Кот помойный

Елена Горяинова
Рассказ «Кот помойный».

Однажды раздался звонок, и женский голос сказал:
 -Здравствуйте, а мне нужна Оля!
- Я вас слушаю, - ответила я.
- Мне очень нужно с вами увидеться, поговорить об одном человеке. Это очень важно, и только вы сможете помочь. Прошу вас!
- Да, пожалуйста, если я действительно смогу вам помочь.
- Можно я приду к вам домой?
- Ну, приходите и поговорим!
 Она спросила адрес и время. Я все ей объяснила, назначила время.
Вот такая я была открытая и простодушная: приходите! Мне было 27 лет. Позже мой супруг сильно негодовал: «Как так можно! Неизвестно кому назначить встречу дома!». Сейчас я думаю, что так бы не поступила. А это был 1984 год, еще перестроечный  «джин из бутылки» не был выпущен. Вот-вот должна была начаться перестройка. Пока еще был у власти кто-то из старцев, кажется, был первым секретарем ЦК КПСС Черненко,  и на наши головы еще не было обрушено столько информации, после переваривания которой даже самый беспечный человек становится подозрительным и осторожным. Тогда начеку были только те люди, которые по роду деятельности соприкасались с негативной стороной жизни: к примеру, сотрудники правоохранительных органов,  к коим мой муж и относился тогда.  «Может, это кто-то из родственников арестованных мной уголовников или их подельники хотят устроить какую-нибудь провокацию, а ты вот так просто: приходите, очень рада буду!», - возмущался мой муж - старший оперуполномоченный уголовного розыска. И был прав, даже тогда я поняла, что, простите, как сейчас сказали бы: «Лохонулась!».
Как бы то ни было, эта дама пришла, и я ее впустила  в квартиру, как самая добродушная хозяйка с полной готовностью помочь  всем, чем смогу.
Это была обычная пожилая женщина. Дома кроме меня были еще моя мама и маленький сынишка. Он спал в нашей спальне в своей кроватке своим дневным крепким младенческим сном. Он спал один раз днем, но зато долго -  часа 4. Я провела даму в гостиную, села в кресло, а гостье предложила сесть на диван напротив. Мама присела в кресло сбоку от нас. Дама обратилась ко мне:
- Вы знаете такого Павла Отвертышева?
- Да, конечно. А в чем дело?
Тут я должна сделать отступление и рассказать об этом персонаже подробнее. Павел Отвертышев был старым знакомым мужа.  После окончания юридического факультета университета муж мой попал на службу в армию офицером. Тогда была такая система набора на службу в армию в офицерский состав выпускников высших учебных заведений. Называли таких офицеров «двухгодичниками», т. к. они должны были служить в армии 2 года, а далее они могли выбрать: служить дальше до военной пенсии или вернуться в гражданскую жизнь?
Не думаю, что мой супруг в то время мечтал служить. Хотя в его биографии все же было время, когда он хотел стать офицером. Еще до поступления в университет, он собирался поступать в пограничное училище, но не смог пройти медицинскую комиссию по зрению, т. к. у него хоть слабая, но все же была близорукость. Так , может, наконец, дипломированный юрист решил осуществить свое давнее желание стать офицером, воспользовавшись такой возможностью пойти в «двухгодичники»? Но нет, к этому времени он собирался работать по специальности. Однако, обстоятельства, как и бывает в жизни, вмешались и  все же сделали его офицером. А дело было вот в чем. Муж, который, естественно,  в это время еще не то что не был моим мужем, а даже и не знал о моем существовании, со своим другом и соседом по комнате университетской "общаги" Сережей Макаровым были обвинены прямо перед самым окончанием «универа» ни много ни мало в пропаганде фашизма. И всего лишь из-за какой-то картинки - страницы, вырванной из "гэдээровского" журнала. Журнал то был немецкий социалистический, а вот изображены на нем были  солдаты то ли вермахта, то ли современные немецкие солдаты из ФРГ. Картинка хоть черно-белая, но такая интересная по компановке. Посередине был крест, и на нем красовались изображения солдат в каких-то вражеских касках. Все же мне кажется, что это были современные натовские бойцы. Я видела эту картинку на фото. Не знаю уж, зачем мой муж Андрей повесил эту картинку, наверно, в том возрасте ему казалось это фото оригинальным. Родился он и вырос в поселке Поныри. В  Великую отечественную войну здесь проходил северный фас Курской дуги. 
Вот какие строки написал про Поныри известный поэт Евгений Долматовский:
Есть между Курском и Орлом
Вокзал и станция одна.
В далеком времени былом
Здесь проживала тишина.
И грянул, наконец, июль,
И пятого в рассветный час
Снарядов гром и взвизги пуль,
И танки ринулись на нас.
Но все ж никто не побежал,
Не дрогнули порядки рот.
И каждый мертвый здесь лежал
Лицом к врагу, лицом вперед.
Стояли пушки на холмах
Почти у самых Понырей.
Остались на своих местах
Лежать расчеты батарей.
Евгений Долматовский.

Да, почти каждый метр этой земли пропитан кровью и наших, и немецких солдат, и мирных жителей. И патриотическое воспитание поныровских детей всегда было и есть на самом высоком уровне. А как иначе? Если там все связано с той войной. И музей есть, а снаряды и мины в поныровской земле до сих пор находят.  Ребята из поисковых отрядов по сей день откапывают останки воинов и хоронят, как положено, с воинскими почестями. Андрей не только впитал  с молоком матери чувство причастности к той войне, но и будучи начитанным человеком, очень много знал о той войне и собрал хорошую библиотеку из мемуаров военачальников того времени и вообще участников тех событий. Для получения объективной картины военных действий Андрей читал также и воспоминания немецких генералов. Его познания времен 2-й мировой войны меня всегда поражали. Он знает все: от подробностей операций, фамилий военачальников и до знания точного количества самолетов, танков, потерь в каждом конкретном случае т. д. Не без гордости за мужа могу сказать, что знания эти меня удивляли своей энциклопедической точностью. По этой причине с ним невозможно смотреть фильмы о войне. Он видит все ошибки, к примеру, во  внешнем  виде военного: неправильно прикреплены лычки, шевроны, не те повешены на грудь героя награды или погоны. Про технику и детали операций я вообще не говорю. В таких ситуациях звучит неизменная фраза: «У них вообще были консультанты?  Если да, то где они находят таких консультантов, допустивших такие ляпы?!».
Это я к чему? А к тому, что ни о какой симпатии к фашизму не могло быть и речи, а вот симпатия к немецкой нации вообще -  это было и есть.
Мама мужа работала учительницей немецкого языка в поселковой школе, и мужу с детства была привита тяга к познанию языка. В университете  с ним училось много немецких студентов из Германской демократической республики. Много случалось  русско-немецких романов, некоторые из которых закончились даже браками. У Андрея тоже был роман с немкой по имени Моника Брейль. Так что его привлекало все немецкое: и наша совместная с ними война, и немецкий язык, и культура, и девушки. Он, как и я тоже, очень уважал и уважает по сей день такого исторического персонажа, как Рихард Зорге. Вот еще человек, объединяющий наши народы! Русский по матери, немец по отцу, с немецким образованием и немецко-русским воспитанием, разведчик, работавший на СССР. Легендарная личность. Всем известно, что он был интересным обаятельным мужчиной, его любили женщины, и часто нужную информацию он получал именно через женский пол. Так, к примеру, с ним часто делилась секретной информацией жена Отта- немецкого посла в Японии . В разведке женский фактор всегда был очень весомым и значимым. Одна фраза считается сказанной Зорге - большим любителем и знатоком женщин: «Всех девушек любить невозможно, но стремиться к этому должен каждый». Говорил ли на самом деле эту фразу Рихард или нет, нам не дано точно знать, скорей всего, этот афоризм был сказан кем-то из великих еще до Зорге, но молодым парням, естественно, это высказывание очень импонировало. В комнате «общаги», где жили Андрей с Сергеем Макаровым, на кирпичной стене был краской нарисован портрет Зорге - копия известного его портрета и написано это изречение почти на всю стену печатными буквами на немецком языке. Рядом висело, видимо, для подтверждения этой мысли несколько фоток  красивых девушек из журналов, в том числе фотография известной  красивой итальянской актрисы Стефании Сандрелли с обложки  журнала про кино «Советский экран». И среди всей этой иллюстрации вполне нормальных интересов молодых обитателей этой комнаты на стене висела неизвестно для чего та самая картинка с солдатами в форме то ли вермахта, то ли бундесвера из немецкого восточного журнала. Кто-то из руководства факультета увидел «это безобразие», с их точки зрения, и обвинил ребят в пропаганде  фашизма. Тут же было проведено собрание комсомольской организации юридического факультета с  повесткой дня: недопустимое для советского человека поведение комсомольцев таких-то, пропагандирующих фашизм. Вроде бы и не 37 год, но "дури" в головах многих в те времена было еще достаточно. И этих многих, хлебом, что называется, не корми, но дай только кого-нибудь осудить и обвинить  или в фашизме, или в антисоветчине. Можно вспомнить много таких случаев  с известными людьми. Их разбирали на собраниях, исключали из вузов, из всяческих обществ, союзов и т. д. И даже выдворяли из страны или сажали в психбольницы. Наши герои не были диссидентами, их шалость была достаточно невинной, поэтому для них все обошлось "малой кровью". Сокурсники отказались проголосовать за исключение Андрея и Сергея из универа  и из рядов комсомольцев. Формулировка содеянного была смягчена  и названа ошибкой юности, а наказание тем более было символическим: поставить на вид. Да, был в те времена такой вердикт: поставит на вид! Мне всегда казалась такая  формулировка нелепой, что-то типа: поставить в угол. Впрочем, в те времена много было  нелепого. Ректор же, возмущенный тем, что эти «антисоветчики» так легко отделались, пригрозил при распределении направить в такую «Тмутаракань», что им мало не покажется. А тут как раз военная кафедра вербовала выпускников на службу офицерами-двухгодичниками. Если кто-то соглашался, то уже никто им помешать не мог. Вот тут то ребята и воспользовались этим правом во имя  своего спасения. Они подали документы на службу в армию. Ректор об этом узнал слишком поздно, когда уже нельзя было помешать. Говорят, что он чуть не лопнул от злости.
Вот таким образом мой муж Андрей - отличник, юрист по образованию попал после окончания университета в Подмосковье в небольшой военный городок   в артиллерию, командиром взвода. Там же располагались высшие офицерские курсы. По сей день он может часами и с невообразимой любовью и нежностью рассказывать о тех пушках, из которых стрелял сам и под его руководством солдаты его взвода, как во время учений, так и во время показа техники перед иностранными гостями. А гостей в этом городке хватало. Туда приезжали руководители и военачальники из дружественных в то время нашей стране государств, чаще из стран Ближнего и Дальнего Востока, Юго-восточной Азии. Муж рассказывал, что он много видел знаменитых людей, например, Ясира Арафата или короля Хусейна.
Паша Отвертышев тоже в это время служил в этом городке. Он был кадровым офицером, окончил военный вуз. У Паши среди офицеров было прозвище «Кот помойный». Я сначала не вполне понимала смысл клички, но потом после событий, которые будут описаны ниже, поняла, что какая-то «сермяжная правда» в этой кличке есть.  Но все же, с моей точки зрения, слишком суровое прозвище для тех его грехов, про которые я знаю, если только не за какие-то другие, более позорные,  неизвестные мне грехи. В том, что я потом узнала, ничего такого ужасного, чтобы называться котом помойным, не нахожу. Тогда бы всех мужиков можно было так назвать, во всяком случае, большинство. Я не считаю, что все мужики «сво...», как в названии одноименного фильма, и тем более «котами помойными». Слишком много я знала и знаю прекрасных порядочных мужчин, чтобы так думать. А Паша, как мне до сих пор кажется, был добрым малым, просто слегка «обалдуистым», что вполне могло объясняться молодостью. Мог он и напиться, но разве в нашей стране это такой уж грех? Тут вполне уместно было бы воскликнуть голосом героя Леонида Броневого из фильма «Покровские ворота» знаменитую фразу: «А кто не пьет?!». И, правда, кто? Больные или закодированные.
Напиться Паша мог качественно. И в этом тоже ничего нет сверхъестественного. Кто из мужиков в России хотя бы раз не напивался, что называется «в стельку»? А уж военные люди да еще в те годы! Паша прославился на курсах тем, что в лежачем положении после какой-то, по-видимому, очень жестокой попойки, все же смог отдать честь генералу, который наткнулся на лежащего на снегу в положении именно этой самой стельки лейтенанта Отвертышева. Встать Паша не мог по понятной причине, но не отдать честь старшему по званию, тем более генералу, он тоже не мог. Можно сказать «русские умирают, но не сдаются». Это так тронуло повидавшего на своем веку многое генерала, что потом даже не последовало никакого наказания.
Там, на этих курсах и произошло знакомство моего мужа Андрея с Пашей Отвертышевым. После года службы в Подмосковье мой муж, наконец, попал на службу по специальности: следователем в военную прокуратуру  в город Чита. В военной юстиции муж прослужил чуть больше года, а потом встретил меня и решил оставить военную службу. Положенные  два года он к этому времени отслужил. Из старшего лейтенанта от военной юстиции он превратился в старшего лейтенанта милиции - сотрудника уголовного розыска одного из райотделов Орла. Когда у нас на подходе было рождение нашего первенца - сына, муж случайно столкнулся на улице с Пашей Отвертышевым. Оказалось, что Пашу перевели на службу в Орловский гарнизон. К тому времени Паша женился, и жена ждала ребенка. С его женой мне так и не суждено было познакомиться. Она осталась ждать рождения ребенка в подмосковном городке в квартире своих родителей. А когда ребенок родился, она тем более не поехала от мамы. Так что Паша Отвертышев все время службы в Орле жил холостяком. Интересно, что у его жены была не вполне благозвучная девичья фамилия - Мозгляк. Она мечтала, что выйдет замуж и наконец, поменяет эту ненавистную ей фамилию на какую-нибудь другую. По-видимому, ей казалось, что любая другая  будет более благозвучна. Обрадовалась ли она новой фамилии - Отвертышева? Это  мне неведомо. Может и да, все же эта фамилия смешная, но не противная. Судьба не подарила ей какую-нибудь звучную фамилию  типа «Оболенская», но ведь могло быть и хуже. Вдруг бы у мужа оказалась фамилия Крыса или Дураков. А то мило так: Отвертышева. Бывают такие смешные, но симпатичные фамилии. Мой брат, работавший преподавателем политэкономии в институте, как-то принимал экзамены, и, увидев фамилию студентки в ее зачетке, еле-еле сдержался, чтобы не прыснуть от смеха. Посадил ее готовиться, а сам вышел срочно из аудитории покурить, чтобы отсмеяться и успокоиться. Фамилия  у нее была: Пятиизбенкина! Правда смешная, но очень симпатичная и редкая.
Что можно сказать в связи с упоминанием госпожи Отвертышевой, во девичестве Мозгляк. А вот что: милые женщины, нельзя мужчину оставлять надолго одного в другом городе, нельзя разлучаться надолго. Мужики не терпят пустоты, и всегда начнут эту пустоту чем-то, а главное, кем-то заполнять. И Паша не стал исключением, он вовсе не горевал из-за отсутствия семьи, и кажется, радовался временной свободе. В его рассказах о семье, жена и теща выступали таким одним целым, некоей группировкой, явно враждебно настроенной по отношению к Паше. Похоже на то, что Паша подвергался постоянной критике с их стороны. Наверно, жена Пашу не любила. Выскочила, замуж за военного, так как в  то время это было очень престижно. Многие девушки мечтали выйти замуж за офицера. Но не все, я, к примеру, совсем не мечтала выйти замуж за военного, но все же получилось, что вышла за старшего лейтенанта военной юстиции. Конечно, я могу только предполагать на счет чувств жены Паши к нему. Он никогда не жаловался, просто рассказывал с юмором про воинствующий альянс жены и тещи. А я уже навоображала себе целую историю угнетения злыми Мозгляками несчастного Отвертышева. Возможно, в жизни все было в точности наоборот.
Вернемся к моей гостье - пожилой даме. Удостоверившись, что я знакома с Отвертышевым, она начала свой рассказ. Оказалось, что наш  номер телефона содержал те же цифры, что и номер телефона квартиры этой дамы. Разница была только в разной последовательности двух последних цифр. Когда нам звонил Отвертышев, то почему-то путал последовательность именно этих цифр. Причем, почти что всегда, когда звонил нам, сначала попадал на квартиру этой дамы. Ему не сразу отвечали: «Вы не туда попали». Обычно это выяснялось по истечении какого-то времени. Паша ведь звонил и просил позвать Андрея или Олю. Фишка же была в том, что дочь этой дамы звали Олей, как меня, а сына Андреем, как моего мужа. Обычно к телефону подходила дочь женщины Оля.  Паша, поначалу не различал наши голоса и запутывал эту Олю и себя капитально, которая тоже не сразу понимала, что произошла путаница. Пока все выяснялось, происходил довольно длинный диалог. Так как на одном конце провода была молодая девушка - студентка последнего курса медицинского института, не имеющая какого-либо жениха на горизонте, а на другом конце - молодой офицер, оставленный женой Мозгляк на длительный срок в полной свободе, то совершенно логично было ожидать возникновение интереса друг к другу этих людей. Они просто были обречены хоть на какой-нибудь завалященький роман. Бедному Отвертышеву приходилось выдавать некую заготовленную информацию сначала «ненастоящей» Оле, то есть не мне, а потом уже все то же повторять мне. Путаниц с Андреями почти не было без участия Олей, так как Андрей - не мой муж, а сын той дамы, не жил в квартире матери, он жил со своей семьей отдельно, но это вовсе не мешало ему быть героем разговоров Павла и той Оли.
Паша Отвертышев к нам часто захаживал в гости и не менее часто звонил. Понять его можно: одинокий мужчина в чужом городе, ведь никого, кроме нас у него не было знакомых. Когда родился наш сынишка, мой муж обещал моей институтской преподавательнице Анне Федоровне ящик шампанского. Муж очень хотел сына. Мужики в этом своем хотении до примитивности одинаковые. Еще начинаются шуточки типа: «Если родится девчонка, то вообще не буду забирать из роддома!». А беременным вообще-то не до шуток, да и шутки такого рода не назовешь верхом остроумия, наверно, на такого рода разновидность юмора повлияло все же военное прошлое мужа. Вообще-то чувство юмора у него было и есть, и очень даже тонкое, не обычное. Только вот тогда он как-то неудачно шутил, а я очень нервничала, обижалась. Хотя сама всегда хотела первого ребенка именно мальчика. Однажды моя Анна Федоровна, с которой я поддерживала отношения и после окончания института и которую познакомила со своим мужем, очень уверенно сказала Андрею: «Даже не беспокойтесь, Андрей, родится мальчик. Я вижу по форме живота!». Вот тогда Андрей и воскликнул: «Анна Федоровна! Если родится мальчик, я ставлю ящик шампанского!».
Надо сказать, что с моей преподавательницей Анной Федоровной подружилась и моя мама. Когда я уезжала после  окончания института работать в Ригу, она часто заходила в гости к моей маме в Орле посидеть пообщаться. Мама моя всегда была рада. Анне Федоровне очень нравилась наша с мамой манера общения. Ее  умиляло, что я со своей мамой Анной Александровной разговаривала, как с подругой, обращаясь к ней, к примеру: «моя Анюта» или «Нюра - картина моя!» или еще как-нибудь заковыристо. Фраза «Нюра - картина моя!» произносилась с особым чувством, эдак по - театральному. Так обращался при встрече к своей возлюбленной герой актера Виктора Павлова в каком-то советском фильме.
И вот родился наш сын, муж купил ящик шампанского и пригласил Анну Федоровну и Отвертышева. Мужик сказал, мужик сделал. Бокал выпила моя мама, около бокала за весь вечер - я, больше нельзя было кормящей матери, поэтому основной удар приняли на себя муж, Паша и оказавшаяся весьма стойкой дамой Анна Федоровна. Муж наивно надеялся, что моя бывшая преподавательница выпьет бутылочку и все. Однако Анна Федоровна держалась до последнего. Помню, что уже моя мама ушла спать, что наша теплая компания переместилась на кухню. Я периодически отлучалась к сыну. Выпитое уже сказывалось на поведении и манере общения продолжающих расправляться с ящиком шампанского гостей. Так как Анна Федоровна была старше нас и вообще хоть бывшая, но моя куратор, институтский педагог, при общении соблюдалась некая дистанция, субординация. Паша Отвертышев тоже поначалу общался с Анной Федоровной крайне уважительно и терпеливо. Анна Федоровна имела такую занудную особенность говорить длинно и порой скучновато, и всем, без исключения, в том числе и мне, всегда  хотелось ее подтолкнуть, ускорить, но соблюдение субординации заставляло нас терпеливо слушать. В общем, она была немного зануда и «тормоз».
И в тот вечер распития ящика шампанского за рождение нашего сына Анна Федоровна, как обычно, периодически пыталась что-то рассказывать медленно и занудно. И когда было выпито уже много бутылок на кухне, Паша, захмелев и забыв про субординацию, запросто пресекал все медлительные попытки Анны Федоровны что-то рассказать: «Падажжи, мать, падажжи!» или же «Каароче, Склифосовский!». Она тоже была уже пьяна до такой степени, что не обижалась на Пашу за его бесцеремонность. И как раз благодаря Паше, не пришлось сидеть до утра. А угроза такая была, так как не весь ящик шампанского был выпит, а по решительности моей Анны Федоровны  было видно, что она просто так не сдастся, а будет стоять до конца, то есть до последней бутылки.  Мужу надо было завтра на работу, а мне, как молодой матери, тоже рано вставать заниматься сыном. Тогда Паша взял ситуацию в свои руки и сказал: «Все, мать, кончай трындеть, надо дать людям возможность поспать. Пошли по домам!». Я же была трезвая, поэтому мне было смешно наблюдать, как Паша ломал все устои. Все остальные, включая Анну Федоровну,  были пьяные и ничего вызывающего не заметили.
Вообще Паша был добрым малым и с юмором. Когда он приехал из благополучного Подмосковья, где было по тем временам очень хорошее снабжение, как в Москве, а может и лучше, он не подозревал, как живут  в провинциальных городах. В те годы  полки в магазинах таких городов, как Орел, были пусты, а холодильники в квартирах почему-то не были пустыми. Советские граждане много времени тратили не только на стояние в длинных очередях за какой-нибудь вареной колбасой, но и на доставание дефицита. Так и говорилось тогда: он достал такой-то костюм или она достала дубленку. Все время что-то доставали и дружили с нужными людьми. Я, правда, никогда не умела этого делать. Муж мой по роду деятельности знакомился с разными  товароведами, заведующими магазинами, аптеками, базами и т.д. и доставал иногда дефицитные товары.  Порой он договаривался с заведующей и предлагал мне сходить в какой-нибудь магазин и что-то купить. Разумеется, мне приходилось говорить сначала: «Здравствуйте, я от  такого-то».  Шла я на это только исключительно для того, чтобы не ссориться с мужем. Мне было лучше голодной сидеть, чем переступать через собственное «Я». Я испытывала необыкновенный стыд, неловкость. Мы собственно до моего замужества так с мамой и жили, никакими «блатами» не пользовались, даже  если и возникали такие возможности, просто не умели и не хотели. Довольствовались тем, что есть. В 1980-82 годах, когда я жила в Риге, где было прекрасное снабжение, несравнимое с Орлом, мама жила одна, поэтому не стояла в этих немыслимых очередях, она говорила: « Да, за сливочным маслом и за курами надо записываться в  очередь  с вечера и ходить отмечаться. Да я лучше сметану куплю и намажу на хлеб или вообще без масла обойдусь!». В те годы лучшее снабжение было в Москве и Прибалтике. Наверно, власти боялись, что прибалты от Союза отколятся, и снабжали их несравненно лучше, чем российские города. Впрочем, лучше эту больную тему не  затрагивать. Сейчас, даже странно вспоминать эти дикие времена, когда человек был поставлен в унизительное положение.
И вот Паша приехал в провинциальный Орел,  и в самый первый раз, зайдя в орловский магазин,  поверг в ступор продавщицу,  попросив продать ему две банки майонеза. Надо сказать, что майонез тогда продавался только провансаль и в таких маленьких баночках, которые с той поры так и называются майонезными. После съедания майонеза эти баночки служили еще долго и для других целей.  Самым популярным было применение баночек для сбора мочи для анализа. У каждого россиянина когда-нибудь возникала проблема поиска посуды для транспортировки на анализ в больницу мочи, и вот майонезные баночки по своему размеру как раз являлись оптимальными, чтобы все вместилось и чтобы ничего не расплескалось. Собственно не важно, в каких баночках продавался майонез, важно, что его просто физически не было никогда на прилавках магазинов советских провинциальных городов. Да, в Москве было, в Подмосковье тоже, а в Орле не было. И вот парадокс советского времени: на прилавках не было, а в холодильниках всегда был запас из двух-трех баночек, разумеется, исключительно к празднику.
Паша так был далек от реалий провинциальной жизни, что даже не представлял, что такой вопрос может быть воспринят кем-то, как издевательство. А именно так восприняла этот вопрос продавщица. Правда не сразу, сначала челюсть у продавщицы отвисла, и она, привыкшая парировать мгновенно,  не нашлась, что сказать. Потом она все же пришла в свое обычное состояние и опустила наивного Пашу с небес на землю:
- Иди отсюда! Ишь шутник выискался. Видали мы таких шутников. Может тебе еще и икры красной  пару банок  подать!
Тогда Паша понял, что в этих джунглях надо непременно найти знакомство в торговой сфере. По-видимому, он  подружился с кем-то в военнторге, так как с определенного времени Паша начал названивать нам с предложениями колбасы и прочего дефицита. Как только он слышал в трубке телефона мое «алло», он сразу, едва поздоровавшись, частил:
- Оль, колбаса не нужна? Майонез  не нужен?
 А говорил он всегда быстро, то есть термин «частил» очень уместен при  описании манеры его речи
Паша, как я упомянула выше, был шутником. Он часто  рассказывал про службу на высших офицерских курсах «Выстрел». Приезжало много всяких делегаций. Однажды приехала вьетнамская делегация.  Форма у них другая, естественно, и знаки различия нам непонятные, да к тому же все маленькие, худенькие и по внешности не поймешь, кто молодой, а кто старый. Они для нас на одно лицо, впрочем, мы для них тоже, наверно, на одно лицо. Вот эта делегация вьетнамских военных смотрела военную технику. Была зима, стоял сильный мороз. И видит наш Паша, как переминается с ноги на ногу вьетнамец. Ботиночки то  у них не приспособлены для наших морозов. Весь синий от холода. Маленький, худенький, вроде бы молоденький. Паша его похлопал по плечу сочувственно:
- Что Маугли замерз? Это тебе не ваши джунгли. У нас тут еще не такие морозы бывают!». Вьетнамский офицерик начал улыбаться, кивать, хоть ничего и не понял, а Пашу быстро схватил за руку и отвел в сторону переводчик:
- Ты что, лейтенант, охренел? Ты кого по плечу бьешь? Это же министр обороны их страны!
  Паша не ожидал:
- А шут их разберет, на одно лицо, одного роста, возраста. Я думал, что он молоденький, какой-нибудь лейтенантик!
Он любил и по телефону пошутить. Как-то он  позвонил мне:
- Оль, ты знаешь, Андрея забрали в вытрезвитель? Надо что-то делать!
Меня же не так просто провести. Я ему отвечала так спокойно:
- Паша, ну ты хоть что-то пооригинальней бы придумал? Ну, кто его – сотрудника розыска заберет в вытрезвитель? Даже если он напьется, друзья этого не допустят!
 Паша тогда сказал:
- Да.., что значит жена опера! Тебя так просто не проведешь!
Однако, вернемся к моей гостье. Дама рассказала, что,  в конце концов, общаясь по ошибке по телефону с ее дочкой Олей, Паша назначил ей свидание. Они встретились, погуляли и видно приглянулись друг другу. Сколько раз они встречались прежде, чем эта Оля пригласила Пашу в гости к себе домой, не знаю, да и столь это важно разве!? Важно, что именно дома  в квартире этой дамы и произошло самое главное: Паша Отвертышев лишил девицу самого дорогого - девственности.
В квартире в это время был только отец Оли, который, по-видимому, был нормальным мужиком и не лез в комнату дочери. Если бы в это время была мать Оли - эта самая дама, то уж вряд ли бы случилось это знаменательное событие, как оказалось не только для самой Оли, но и для всей этой странной семьи.  Во всяком случае,  мне так кажется, что странной, если учитывать  дальнейшее развитие событий.
Итак, грехопадение свершилось. Да все произошло, как и должно было произойти. Девица, видно, созрела для этой акции давно. Уже, наверно, все подружки уши прожужжали: «Когда уже и ты лишишься девственности?». Что бы мама ни говорила, а нравы уже были давно свободными, к тому же Оля заканчивала медицинский институт, уже была вполне взрослой  22 или даже 23 лет, и вообще медики всегда были более раскрепощенными и циничными в таких вопросах.
Все прошло гладко по обоюдному согласию, но на следующий день вернулась домой мама.  Где ее носило, я уже и не помню. Бдительная мамаша обнаружила на постели дочери следы отвертышевского вероломства, точно такие, какие оставил Билл Клинтон на платье Моники Левински. Тут хочу сделать отступление. Неужели мать проверяет постель такой взрослой дочери? Неужели дочь, зная весьма жесткие взгляды своей матери, не только не заправила кровать, но  даже наоборот оставила ее  раскрытой  во всем, так сказать, своем пятнистом бесстыдстве.  Как бы то ни было, но поведение всех персонажей в данной ситуации кажется, мягко говоря, странным. Дочь то ли от глупости, то ли от лени не удосужилась ликвидировать последствия ночного с Пашей  безумства. Я специально  употребила это слово «безумство» в надежде на то, что хоть само соитие было пылким и незабываемым для обеих сторон. Должно же хоть что-то в этой истории быть нормальным!  Как бы то ни было, эта дама сразу поняла, что дочь лишилась девственности. Тут же «распутница» была «прижата к стенке»,  расспрошена, надо полагать, с «пристрастием», и расколота полностью. Единственно, что ничего конкретного не было известно о  молодом человеке, волею судеб взявшим на себя миссию стать первым мужчиной девушки Оли. Тут же моментально был опрошен и отец девушки на предмет того, не слышал ли он какие-то звуки, свидетельствующие о борьбе, об оказании сопротивления. Опрос  показал, что все было тихо, что говорило  о свершении акта по обоюдному согласию. Тогда дама собрала срочно семейный совет, для чего был вызван сын Андрей с женой. То ли вся семья была «с приветом», то ли так все подчинялись матери, что даже не могли ей сказать в лицо, что такое широкое обсуждение столь интимных подробностей недопустимо.
Семейный  совет не дал никаких результатов, кроме того, что бедная девушка Оля, уже почти готовый доктор - студентка последнего курса мединститута, была доведена до слез особенно разными предположениями, мягко говоря, ее странной мамы, коих в ее больной голове  возникало масса, и главным было:
- А вдруг это месть  со стороны какого-нибудь бывшего уголовника?!
Ведь дама до пенсии работала врачом в колонии. Вот интересно, что она могла такое делать злостное заключенным, отчего могла впоследствии опасаться мести? Понятно, что мой муж - оперативник, непосредственно задерживавший с оружием в руках или допрашивавший уголовников, мог иногда опасаться мести с их стороны. По прошествии многих лет вероятность мести вообще сводится почти к нулю. Конечно, всякое в этой жизни может быть. Но скажу уверенно, что в нашей жизни никогда таких попыток не было, как никогда у меня не было такого страха. А врач через много лет чего может опасаться? Может она мучила  бедных зеков бесконечными клизмами или уколами!? А может, пытала, заводя иголки под ногти?! Ну что можно было делать с зеками, чтобы могла  прийти в голову мысль о том, что ей мстят?  Причем через много лет.  Просто садюга какая-то получается....
Когда дама рассказывала всю эту необычную «love story», она недоумевала:
- Вы понимаете, почему я так распереживалась? А вдруг это уголовник бывший? Может это месть. А вдруг он болен венерической болезнью? Вы не знаете: он не болеет чем-нибудь таким?
Я была обескуражена таким вопросом, с таким же успехом она могла у меня спросить не болеет ли венерической болезнью сосед Иванов с третьего подъезда.  Пришлось пояснить мою неосведомленность:
 - Я не могу точно знать, я же анализы его не видела. Но вообще он создает впечатление вполне здорового  человека! Бодренький такой, румяный.
- Вы знаете, дочь у меня такая красавица. Она не то, что нынешние девицы. Воспитывалась в строгости, только учеба. Она и на вечера в институте не ходила. Ее подруги не брали, говорили: «Ты всех наших кавалеров отобьешь!». Ведь Оля у меня самая красивая.
Возмущаясь  вероломством Паши, дама то говорила о том, что их семья ни какая- нибудь там, не пустое место, что ее сын, уважаемый человек, занимает ответственную должность, и если что, сможет призвать Пашу к ответу, то она начинала говорить о том, что можно и обвинить в изнасиловании. Потом, правда, сама себя опровергала, рассуждая так:
- Какое могло быть изнасилование, если в квартире в другой комнате находился отец?
 В этот момент я подумала: «Спасибо папе! Как же тебе, Паша, повезло, что папаня находился все это время  в квартире,  а то бы эта дама проглотила тебя со всеми твоими потрохами!». И тут мне представился образ этого папы: такой бессловесный, безвольный мужчинка, чистейшей воды подкаблучник,  в тот день, наверно, «балдевший» от того, что вездесущая женушка куда-то смылась. Наверно, так ему было хорошо, что  он даже совершенно не заинтересовался гостем дочери. Похоже на то, что в тот  благословенный вечер все домашние наслаждались свободой.
Потом дама начала расспрашивать про Пашино семейное положение. Узнав о том, что у него есть жена, она как-то не очень удивилась, и стала меня пытать, почему жена не едет сюда  к мужу.  Мне не ведомо было,  почему мадам Отвертышева,  урожденная Мозгляк, не торопилась сгладить Пашино  «холостяцкое» одиночество. Может, ей легче воспитывать ребенка с помощью мамы?! Даму наличие ребенка, кажется, вообще не волновало, и я вдруг поняла, что она знает о семейном положении Паши,  просто она зондирует почву на предмет того, насколько крепки их семейные узы. «Ага, - подумала я, - вы бы не против были, если б Паша бросил свою Мозгляк  с отпрыском и женился на вашей  раскрасавице - дочке. И такая ли она раскрасавица, если  нашла своего первого мужчину в лице весьма неказистого Паши». Увы, но наш герой - любовник Паша не относился к тем мужчинам, при виде которых женщины меняют выражение лица на мечтательное, втягивают живот и выпрямляют спину. Он был маленького роста, со смешливым лицом. В нем не было ни красоты, ни мужественности. Даже просто симпатичным его было трудно назвать. Он скорей был забавным.  А это якобы сказанное подругами заявление: «Не ходи на вечер, ты всех отобьешь нам кавалеров!» сдается мне, что является или плодом чьего-либо воображения,  или же «приколом» сокурсниц, а девушка Оля со своим несовременным воспитанием  благодаря слишком строгой вездесущей мамаше принимала эти заявления подруг за чистую монету. А можно  с такой маменькой, которая лезет «во все дырки»,  контролирует каждый шаг дочери, быть нестранной девушкой?!  Смею предположить, что эта Оля была странной в своей среде. Такие бывают, особенно среди отличниц.
Хочу пояснить, дабы не быть неправильно понятой. Я ни в коем случае не подразумеваю под «странностью» желание сохранять чистоту, ждать своего избранника, а не спать направо и налево с кем не попади с юных лет. Наоборот, мне такие неиспорченные люди    очень импонируют, я и сама была такая, все ждала своего «принца». И вступать во взрослые отношения надо, естественно, только по любви. И если ее нет, надо ждать. А когда это произойдет в 18 или 25- неважно. Но знаю также, что в 25 лет в наше время девушка, если и будет хранить девственность, что уже звучит невероятно, но уж точно будет скрывать эту пикантную подробность, опасаясь насмешек со стороны более искушенных сверстников. В конце концов,  она может не только не дождаться той самой необыкновенной любви, но и подарить «самое дорогое» вообще какому-нибудь первому попавшемуся ничтожеству, просто руководствуясь соображением, что, уже пора, и, конечно же, повинуясь гормональному зову. Ведь физиологию даже при самом строгом или возвышенном воспитании еще никто не отменял.
Как бы я ни рассуждала сейчас, но мне точно неизвестно, отчего эта, со слов матери,  красавица Оля всецело доверилась неказистому Паше. Просто пришла к решению, что уже пора или у нее возникло чувство к Паше, а может голова закружилась от воздействия вина? Одно известно точно, и ее мать это подтвердила, Оля отдалась Отвертышеву по своей воле, без принуждения с его стороны.
Вернемся  к моей гостье. Дама продолжала:
- Ведь этот ваш друг иногда такие странные звонки делал. Как-то звонит: «Оля, колбаса нужна? Майонез нужен?».
Дама, рассказывая все это, постоянно утирала слезы. Она вообще пришла с таким трагическим видом, что я поначалу ожидала услышать нечто страшное и ужасное, что  Паша учинил с ее дочкой, поэтому испытала некоторое облегчение, узнав, что  он всего лишь «переспал» с великовозрастной девицей по ее же согласию.
Дама смахивала с глаз слезы, произнося эту так нашему семейству знакомую фразу из уст Паши: «Колбаса нужна? Майонез нужен?», а вот с моей легкомысленной мамочкой, сидевшей в стороне в кресле, с этой минуты стали происходить какие-то странные телесные движения. И я, не поворачиваясь к ней, начала понимать, что данные движения являются ни чем иным, как содроганиями от припадка смехас.Боковым зрением я  видела эти беззвучные телесные колебания моей родительницы, и четко осознавала, что сама вот-вот начну трястись от смеха. Дело в том, что мы обе очень живо представили, как Паша в своей манере тараторил: «Колбаса не нужна, майонез не нужен?». Представить было нетрудно, ведь я часто  пародировала Пашу, произнося именно эти фразы. Мама при этом всегда смеялась. В этой же ситуации комичность достигла высшего предела.
Известно, что когда нельзя смеяться, а смешно, то хочется смеяться еще больше. Я поняла, что я - на грани. Смеяться было нельзя, какой бы странной я бы ни считала эту даму. Ведь, когда человек разговаривает с тобой, смотрит тебе в глаза и плачет, неудобно вдруг прыснуть ему в лицо. Просто невежливо. Да уж ситуация сложилась для меня тяжелая: напротив  всхлипывающая тетенька, а сбоку пока еще беззвучно трясется  тело моей смешливой матери.
Поэтому сквозь зубы, я обратилась к своей родительнице,  не глядя на нее, чтобы не усугублять свое положение и не прыснуть от смеха:
- Мама, пойди, пожалуйста, посмотри, что там с Алешей?  По-моему, он проснулся, я слышала плач!
- Нет, я ничего не слышала, - отвечала мама весело, по - видимому, собираясь хохотнуть как-то уже легально.
Да уж, ситуация! Я, держась из последних сил, чтобы не заржать, опять сквозь зубы повторила свою просьбу, очень надеясь на  ее понимание:
- Мама, а ты все же посмотри - сходи!
Без нее я все-таки смогла бы взять себя в руки и не рассмеяться. Я вложила в звучание последней своей фразы такую интонацию, которую нельзя было не расшифровать иначе, кроме как: «Если ты не выйдешь, я тебя убью!».
А дама тем временем рассказывала о том, как один звонок Паши чуть не довел все их семейство до инфаркта.
- Представляете,  еще он как-то звонит и говорит Оле: «Оля, Андрей попал в вытрезвитель!».  А наш Андрюша вообще не пьет!
 В этот момент в моей голове мелькнуло: «Кто бы сомневался! У тебя выпьешь!». А дама продолжала:
- Мы давай звонить, выяснять, мы все в шоке! Наш Андрей и вытрезвитель - это две вещи несовместные.
- Да, - подумала я - насколько разными могут быть люди! Понятно, отчего Паша восхитился моей реакцией на этот розыгрыш. Со мной не получилось, но  семейку эту он хорошо всполошил!
Представляю, какие идиотские выражения менялись на моем лице благодаря усиленной внутренней работе по сдерживанию смеха. Я изо всех сил пыталась придать лицу сострадательное выражение, а пытавшиеся вырваться из меня наружу волны смеха глушила почти так же, как я умею глушить желание чихнуть. Да, я умею это делать. В результате получался такой еле слышный глухой звук, остановленный мною еще в горле, но так и не вырвавшийся наружу: «Ыть!»- и все. Можно и внимания то не обратить, но тем не менее - я чихнула. Вернее, усилиями воли похоронила чих на полпути к выходу изо рта. Вот так же я боролась с пытающимися вырваться из меня наружу волнами смеха. А дама, наверно, приняла всю эту богатую палитру моих гримас за выражение сопереживания.
Слава Богу, что к  моменту начала рассказа о розыгрыше с вытрезвителем, мама вняла моим настоятельным мольбам, и вышла из комнаты, а то неловкой ситуации было бы  не избежать.  Видно,  до нее дошло, что может случиться конфуз, и это понимание взяло верх над ее любопытством. Рассказа про розыгрыш с вытрезвителем мама бы точно не перенесла, и я пожалуй тоже.
Дама уходила от нас, если не довольная, то хотя бы успокоившаяся и уверившаяся в том, что лишение девственности ее дочери не было запланированным заранее актом мести уголовных кругов и приобрело в наших глазах даже какой-то романтический оттенок. Опустим такие мелочи, как непрезентабельная кличка «кот помойный» и неказистая внешность соблазнителя, как «следственные действия»  мамаши с оповещением всех и вся о столь интимном деле. В целом же, эта история даже напоминает какой-то водевильный  сюжет: «неоприходованная», как любит выражаться мой брат - специалист по аудиту, но вполне созревшая для любви девица, молодой повеса -  офицер,  свидание, страсть, самодурство мамаши и т.д.
Я не стала рассказывать Паше о визите этой дамы, дабы не смущать его. Потом его как-то быстро перевели в другой город на новое место службы, и с тех пор про него мы ничего не слышали. Чуть позже моя мама случайно встретила в магазине эту самую даму. Дама рассказала, что с дочерью все хорошо, она ничем не заразилась, не забеременела. А по прошествии еще некоторого количества лет при очередной встрече на улице дама поведала маме о том, что дочь выходила замуж, родила сына, но довольно быстро с мужем развелась. Тогда в моей ехидной голове сразу промелькнуло: какой мужчина в рассудке сможет ужиться с такой тещей?!
Через какое-то время эта Оля стала работать детским врачом  в нашей поликлинике, и мы даже пару раз с сыночком были у нее на приеме. Ее мать назвала при той первой встрече  фамилию своего сына и поведала о том, что он работает главным редактором газеты. В этой больнице работала моя подруга, которая как-то рассказала мне, что у них педиатром теперь работает сестра редактора той газеты. Таким образом, сопоставив эти данные, я поняла, что наш педиатр - это и есть та самая Оля. Мои предположения на счет того, что студенческие подруги над Олей прикалывались, оправдались. Внешний облик Оли был далек от современных стандартов красоты. В общем - то у нее оказалось  довольно приятное лицо, но в  ее облике и стиле угадывались последствия воспитания матери. Конечно же, ее темные волосы были гладко зачесаны и заплетены в косу,  конечно же, не было ни грамма косметики, одета она была старомодно, что было видно даже за медицинским халатом. У нее были очень полные широкие бедра. Возможно, во времена Рубенса она была бы в теме. Я бы не стала так безжалостно описывать внешность  Оли, да и вообще любой другой женщины, но после тех дифирамбов матери Оли, которые она рассыпала в адрес необыкновенной красоты своей дочери в тот ее визит  к нам, я была разочарована. Мать так описывала внешность дочки, что у меня тогда чуть было не появился комплекс неполноценности.
Не смотря на то, что Оля была несовременно серо одета, смотрелась полной теткой, когда как была еще молодой женщиной до тридцати, все же мне она чем-то понравилась, мне было ее как-то жалко. У нее оказалась такая спокойная неуверенная манера разговаривать. Она смотрелась милой и доброй. Может она тоже знала, что я и есть та самая Оля, с которой ее путал Отвертышев. Мы, во всяком случае, не показали вида, что знаем друг друга. Я же испытала некоторую неловкость при общении  с ней. Еще бы, ведь волею матери Оли я знала столько  подробностей из ее интимной жизни. Я ощущала такое чувство неловкости,  будто я подглядывала в замочную скважину. Оля недолго проработала в этой больнице, и далее я про нее уже ничего не слышала.
 
  Вспоминая эту историю, я подумала: «Разве так должна поступать с дочерью любящая мать?». А ведь та дама была уверена, что она поступает правильно. Я невольно задумалась о таких родителях, которые искренне считают, что чем строже пуританистее воспитание, тем лучше. А на деле все получается наоборот.  Давно я работала в одной организации с молодой женщиной, которую родители воспитывали жестко, никуда не пускали ни на какие вечеринки, а уж если отпускали, то чтобы ровно в 9 вечера была, как штык, и никаких мальчиков, чтоб не было в. голове. Тотальный контроль. В результате, она, не будучи замужем, забеременела неизвестно от кого, родила и так всю жизнь жила без мужа, растила дочь, а родители до самой ее старости ею руководили. И таких примеров полно.
Где же теперь все герои этой истории?! Я не знаю. Наверно, этой дамы уже нет давно на этом свете, как и моей мамы. Внешне они тогда выглядели примерно ровесницами. Паша Отвертышев, уж точно давно пенсионер, ведь военные выходят на пенсию еще довольно молодыми, может, трудится на «гражданке» в каком-нибудь частном охранном предприятии. А как интересно дела у этой Оли? Она вызывает у меня симпатию и сочувствие, поэтому мне бы хотелось думать, что она живет в счастливом браке с каким-нибудь хорошим человеком и обязательно в другом городе, в который она давно переехала  подальше от своей любящей маменьки.Надеюсь, что ты счастлива, тезка!