пустое. Денег они тебе не дадут, там все бабки между собой давно поделены.
- Да я так просто, решил посмотреть сам, а то пишут про них, восторги льют, дай, думаю, - гляну.
- Ну и как? Посмотрел?
- Чуть не стошнило…
- Во-во… А читаешь что?
Лёня подошел к столу, перевернул книгу обложкой:
- Ничего себе! И охота тебе голову забивать.
- Понять хочу, - ну, откуда они такие взялись? Из «квадратов», видать, возникают. В головах они, квадраты эти. Чисто ведь умозрительное понятие. Но на квадрате далеко не уедешь. Подумай - всё, что двигало человечество вперед, взято из природы… Всё вписано в круг, в купол…
Тут Андрей вдруг вспомнил лысую голову Вальдшнепа, - как выпирали на ней два бугра, будто внутри не умещались и лезли наружу углы квадрата, - вспомнил и рассмеялся, - ну, да, в головах… тупых…
- А как же икона прямоугольная? - возразил Лёня.
- А что икона? Доска рукотворная прямоугольна, но изображение, если боговдохновенное, образует круг… Или сферу. Композиционно-то…
Андрей отодвинул книгу, зажёг «мышкой» монитор ноутбука, набрал в яндексе «Троица» Андрея Рублева, и в полумраке мастерской золотом вспыхнуло творение гениального монаха.
- Смотри, как Рублев вписал Ангелов вокруг стола: они же в кольце, и границ прямоугольных как бы и не видно. Как круги по воде расходятся волны от чаши на столе. Руки, лики, архитектура, дуб… Волны благодати пронизают пространство. Вот ты представь себе, как наши предки смотрели на икону, и глаз впитывал эти волны, да ещё звон колокольный… Человек попадал в удивительное пространство.
Лёня достал пачку Malboro, ловко щёлкнул ногтем по дну, поймав губами сигарету, прикурил от спички.
- Мы, художники, сидим, будто в камере-обскуре… - продолжал Андрей. - Прикинь, Леонардо ещё занимался ею? Очень она его интересовала: почему вдруг лучи света, проникая через маленькое отверстие, рисуют реальную картину на противоположной стене?
- Ну да, чего-то проходили, припоминаю.
- Вот и монах-иконописец проекцию мира, но мира другого, горнего, видит на доске. Да не всем эта проекция открывалась… не всем… только избранным… Ещё отец Павел Флоренский говорил: « Есть Троица Рублёва, следовательно, есть Бог». Понял ты, что я хочу сказать?
- Мудрёно, старик. Но… пожалуй, прав.
Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2014/04/09/2331